Патриция Вентворт - Серая маска

Мистер Хейл пощелкал языком — обычно это записывают как «тц-тц!». Так он выразил свое презрение к подобному воспоминанию. В качестве доказательства оно никуда не годилось. Он прочистил горло с еще большей значительностью.

— Мисс Стандинг, если не будет найдено завещание, или свидетельство о браке вашей матери, или ваше свидетельство о рождении, то ваше положение станет исключительно серьезным.

Рука Маргот с конфетой застыла на полдороге ко рту.

— Почему это оно станет серьезным? Я папина дочь.

— Этому нет никаких доказательств, — сказал мистер Хейл.

Маргот расхохоталась.

— Ой, смешно до безобразия! Все знают, что я его дочь! Вы смешной до безобразия! Кто же я, по-вашему, если не Маргот Стандинг? Это же просто глупо!

Мистер Хейл насупился.

— Мисс Стандинг, дело очень серьезное, и я умоляю вас отнестись к нему серьезно. Я не верю, что мистер Стандинг составил завещание. Я знаю, что он не делал этого до двенадцатого августа сего года, когда заплатил за визит отцу. Это было шесть недель назад, и после того, как он ушел, отец сказал, что он безуспешно убеждал мистера Стандинга в необходимости составить завещание. Отец сказал такие слова: «Странное дело, — сказал он, — человек в положении мистера Стандинга откладывает такую простую и необходимую акцию, как составление завещания. Учитывая особые обстоятельства его дочери, он просто обязан это сделать, чтобы обеспечить ее будущее». Мисс Стандинг, это точные слова моего отца, и я привожу их в подтверждение того, что он был осведомлен о некоторой незаконности вашего положения.

Маргот вытаращила глаза.

— Что вы имеете в виду?

— При отсутствии какой-либо информации и в свете сказанного моим отцом…

— Господи боже мой, что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, — сказал мистер Хейл, — что брака, по-видимому, не было.

— Как же так, ведь есть я! — сказала мисс Стандинг.

— По-видимому, вы незаконнорожденная.

Мисс Стандинг молча смотрела на него. Она повторила слово «незаконнорожденная» — оно прозвучало очень музыкально. Она просияла и с неподдельным интересом спросила:

— Как Вильгельм Завоеватель? Как сыновья Чарлза II?

— Точно так, — сказал мистер Хейл.

— Потрясающе до безобразия! — воскликнула мисс Стандинг.

Когда мистер Хейл закончил объяснение законного положения незаконной дочери человека, умершего без завещания, глаза мисс Стандинг округлились от недоверия.

— В жизни не слышала ничего более несправедливого. До безобразия, — твердо сказала она.

— К сожалению, от этого закон не меняется.

— Тогда что хорошего в том, что женщинам дали право голоса? Я думала, Что они изменят законы, несправедливые до безобразия. Так нам всегда говорила мисс Клей.

Мистер Хейл никогда не слышал о мисс Клей, которая была ни много ни мало как заместительница мадам Мардон. Сам он был противоположного мнения об избирательном праве для женщин.

— Вы хотите сказать, что я ничего не получу? — спросила мисс Стандинг, выпрямившись в кресле и сложив пухлые ручки на коленях, прикрытых синей шерстяной юбкой.

— По закону вы ни на что не имеете права.

— Но это совершенно позорно! Вы хотите сказать, что у папы были миллионы, но я не получу ничего вообще? Кто же, если не я? Кто-то же должен их получить! Или государство их просто украдет?

— Ваш кузен мистер Эгберт Стандинг является законным наследником. Он… э… без сомнения, сочтет уместным выделить вам некоторое содержание.

Мисс Стандинг вскочила, словно подброшенная пружиной.

— Эгберт! Вы шутите, вы конечно шутите!

Мистер Хейл принял оскорбленный вид.

— Нисколько, мисс Стандинг!

Маргот топнула ногой.

— Я не верю ни единому слову! Папа не любил Эгберта. Он назвал его паразитом. Я это прекрасно помню, потому что я не знала, что означает это слово, и спросила его, а он велел посмотреть в словаре. И сказал, что не знает, чем он заслужил такого племянника, как Эгберт. Он сказал, жалко, что его брата Роберта не утопили в детстве, тогда бы у него не было Эгберта. Вот что сказал папа, и вы еще думаете, что он бы захотел, чтобы все его деньги, и все вещи, и картины достались человеку, к которому он так относился?! Папа обожал эти чудовищные мрачные картины, он бы ни за что не захотел отдавать их Эгберту. Эгберт тоже их обожает, не знаю почему, и это папу злило больше всего. Какие все-таки бывают смешные люди, правда?

Когда мистер Хейл ушел, Маргот продолжила письмо к Стефании.

«Ой, Стефания, кто сейчас приходил! Мистер Хейл, нотариус! Старый оболтус, голос нудный до безобразия — когда у священника бывает такой голос, заснешь и в церкви. Но мне спать не пришлось, потому что он говорил вещи, убийственные до безобразия. Выдал целую кучу семейных секретов, сказал, что считает, что я незаконнорожденная, как все равно какая-нибудь историческая личность! Раньше мне только в исторических книгах попадались незаконнорожденные. А он говорит, что и я такая, потому что думает, что отец и мать не были женаты. Я этого не понимаю, но он говорит, что нет никакого свидетельства о браке и о моем рождении. Видишь, какая глупость? Если бы я не родилась, меня бы не было! А я есть, и тогда кому нужно это свидетельство о рождении?! А он говорит, что я не получу никаких денег…»

В офисе мистер Хейл приступил к расспросам мистера Эгберта Стандинга. Раньше он его не видел и теперь рассматривал с некоторым неодобрением. Он не любил толстых молодых людей, не любил молодых людей, которые сидят развалясь, не одобрял галстуки с болтающимися концами и запах душистых сигарет. Вполне обоснованные подозрения у него вызвали волнистые волосы Эгберта. На какое-то мгновение он даже проникся жалостью к мисс Стандинг, так ему не понравился Эгберт. Не понравился он и юному клерку, который сидел в углу и записывал.

Помимо всего прочего, с мистером Эгбертом Стандингом было трудно вести дело. Он откидывался в кресле, зевал, пробегал пальцами по искусственным волнам шевелюры мышиного цвета. У него было круглое невыразительное безбровое лицо, светлые глаза и светлые ресницы. Мистеру Хейлу он страшно не нравился. Казалось, немыслимо пробудить в нем интерес к обеспечению мисс Стандинг и даже к собственному положению в качестве наследника.

Мистер Хейл повторил высказывания мистера Хейла-старшего, как он повторял их Маргот.

— После слов отца у меня не осталось сомнений в том, что положение мисс Стандинг не вполне законно. Отец надавил на мистера Стандинга, чтобы тот составил завещание, но мистер Стандинг уклонился. Я уверен, что отец знал больше, чем рассказал. Как я понимаю, мистер Стандинг ему доверял. Позвольте спросить, не говорил ли дядя с вами на эту тему?

Эгберт развалился в кресле и зевнул.

— Вроде бы говорил.

— То есть как это — вроде бы?

— Я что-то припоминаю… я… э-э… я не очень интересуюсь делами.

— Вы можете мне сказать, что говорил ваш дядя?

Эгберт пробежался рукой по волосам.

— Я… э… у меня очень плохая память.

— Мистер Стандинг, это очень важный вопрос. Вы подтверждаете, что дядя говорил вам что-то, что привело вас к предположению, будто ваша кузина — незаконнорожденная?

— Что-то в этом роде. — Голос Эгберта ослаб от изнеможения.

— Что он сказал?

— Я… э… не припоминаю. Меня не интересуют семейные дела.

— У вас должны быть какие-то воспоминания.

— Кажется, дядя был очень возбужден… кажется… да, я припоминаю. Он разозлился на меня… да, я думаю, что на меня. Помнится, он сказал что-то в таком роде… — Эгберт замолк и стал критически разглядывать большой палец на правой руке.

— Что? Что он сказал?

— Вообще-то я точно не помню. Что-то насчет завещания.

— Да? Это очень важно.

— Вообще-то я не помню, что он сказал. Но у него был рассерженный вид. Что-то там насчет завещания. Он сказал пусть его повесят, если он оставит имущество мне. Но ведь он так и не составил завещание, верно?

— Нам не удалось его найти. Что он еще сказал, мистер Стандинг?

— Да вообще-то немного. Насчет моей кузины… знаете ли…

— Что? Что он сказал насчет кузины?

Эгберт зевнул.

— Извините, мне это было совершенно неинтересно.

Мистер Хейл еле сдерживал нетерпение.

— Что сказал ваш дядя по поводу положения его дочери?

— Я не помню… — томно сказал Эгберт. — Что-то насчет незаконности… что-то в том же роде он мне написал.

Мистер Хейл резко выпрямился.

— Ваш дядя писал вам о положении своей дочери?

Эгберт покачал головой.

— Он писал про клуб, куда я собирался вступить, он сказал, что забаллотирует меня.

Мистер Хейл стукнул по столу.

— Вы сказали, что он написал вам про дочь!

— Нет, он написал, что забаллотирует меня в клуб. О дочери он вскользь упомянул.

— В письме такого рода? Мистер Стандинг!