Валерий Ильичёв - Прощание с облаками (сборник рассказов)

Но нам повезло. Доехав до вокзала, мы сели в пригородную электричку. Ранним будним утром потоки людей устремились в город, а в противоположном направлении шли почти пустые вагоны, с редкими дремлющими пассажирами. Пока все. шло по плану. Переходя из вагона в вагон, мы нашли то, что нам было нужно: полностью разбитое стекло в тамбуре, сквозь которое вполне мог пролезть даже этот громоздкий чемодан. Но Нина мудро предложила не спешить: "Подожди, надо отъехать подальше. Скоро пойдут безлюдные места. Там найдут не сразу. А лучше дождаться моста и сбросить его в реку". Она была права, но напряженные нервы сигнализировали об опасности: в любую минуту в тамбур могли войти люди, и к тому же кто-нибудь мог обратить внимание на нас, везущих обвязанный веревками старомодный чемодан.

И как только за окном замелькали сосново-березовые перелески, а электропоезд, замедлив ход, начал преодолевать подъем, я, поднатужившись, приподнял чемодан, просунул его в разбитое окно и, превозмогая противодействие холодного воздушного потока, с силой вытолкнул страшный груз вниз под откос. Испуганно схватившись за руки, мы поспешили пройти в вагон. Я хотел выйти на следующей остановке, но хладнокровная спутница остановила меня: "Когда найдут чемодан и начнут всех опрашивать, то наверняка могут вспомнить нас, вышедших рано утром на пустынной платформе. Через четыре остановки будет крупная станция, и в толпе на нас не обратят внимания". Все было правильно, но до чего же хотелось побыстрее покинуть этот проклятый, словно отмеченный невидимой печатью электропоезд.

Но моя спутница опять оказалась права: на крупной узловой станции, протиснувшись сквозь толпу пассажиров, мы пересели во встречный поезд и незамеченные вернулись в город. По дороге оба молчали. Говорить, в сущности, было не о чем. Нина даже сумела задремать. Я же не мог успокоиться: "Вот уж погулял, так погулял! Идиот несчастный. Если сейчас удастся из этой истории благополучно выбраться - ни к одной девке на улице больше не подойду. Буду вечерами дома сидеть' и Дашку воспитывать. Да и ни одна баба не стоит покоя моих домашних". От ужаса потерять все и оказаться в тюрьме замирало сердце. Скорее бы вокзал, а там, расставшись с этой женщиной, быстро исчезнуть, раствориться в многомиллионном городе. Вот только, как от неё поскорее избавиться? Но я зря волновался: моя спутница, как и раньше, все проделала легко и просто. На привокзальной площади она решительно повернулась ко мне: "Ну вот и все. Спасибо, что помог. Мне теперь в эту сторону, а тебе - в другую. Может когда-нибудь и встретимся еще, Мишенька". И пошла прочь, не оглядываясь, Все хорошо, вот только издевательски ироничный тон, каким она произнесла мое вымышленное имя, ой, как мне не понравился! Ну да ладно, пусть теперь попробует разыскать. И я, не испытывая больше судьбу, поспешил в подземный переход, ведущий к метро.

Прошло десять дней. Жена, давно отвыкшая от моих ранних возвращений домой, видя наши вечерние игры с дочкой и пресекая мои настойчивые попытки помыть посуду и сходить в магазин, чувствовала неладное. Но не мог же я на её робкие расспросы отвечать откровенностью. И каждую ночь, словно испрашивая искупления, я стремился к близости с ней. Чувствовала, ох, чувствовала беду жена, но крепилась, молчала. И за это я ей тоже был благодарен!

С каждым днем страх становился все глуше и притуплялось чувство стыда за уступки этой омерзительной бабе. Ну да ладно, вроде бы все кончилось благополучно.

Но в тот вечер казалось бы обычный телефонный звонок заставил сердце забиться рывками и перехватило дыхание. "Это тебя", - жена передала трубку и вопросительно посмотрела на меня.

- Здравствуй, Николай! Или предпочитаешь, чтобы тебя называли Мишкой? Ну что молчишь? Трубка в руке повлажнела от пота: этот голос нельзя было спутать ни с каким другим.

- Николай, слушает, - попытался отозваться я твердо и уверенно, но не удалось, и голос сорвался на писклявый фальцет.

- Да не волнуйся ты так! Найти тебя было легко. Называешься Мишкой, а служебный пропуск в пиджаке держишь. Пока ты чемодан развязывал, я твои карманы проверила. А сослуживцы на работе домашний телефон подсказали. Ну что молчишь?

- Что тебе нужно? - сам не узнаю свой писклявый голос.

- Да не волнуйся, говорю, ты так. Просто я решила, что ты мне подходишь. Ни с кем я теперь после смерти Вадима счастья не найду. А с тобою одним делом повязаны. Да и тебе в семье житья не будет. Не отстану я от тебя.

- Ты что, с ума сошла?

- Да нет, наоборот. Поняла, что жить смогу только с тобой: недалеко от меня ушел мужик. Да и на крючке ты у меня: соседки по дому свидетели, да и на чемодане, у железнодорожного пути брошенном, только твои отпечатки пальцев остались, Пока ты брился, свои я все стерла. Так что выхода у тебя нет!

Решайся!

Все мое тело немеет, и я содрогаюсь от реальности ощущения, что моя рука, судорожно держащая трубку, словно наручником приковывается к висящему на стене телефонному аппарату. "Алло, - доносится из трубки неестественно близкий с другого конца города ненавистный мне голос. - Чего молчишь? Ты что там в обморок грохнулся?"

В коридор мимо меня из комнаты с грохотом выкатила коляску с куклой Дашутка. Она громко и протяжно укачивает "дочку". И эти её завывания напоминают мне горькие причитания женщин на похоронах близких и дорогих им людей.

КРИМИНАЛ С ПАРАПСИХОЛОГИЕЙ

Отмечающийся в последнее время интерес к необычным явлениям заставил меня вспомнить давнюю историю.

В начале 60-х годов вместе со мной в уголовном розыске 123 отделения милиции города Москвы работал капитан милиции Павлов Александр Павлович, ныне, к сожалению, покойный. Это был сыщик высокого класса. Предметом его особой гордости была надпись на стене пересыльной тюрьмы, сделанная обозленными осужденными: "Смерть Павлову из Болшево"1.

В практике этого сотрудника отдела уголовного розыска был необычный случай, о котором он не очень любил рассказывать из-за боязни, что ему не поверят, либо, что ещё хуже, примут, мягко говоря, за ненормального человека. Постараюсь передать рассказ Павлова таким, каким его услышал и запомнил.

Шел 1954 год. Проведенная почти год тому назад амнистия ещё давала о себе знать, и число уголовных проявлений было довольно велико. Редкий день проходил без серьезных происшествий, и Болшевский райотдел милиции работал с полной нагрузкой. Особенно трудно было раскрывать преступления, совершенные новичками - молодыми людьми, ранее не судимыми и попавшими под влияние рецидивистов, - поскольку они, как правило, в поле зрения милиции ранее не попадали и на оперативном учете не состояли.

В этот осенний день новых заявлений о происшествиях не поступило, и оперативный состав работал по отработке версий по ранее зарегистрированным уголовным делам. Уже подходил к концу утомительный рабочий день, когда в райотдел пришла женщина, заявившая, что на углу улиц Сталина и Буденного2 к ней подошел молодой парень и, угрожая ножом, потребовал отдать сумочку с деньгами. Испугавшаяся женщина повиновалась. Не удовлетворившись этим, грабитель приказал отдать ему ещё и пальто. Женщина с криками о помощи рванулась в сторону, но оказалась прижатой к высокому забору и вынуждена была отдать грабителю пальто.

Взволнованная потерпевшая плохо помнила приметы преступника, и лишь дала подробное описание своего похищенного пальто: темного цвета с воротником из серого меха и отороченными таким же мехом рукавами.

Выезд на место происшествия и первоначальные оперативно-розыскные мероприятия не дали положительных результатов. Дальнейшая работа была отложена до утра.

По дороге домой Павлов продолжал напряженно размышлять о совершенном преступлении. Раз за разом воссоздавая в воображении описанную потерпевшей картину происшествия, он прикидывал, кто из известных ему преступников мог бы решиться на столь дерзкое ограбление.

Несмотря на голод, Павлов от усталости не стал ужинать, а сразу же разделся и лег спать. Он и сам не мог точно вспомнить, сколько времени прошло с момента погружения в сон, когда у него возникли ясные зрительные образы. Явственно услышав крик женщины о помощи, Павлов словно наяву увидел её, отпрянувшую к забору. Отчетливо было видно искаженное лицо женщины и темные очертания мужской фигуры, надвигающейся на нее. Затем, словно в кино, кратковременная пауза между двумя эпизодами, и Павлов увидел двухэтажный каменный дом, на котором висела табличка с надписью: "Ул. Сталина, д. 32". И чей-то голос, словно стремясь запечатлеть в памяти сотрудника милиции этот адрес, подтвердил: "Это улица Сталина, дом 32. Вход в дом со двора".

И вновь перемена кадра: отчетливо видны двор дома и дверь подъезда с задней стороны дома. Павлов уверен, что здесь никогда не был. Напротив подъезда сложен штабель дров. Бросились в глаза и запомнились сучки и наросты на крайних бревнах. А голос продолжает диктовать: "Второй этаж, дверь справа". И одновременно становятся видны лестничная площадка второго этажа и дверь квартиры. Кто-то невидимый распахивает её, и Павлов видит стоящего посреди комнаты молодого парня, которого раньше никогда не встречал. Где-то в. глубине мелькает догадка: "Это - преступник". И слева у стены между дверью и шкафом висит пальто, снятое с потерпевшей. Затем сразу же все исчезло, и последовал глубокий сон.