Нина Васина - Глинтвейн для Снежной королевы

Гулливер

– Я не рекорд, – скромно заметил Гулливер, когда в кафе уже тушили свет и ножки от закинутых на столы стульев торчали кверху в полутемной зале, как рога диковинного стада. – Вот у вас, кстати, в Москве в доме инвалидов мужик живет – бывший баскетболист. Так ему этот доктор на букву «хэ» трижды делал предложение – три раза цену поднимал! А знаешь, почему?

– Откуда?… – бормочет Самойлов, который давно уже не употреблял столько горячительного.

– Потому что он до сих пор растет! Мужик живет в инвалидной коляске, имеет рост два сорок и до сих пор растет, а пошел-то ему уже пятый десяток!

– Что, сам лично доктор Хигинс приезжал в Москву и цену повышал? – не поверил Старик.

– Ну ты, вобла, даешь! Этот доктор сидит у себя в Америке и мастерит потихоньку из трупов скульптуры. Ему по фигу – кто достал тело, как, за сколько. А у нас сейчас народ какой? За тыщу «зеленых» прирежут, разберут по частям и отправят в посылке по почте. У нас тут, слышь, один мужик печень своего деверя заспиртовал в пятилитровой банке и отправил. Такой печени, говорят, ни один врач еще не видал, ну настоящее ублюдство, а не печень.

– А что этот баскетболист в коляске? Согласился?

– Там, вобла, такое дело было. Предложили ему на руки десять тыщ и после смерти на каждого члена семьи по три. Или по пять, не помню. Отказался.

– Ну? – удивился Самойлов.

– Чего – ну? У нас Змею Горынычу предложили пятнадцать, если он приедет потом сразу к доктору «хэ» умирать. Заранее. Чтобы шкура не разложилась. А ты – ну!

– Отказался? – переспросил Старик.

– А то!

– Почему?

– Из-за менталитета.

– Я хочу видеть этого мужика! – стукнул по столу Прохор Аверьянович кулаком. – Этого… Змея Горыныча, который из-за менталитета!..

– Сделаем, – пообещал Гулливер. – А доктор может и не знать, как его поводыри материал добывают. Говорят, он вообще к нам в Россию – ни ногой. Боится ажиотажа, чтобы, значит, перед мировой общественностью не краснеть. У нас же народ какой? За тыщу «зеленых» родного отца продадут и не поморщатся, а ему потом ходи по судам и доказывай, что все по закону подписано было. Нет, он не дурак! А Горыныч пьет так, что хоть каждый раз приглашай Гиннесса с его книжкой. Денег-то хватит на разговор?

– Ты пойми, мил-человек, что меня унизили! Перед семьей унизили. Пообещали после смерти, когда я, значит, поеду в Германию подыхать с комфортом, жене и сыну по пять тысяч. Тебя так унижали?

– Никогда, – с полной уверенностью покачал головой Самойлов.

– Тогда ты не поймешь. Ты не поймешь сути унижения простого русского человека. И она не понимает! Я объяснял – не понимает! Посуди сам. Я могу написать завещание? Нет, ты скажи, могу?

– Можешь, – согласился Прохор Аверьянович, наблюдая из окна, как Гулливер вышел на улицу помочиться и раскачивающийся фонарь над крыльцом дома Горыныча долбит его по голове.

– А я могу сам по завещанию свои собственные деньги в семье распределить?

– Можешь, – опять согласился Самойлов, занявшись теперь разглядыванием кошки, потому что смотреть на чешуйчатые щеки и лоб сидящего напротив радушного хозяина он мог не больше трех-пяти секунд подряд, после чего у него появлялось непреодолимое желание ощупать себя всего – на всякий случай.

– А ежели я, хозяин, сам для уважения оставляю в наследство деньги за продажу собственной шкуры, разве кто смеет встрять и предложить сбоку от себя лично за эту самую шкуру еще по пять тыщ посмертных? Это унижает мой менталитет?

– Унижает, – поник головой Самойлов.

– Вот то-то и оно! А она не понимает! Да я бы и за пять тысяч согласился съездить к немцам и подохнуть там под наркотиком, только пусть я эти пять тысяч сам распишу – кому и сколько. А не тетя чужая придет и решит это! – воскликнул Горыныч.

– Женщина? – уточнил Самойлов.

– Приезжала тут одна. Лично, уговаривать. Оченно ценным экземпляром обзывала! Просила шкуру беречь, а чего ее беречь? С такой шкурой, сам понимаешь, лишний раз с мужиками в пруд не прыгнешь, – он лихо рванул на груди рубаху, и Самойлов отшатнулся: плотные наросты чешуек, отражая едва тлеющую нить засиженной мухами лампочки, блеснули в него светом такой запредельной дали, для которой васнецовские богатыри – праправнуки.

– А вот огонь я не изрыгаю, – закрыл грудь Горыныч.

– Спасибо, – пробормотал Самойлов.

– А вообще эта болезнь у капиталистов давно изучается. Называется – «Арлекина». Только вот Арлекиной меня почему-то не зовут, Змеем зовут. Вот Кольку Ряхова, с которым мой старший пацан в школу ходил, зовут Коломбиной, оно и понятно – члена-то, считай, не осталось. Завтра можем всех собрать и посидеть так же хорошо, как мы сейчас сидим.

– Всех? – не понял Самойлов.

– Всех, кто отказался деньги за свои физиологические особенности организма брать и лишаться погребения. Нас таких в городе человек пять набралось. Иногда собираемся вместе, лясы точим – на что бы деньги потратили, если бы согласились.

– Кто так сказал о ваших физиологических особенностях? Она?

– Она! Тараторила как заведенная. Интересно, сколько платят толмачам? Та, которая немка, главная, скажет пять слов, а эта! Выдает по абзацу в минуту.

– Переводчица? – догадался Самойлов.

– Ну а я что говорю! Небось только научилась лопотать по-ихнему, жизни еще не нюхала, а туда же – «разрешите мне лично объяснить вашим домашним выгоду нашего предложения»!

– А может быть, вторая, которая по пять слов говорила, не немка? Англичанка?

– А кто ее знает, звали же помирать в Германию, я и подумал – немка. Говорят, у вас в Москве, как только подпишешься на продажу тела, больше месяца не проживешь – родственники угробят. Или сгинешь без вести. А у тебя, мил-человек, кто пропал? Кого ищешь?

– Я ищу мальчика. С крыльями.

– Слыхал про такого, – кивнул Горыныч. – Его церковники прячут. Ждут, когда крылья вырастут, они его тогда будут возить в клетке и всем неверующим показывать.

– Зачем? – опешил Прохор Аверьянович.

– Так ангел же явится миру!

– А почему в клетке?

– Чтобы не улетел.

После отъезда Самойлова Гоша включил отключенный мобильник и уже через полчаса, выслушав поступивший приказ начальника, засобирался. Оделся, походил туда-сюда перед закрытой дверью гостиной, решился и позвал Леру:

– Пойдем в кладовку, я хочу тебе кое-что показать.

– Размечтался! Не мешай, мне нужно обзвонить еще пять больниц, – отмахнулась она.

– Кого ты ищешь в больницах? Брата?

– Нет. Соседку по даче.

– А серьезно?

– Это как? – подбоченилась Лера. – Опять намекаешь, что я что-то сочиняю?

– Мне нужна твоя помощь. Я установил кое-какую аппаратуру в кладовке.

Лера заинтересовалась. Осмотрев сложную конструкцию из коробок и проводов, она удивленно посмотрела на Капелюха.

– Понимаешь, там что-то происходит, потому что счетчик теперь крутится и после восьми вечера.

– Так ты следишь за госпожой Тамариной! Ничего особенного там не происходит. Старик говорил, что они переезжают. Люди собирают вещи, пакуют чемоданы, выгребают бабки из сейфа.

– Откуда ты знаешь о сейфе? – насторожился Гоша.

– Старик сказал. Он же был в этой комнате. Ты что, установил видеокамеру в отверстии?

– Нет. Это невозможно. Там стеновая панель за кирпичной кладкой. Я установил прослушку. Очень важно, чтобы вот этот прибор не отключался. Здесь вставлен диск, ты его не видишь, хватает на восемь часов записи. Если он остановится, загорится вот эта лампочка. Можно, я тебе буду звонить сюда каждые полчаса?

– Зачем еще?

– Спрашивать… не остановился ли диск. Ты мне ответишь, потом я позвоню опять…

– Лучше я тебе сама позвоню, когда соберусь куда-нибудь уехать. Тебя ведь это волнует?

– Волнует. Но еще важно, чтобы запись не останавливалась. Тогда можно будет сравнить щелчки от крутящегося диска сейфа и вычислить код. В этом деле важно, чтобы таких записей набора кода было несколько и чтобы они шли последовательно. Только тогда можно с вероятностью в девяносто восемь процентов…

– Ты хочешь залезть к ним в сейф? – от удивления Лера перешла на шепот. – Тебе нужны деньги?

– Деньги?… Нет, меня больше интересует документация, – ответил Гоша.

– Звони, конечно! Что нужно делать, если диск остановится?

– Нажмешь здесь и вот здесь, – показал он.

– Поня-атно, – задумчиво протянула Лера. – Зачем тебе их документация?

– В современном бизнесе самое важное – знаешь что?

– Связи? – предложила свой вариант Лера.

– Компромат, – уверенно заявил Гоша.

Он вернулся в квартиру Самойлова после десяти вечера. Лера открыла дверь.

– Крутится! – доложила она. – И счетчик работает. Может, они просто включили на ночь обогреватель?

– Нет, они там копаются, перебрасывают туда-сюда деньги по банкам, уничтожают лишние бумаги. Нашла соседку по даче?