Фридрих Незнанский - Высший класс

— А кто в этом виноват?! — перебил Бороду Рыбец. — Не ты ли, а?.. Думаешь, я не знаю, что насчет расписок твоя идея?.. Хрен бы я подставился, кабы ты больше мне доверял! А ну как девка надумает сдать с потрохами всех разом — да и тебя заодно, а?!

Рыбец уже почти визжал, и Ильичев, поморщившись, нашел нужным немного сбавить тон:

— Не ори, Аркадий. И если ты решил делать ноги, и думать не моги: от своих-то ты, может, и свалишь, а вот от меня… Короче, кончай визжать! Никого эта девка не сдаст, ей деньги нужны. Ба-альшие баксы примечтались… К тому же за этой сучкой два трупа числятся, так что… И слушай, как говорят в моей родной Одессе, сюда: ее папаша, которым она крайне дорожит, у меня. Передашь — если хочет видеть его живым, бумажонки должны быть у нас не позднее чем через… Скажем, через три дня после того, как эта сучка объявится. Все! — И, не дожидаясь ответа от своего собеседника, Борода отключил связь.

Первого января наступившего 2005 года, около одиннадцати часов утра, улицы столицы были противоестественно пусты: и москвичи, и гости огромного мегаполиса, от души поприветствовав всенародный праздник, отсыпались после самой веселой в году ночи.

Все это Александр Борисович Турецкий, подъезжавший в указанное время суток к своему родному Управлению по расследованию особо важных дел Генпрокуратуры РФ, вяло отметил краешком сознания. Помощнику Генерального прокурора было не до праздничных размышлений. Так же, как и Денису Грязнову, поджидавшему, как выяснилось, Александра Борисовича в нижнем холле — возле невыспавшегося охранника.

— Ничего? — Турецкий мог бы и не спрашивать — достаточно было взглянуть на хмурое лицо Грязнова, который в ответ только пожал плечами.

До кабинета Александра Борисовича они добрались молча: в этот день и в этот час коридоры управления были непривычно пусты.

Так же молча Турецкий, пока его друг раздевался и устраивался в продавленном кресле у журнального столика, извлек на свет непочатую бутылку коньяка и две рюмки.

Коньяк был разлит молча. Оба подняли свои емкости одновременно, но произнести традиционное «Прозит!» ни один из них не успел, поскольку именно в этот момент проклятый телефон наконец разразился мелодией, известной всей России и избранной для своего мобильного обладавшим незаурядным чувством юмора Александром Борисовичем — «Маршем Турецкого»! Так и не донесенная до места назначения рюмка полетела на пол из машинально разжавшихся пальцев помощника Генпрокурора и разлетелась на несколько осколков, на что последний не обратил ни малейшего внимания.

— Юрка, ты?! Где ты?!

Грязнов, успевший вскочить и прижавшийся, перегнувшись через столик, к мобильному Турецкого с другой стороны, ответ Гордеева услышал так же ясно, как и его друг:

— Саня, мы подъезжаем к Одессе!..

— Куда вы подъезжаете?! — Александр Борисович не поверил собственным ушам.

— К О-дес-се! Ты меня хорошо слышишь?.. Саня, документы у меня, девушки со мной… Ты меня слышишь? Все объясню, когда приедем… Денег у меня только на самолет, встречайте в аэропорту, а то до города не доберемся… Саня, все, у меня деньги на мобильном тоже…

На этом связь оборвалась, и Турецкий с Денисом, дружно завопив «Алло!..», так же дружно замолчали и посмотрели друг на друга.

— Ты слышал? — Александр Борисович вопрос свой задал чисто риторически. — Почему Одесса?.. И почему «девушки», а не «девушка»?! Главное — встречать теперь придется все рейсы оттуда подряд! Ты не знаешь, сколько их?..

Грязнов-младший отвалился наконец назад в кресло и молча проглотил свой коньяк: он каким-то чудом не только не выпустил рюмку из рук, но и ухитрился не разлить ни капли. И лишь после этого ответил другу:

— Рейсов много. Может быть, четыре, а может быть, и пять. Почему Диана размножилась, я не знаю. Звони моему дядюшке сам, а я буду ребят подымать… Надо же — Одесса!.. Кстати, насчет рюмки, дядь Сань, не огорчайся: если не забыл, посуда бьется к счастью!

…Спустя три с половиной часа на борту «Ила», совершавшего рейс «Одесса — Москва», Юрий Петрович Гордеев, только что расправившийся с последним из предложенных стюардессой бутербродов, с сожалением посмотрел на опустевшую тарелку и повернулся к сидевшей рядом с ним Милане.

— Съешьте хоть что-нибудь, — мягко обратился он к девушке, так и не притронувшейся к еде. — Так нельзя, в Москве вам понадобятся силы…

Милана еле заметно вздрогнула и, отвернувшись от иллюминатора, в который смотрела не отрываясь и почти не шевелясь с момента взлета, подняла на Юрия Петровича огромные печальные глаза.

— Я не голодна… Если можно, обращайтесь ко мне на «ты»…

— Тогда взаимно. — Гордеев улыбнулся. — И вот еще что: в Москве вам… тебе придется пробыть не один день, остановишься у меня.

Заметив мелькнувшее в глазах девушки сомнение, Гордеев, к своему ужасу, обнаружил, что краснеет, словно застигнутый на непозволительной шалости мальчишка.

— Не подумай, пожалуйста, ничего… э-э-э… Черт возьми! — Он внезапно разозлился на самого себя. — У нас в гостиницах цены — поднебесные, в них только иностранцы останавливаются или новые русские из провинции, да и то не из всякой!.. А у меня на Новой Басманной большая квартира. И еще одна — в Химках: если тебе так будет спокойнее, я в Химки перееду…

— Из-за меня? — Милана слабо улыбнулась, отчего ее осунувшееся за последние сутки лицо сделалось, по мнению Гордеева, еще красивее. — Что вы!.. То есть — что ты! Не нужно, я ничего плохого и не подумала, просто я сейчас заторможенная… немного…

— Я же говорю, тебе необходимо хоть что-нибудь съесть! — По неясным причинам Юрий Петрович ощутил радостное возбуждение и, решительно взяв Миланину вилку, почти насильно вложил ее девушке в пальцы, одновременно придвигая поближе к ней салат. — Слушайся старших, и все будет нормально!

— Ну, не такой уж ты и старший. — Улыбка Миланы сделалась чуть-чуть веселее. — Мне уже двадцать пять, еще немного — и старая дева… А тебе?

— Ну а я уже вполне могу считаться старым холостяком… Знаешь, мне ведь за тридцать, я старше тебя на… Словом, на весьма удачное количество лет!

Последнее Юрий Петрович брякнул совершенно неожиданно для себя и смутился окончательно.

— Как это — на удачное? — Милана удивленно округлила глаза.

А Юрию Петровичу ничего другого, как честно пояснить мелькнувшую у него мысль, не оставалось:

— Ну, видишь ли… Я как-то читал, при какой разнице в возрасте возникают… Как бы это сказать?.. Словом, наиболее прочные взаимоотношения…

Теперь настала очередь Миланы покраснеть, румянец, проступивший на щеках девушки, оказался очень нежного цвета. Но в глазах, как успел заметить, несмотря на смущение, Гордеев, мелькнула смешинка.

— Я так понимаю, ты имеешь в виду исключительно дружеские взаимоотношения?

— Ну… В общем, да. — Юрий Петрович благодарно взглянул на девушку и поспешил сменить тему: — Скажи, Диана тебе говорила что-нибудь об убийстве ее дружка?

— Значит, его действительно убили… — Она посмотрела на Гордеева с горечью. — Сколько же людей погибло из-за этих проклятых бумаг!

— Не только из-за них, Милана, не только…

Адвокат поправил обшарпанный кейс, лежавший у него на коленях, и оглянулся назад, где в противоположном от них ряду были места Дианы и Демидыча: оба они в отличие от Гордеева и Миланы крепко спали.

— Знаешь, это довольно долгий разговор… У вас в Коломые совсем другой образ жизни, настолько иной, что я пока так и не понял, почему ты… В общем, по-моему, ты здорово отличаешься от всех, с кем нам пришлось столкнуться…

— Да, — серьезно кивнула Милана, — и ты, и твой Демидов — вы оба для нас настоящие иностранцы, почти заморские… Что касается меня, я не говорила тебе, что работаю на одну ивано-франковскую фирму?..

— Говорила, но я, честно сказать, не понял, в чем именно твоя работа заключается.

— В сборе определенного рода информации по интересующей фирму тематике… Иначе говоря, мне иногда приходится проводить в Интернете часов по шесть… Ну и, кроме того, не такая уж я горячая поклонница местных традиций… Наша мама прожила в Коломые целых тридцать пять лет, но вообще-то родом она из Екатеринбурга. Она нам с Элей часто рассказывала о России, мама до сих пор мечтает когда-нибудь вернуться, как она говорит, домой. Хотя никого у нее в Екатеринбурге не осталось… Ну а отец — он там служил в армии, так и встретились…

Милана снова слегка покраснела и смущенно добавила:

— В общем, когда его служба закончилась, она бросила все и поехала за ним… Мама тогда уже Элю ждала… Она его любила.

Они немного помолчали. Девушка о чем-то задумалась, потом вздохнула:

— Вы не подумайте, что я всем и все о себе рассказываю… Сама не знаю, с чего так разговорилась. Вы, похоже, умеете задавать вопросы!