Валерий Ильичёв - Прощание с облаками (сборник рассказов)

В принципе, он ей и не был нужен, да глупая женская гордость взыграла. Из-за уязвленного самолюбия решила наперекор всему вернуть себе мужика, а потом сама дать ему отставку. Сумела уговорить его на последнее свидание. К ней домой идти не захотел. Согласился на выяснение отношений в своей художественной мастерской. Пришла к нему уже ближе к вечеру, когда в студни никого не было. Женщина помолчала, а затем продолжила: "На мои слова о любви он начал твердить о будущей семье, детях. Словно, я в свои тридцать лет родить не могу". А он в ответ: "Родить, конечно, можно, а вот люблю теперь другую, а тебе благодарен за все эти годы". Я ему, дураку, сказала: "Ко мне любовь прошла и к ней пройдет, а привязанность - это навсегда: тебе лучше остаться со мной". Но не поверил он мне - романтичный был мужчина.

Нина иронически усмехнулась, вновь разлила по стопкам спирт: мне опять полную, а себе - до половины. Молча выпили, словно помянули. А ведь я, грешным делом, как и этот парень в подобных ситуациях бывал и объяснялся с бывшими подругами не один раз. Так что же и меня вот также убить могли? Не выдержал, спросил: "Неужели из-за этого жизни лишать надо было. Ну полюбил другую, ну ушел, все равно через полгода, если чувства остались, к тебе бы опять бегать начал".

"И без тебя сама знаю, - внезапно озлобилась женщина. - Только он лишнее сказать решился. Такие слова женщинам не говорят!" Она замолчала, лишь сведенные судорогой скулы выдавали напряжение и еле сдерживаемую ненависть к бывшему любовнику. "Сравнил он меня с тою, что моложе меня. Посмел сказать, что она - живой человек с теплой кровью, чувствующая его каждой своей жилкой, а я всего-навсего заводная кукла, способная лишь технически грамотно выполнять заранее заученные упражнения, больше напоминающие ему соревнования по акробатике, чем акт высших человеческих отношений". Голос у рассказчицы начал прерываться от ярости и обиды.

"Да, - подумал я, - досадил ей мужик крепко, прямо в душу плюнул. Хотя, если честно, то он прав. Эти кульбиты мне в новизну и по вкусу пришлись, а от еженощных таких схваток вряд ли получишь много удовольствия. Но говорить этого, безусловно, не стоило, и тот парень ляпнул лишнее. Интересно, как же она его убила?"

И, словно угадав мой немой вопрос, женщина пояснила: "Когда шла к нему в мастерскую, ещё не знала, убью или нет, но с собой захватила кое-что из операционного инструмента с работы. Когда прозвучало оскорбление, отбросила все сомнения и исполнила задуманное. Предложила в последний раз лечь в постель. Отказался: "Не хочу предавать чувство к невесте!" Тогда попросила: "Ну хоть поцелуй меня на прощание, не такая уж я бесчувственная, как ты считаешь". На это он решился, подошел, положил руки на плечи, а целовался он всегда неумело, робко, даже глаза от стеснения прикрывал, как девушка. К моему изумлению Нина, не выдержав, внезапно всхлипнула, но, взяв себя в руки, продолжила: "Тут я его и резанула по сонной артерии. Шума боялась, а он только пискнул как мышонок и побежал в ванную, открыл кран и холодной водой стал поливать рану, быстро слабея. Я его наклонила над ванной, и кровь туда стекала, пока он не забился в агонии. Я привыкла к такому в операционной, но тут не выдержала, перевалила его через край ванны и вышла, оставив тело истекать кровью. Затем минут через десять заставила себя зайти в ванную. Все было кончено. Раздела и приступила к работе. Хлопот с ним было мало - тщедушный был мужик. Оставлять его в мастерской было нельзя: мог ведь заранее кому-нибудь проговориться о свидании со мной. А так, пропал человек - и все. Пока хватятся, пока искать начнут-следов не останется".

Нина опять замолчала, вылила остатки спирта в свою стопку, но после некоторого раздумья придвинула её ко мне: "Выпей лучше ты, я и так справлюсь с моими трудностями: с двадцати лет живу одна в большом городе. Всего добилась сама. Я сильная. Даже вот за эту квартиру, где мы сейчас сидим с тобой, я заплатила такой ценой, которую платить никому не посоветую. Старые, толстые, потливые мужики за малейшее продвижение к простому человеческому жилью меня затаскивали к себе в постель либо пользовались моим телом прямо на столах своих служебных кабинетов. А Вадим упрекнул, что я механическая кукла. Да, я и действительно стала такой, привыкнув ложиться под мужиков лишь когда мне от них что-нибудь нужно. Но не должен, не должен был Вадик мне об этом говорить. Я, может быть, о себе ещё хуже думаю, так пусть бы сказал кто-нибудь другой, но не он. Именно с ним я хоть что-то чувствовала, не любовь, конечно, а привязанность была, жалость была. Он - единственный, кто давал мне испытать что-то, отдаленно похожее на нормальные человеческие отношения, и он - единственный, кто не должен был мне сказать такое", В её голосе опять зазвучала ненависть. "Да она просто опасна в своей слепой ярости! Мне надо следить за каждым своим словом".

Торопливо схватив придвинутую мне стопку, я залпом осушил её, стараясь не выдыхать воздух, чтобы не обжечь горло. Эта последняя доза окончательно доконала меня. Все поплыло перед глазами. Я уже совсем смутно воспринимал её само истязающий рассказ о том, как, избавляясь от улик, привычная к занятиям в "анатомичке", она отделила голову и ноги. Найдя в студии много пленки и дерматиновую сумку, завернула отдельные части тела и, отъехав на автобусе три остановки, незаметно выбросила их в мусорный контейнер. Вернувшись в студию, упаковала туловище в большой чемодан, неизвестно для чего хранимый в мастерской, и, замыв следы крови, стерев, где возможно, отпечатки своих пальцев, с трудом вынесла свой страшный груз из дома. Добравшись до метро, сначала хотела оставить чемодан и незаметно выйти из вагона. Но это было опасно: могли заметить. И тут подсел я, и она придумала новый план, в котором главная роль отводилась мне. Так я и оказался у неё в доме.

Мне было уже все равно: от бессонной ночи и спиртного я здорово опьянел. Хотелось скорее лечь в постель и уснуть.

"Э да ты совсем размяк, пойдем, ты мне нужен утром крепким и сильным". Я послушно полез под одеяло и с равнодушием воспринимал то, как женщина поудобнее прикладывается ко мне сбоку. Ее руки осторожно провели по моим волосам: "Да не волнуйся ты так, дурачок. Вот увидишь, все будет хорошо. А пока мы с тобою сегодня вдвоем - надо этим воспользоваться. Не так ли?" И её руки начали умело ласкать мое тело.

Первым побуждением было возмутиться и оттолкнуть эту страшную в своей эгоистической гордыни женщину, но нервное перенапряжение, опасение вызвать гнев моей непредсказуемой партнерши окончательно сломили мою волю. Да и умело возбуждающие плоть нежные прикосновения принудили покориться. Когда очередное сближение бурно завершилось, я в изнеможении откинулся на подушку и, погружаясь в спасительное, отгораживающее меня от страшной действительности забытье, успел с горечью осознать: "Я такой же, как эта дрянь, сумевшая после преступления заставить себя хладнокровно пить, есть, танцевать и заниматься плотскими утехами". Эта мысль странным образом успокоила меня, заставив понять, что я утром сделаю все необходимое для спасения себя и этой женщины. Она разбудила меня в 6 часов утра и, несмотря на столь раннее время, уже была одета. С удивлением я почувствовал голод и с аппетитом проглотил вареные яйца, хлеб с маслом и выпил два стакана сладкого чая. Затем Нина посоветовала мне сбрить щетину, которая могла вызвать подозрение у бдительных постовых милиционеров, и предложила воспользоваться её бритвой. Скобля намыленные щеки, я с омерзением думал о предназначении этой бритвы в её ванной комнате. Скорее бы избавиться от хозяйки этого дома и никогда здесь больше не появляться, забыв это нереальное в своей страшной нелепости происшествие. Нестерпимо захотелось чудесным образом перенестись отсюда и оказаться дома с женой и Дашу т ко й.

Но реальность требовала избавиться от чемодана. Женщина в белоснежной кофте и черной юбке, накануне напоминавшая мне одноклассницу, была суеверна и перед выходом заставила меня посидеть на диване под картиной с черной розой, неосторожно протянутой зелеными руками мужчины своей обнаженной партнерше. Помолчав, мы словно по команде поднялись и я, преодолев отвращение и страх, поднял тяжеленную ношу и пошел к выходу. На улице каждый встречный прохожий заставлял учащенно биться мое сердце и сжимать челюсти от страха, словно стенки огромного чемодана были прозрачными.

Но нам повезло. Доехав до вокзала, мы сели в пригородную электричку. Ранним будним утром потоки людей устремились в город, а в противоположном направлении шли почти пустые вагоны, с редкими дремлющими пассажирами. Пока все. шло по плану. Переходя из вагона в вагон, мы нашли то, что нам было нужно: полностью разбитое стекло в тамбуре, сквозь которое вполне мог пролезть даже этот громоздкий чемодан. Но Нина мудро предложила не спешить: "Подожди, надо отъехать подальше. Скоро пойдут безлюдные места. Там найдут не сразу. А лучше дождаться моста и сбросить его в реку". Она была права, но напряженные нервы сигнализировали об опасности: в любую минуту в тамбур могли войти люди, и к тому же кто-нибудь мог обратить внимание на нас, везущих обвязанный веревками старомодный чемодан.