Елена Логунова - Прогноз погоды в доме

Рабочий день я начала позже обычного и в приятном одиночестве. Когда мои коллеги разбежались на съемки, я села на телефон и позвонила Панченко. В десять часов утра я не рассчитывала застать Андрея Николаевича дома, хотела поговорить с его супругой, по совместительству – замдиректора по рекламе, но она тоже упорхнула из семейного гнезда.

– Виолетта Игнатьевна к парикмахеру поехала, а потом к портнихе, – легко выдала мне хозяйские тайны простодушная домработница.

– Вы могли бы ей передать, что звонили с телевидения?..

– Я тут только до полудня работаю и Виолетту Игнатьевну нынче уже не увижу, – огорчила меня собеседница.

К счастью, женщина знала, что ее хозяйка обслуживается в «Брюсселе». Я тут же отправилась в эту цирюльню, умеренно радуясь, что наконец-то составлю представление о творческой манере тамошних мастеров. Прежде я никогда не пользовалась услугами «Брюсселя», потому что название этой парикмахерской четко ассоциируется у меня с капустой, а данный овощ никогда не казался мне прототипом стильной прически.

На ближних подступах к «Брюсселю» я разминулась с клиенткой. Дама лет сорока пяти, очевидно, остро тосковала по чудесным школьным годам: ее волосы были заплетены в две косицы с лентами из дымчатой органзы. Прелестная девичья прическа плохо сочеталась с телосложением матрешки, но вряд ли дама рисковала услышать шокирующую правду о своей внешности. Модный костюм, дорогие туфли, бриллианты в ушах и собственный «Пежо» позволяли предположить, что мадам вращается не в тех кругах, где ценят простодушие, искренность и откровенность. Это соображение помогло мне успешно переконвертировать зависть по поводу «Пежо» в сочувствие, и в салон я вошла с грустной улыбкой на устах.

– Вы по записи? – без восторга оглядев мой наряд (майка с капюшоном, укороченные джинсы, высокие кеды и сумка на длинном ремне), поинтересовалась особа, на голове которой красовался превосходный муляж термитника из медно-красных волос неизвестного происхождения.

– Виолетта Панченко здесь? – я оглядела полупустой салон.

– Отъезжает! – медноволосая мечта бесприютных насекомых накренила свой термитник в сторону окна.

Я увидела широкую корму отчалившего «Пежо» и поняла, что только что разминулась с самой госпожой Панченко. Далее по маршруту у нее была портниха, но я не знала ее адреса, а бросаться вдогонку за иномаркой с криком «Погоди, постой!» казалось мне унизительным. Поэтому я быстро поменяла планы и сказала медноволосой особе:

– Хочу такие же косички, как у нее! Кто плел?

– Алла, ты свободна? – крикнула медноволосая. – Возьмешь французские косички прямо сейчас?

– Возьму! – донеслось из-за низкой стенки, перегораживающей зал.

Термитник качнулся, указывая мне направление, и я проследовала за перегородку.

– Из своих волос плетем? – усаживая меня в кресло, спросила симпатичная девушка с лохматой головой в отменном капустном стиле.

– Из своих, из своих! Нам чужого не надо! – испугалась я, вспомнив красный термитник. Страшно подумать, сколько медной проволоки на него ушло! Сколько аккумуляторов рассталось со своей обмоткой!

– А мне знакомо ваше лицо! – улыбнувшись моему испугу, сообщила мастерица. – Вы не с телевидения?

– С него, родимого! – призналась я, надеясь, что эта информация сделает наше общение более теплым и искренним.

Так и случилось. Алла похвалила мою работу, я – ее, и от разговора о французских косичках, украсивших голову госпожи Панченко, мы плавно перешли к обсуждению самой Виолетты Игнатьевны. Разговорчивая Аллочка между делом рассказала мне о ней все, что могла. Мне осталось только слушать и удивляться, что мастерица, обслуживающая клиентку какой-то год, знает чуть ли не всю ее жизнь!

Сведения, которые сообщила словоохотливая Аллочка, по большей части были мне совершенно не нужны, но пришлось слушать, уйти я не могла: болтая языком, парикмахерша совершала движения руками, заплетая мои волосы в затейливые косицы. Кстати, мне такая прическа шла гораздо больше, чем мадам Панченко. К тому моменту, когда я смогла в этом убедиться, я уже знала, что Виолетте Игнатьевне сорок девять лет, она скрипачка, но никогда не концертировала, тихо-спокойно работала в музыкальной школе, пока ее супруг не раскрутил свое дело. У Виолетты Игнатьевны нет детей, но есть две прелестные собачки чихуахуа. Ее любимая еда – вареники с вишней, любимая книга – «Анжелика – маркиза ангелов», любимое место – площадь у кинотеатра «Варяг», где стоит старый дом с колоннами, в котором Виолетта жила в детстве. Скверных вещей в комфортной жизни мадам Панченко две: проблема лишнего веса и аллергия на амброзию. А делами мужней фирмы она занимается потому, что ей скучно. О последнем я, впрочем, и сама уже догадалась.

Вернувшись в студию, я первым делом позвонила Виолетте Игнатьевне. Она уже была дома и с робким интересом выслушала мое предложение встретиться, чтобы записать небольшое интервью для телевизионной программы «Женское дело». То, что такой программы на самом деле не существует, не имело значения – во всяком случае, для меня. Виолетта Игнатьевна, впрочем, не рвалась на телеэкран, хотя могла бы, с новой-то прической. Но нет, бизнес-леди сослалась на занятость и медлила назначить встречу. С большим трудом я уговорила ее принять нашу съемочную группу в пятницу, в полдень, пообещав, что мы отнимем у деловой женщины не более получаса. Положив трубку, я погрузилась в размышления, которые прервал своим появлением Вадик.

– Ух, какое хитросплетение! – с опасливым уважением сказал он, увидев мои франко-бельгийские косички.

– Не то слово! – отозвалась я, думая о другом.

Потом встала, поманила напарника пальчиком и привела прямиком в кабинет главного редактора. Против обыкновения, Мамай был занят делом – считал на калькуляторе. При этом он тряс головой, дергал носом, шевелил губами, ерзал на стуле и, как никогда раньше, был похож на дрессированного слона, натужно занимающегося арифметикой.

– Геннадий Владимирович! – позвала я.

Слон поднял на меня затуманенный взгляд, и я, устремив гипнотический взор в нервный узел между чакрой и основанием хобота, веско сказала:

– Дело Тихоньковой можно считать законченным успешно и с опережением графика. Полдня из отпущенного мне срока я сэкономила, но возьму это время в пятницу. И еще мне понадобится Рябушкин с камерой.

– Э-э-э… Елена! – проснулся шеф. – Так в чем же была проблема?

– Знаете, Геннадий Владимирович, чем меньше людей будет в курсе этой истории, тем лучше, – неосторожно ляпнула я.

Мамай надулся, и я поспешила внести дипломатическую коррективу:

– Конечно, вам-то я все расскажу, но не сейчас. Позже, когда Василий Онуфриевич убедится, что мы с Вадимом все разрулили.

Напрашивавшееся далее по тексту «и откажется от намерения нас урыть» произнесено не было, но Мамай и без того смекнул, что ему выгоднее не вникать в курс дела раньше времени, чтобы в случае неудачи не быть урытым за компанию.

– Хорошо, поговорим позже! – постановил он и отпустил нас величественным взмахом руки.

Разумеется, с Вадиком я поделилась и своими выводами, и своими планами.

– А я о чем тебе все время твердил? – выслушав меня, пожал широкими плечами напарник. – Я тебе с самого начала говорил, где корень зла, а ты меня и слушать не стала!

– Не говорил ты ничего подобного! – возмутилась я, но на этот раз уже Вадик не стал меня слушать и ушел, насвистывая, очень довольный своей воображаемой ролью в истории.

Кто сделал ролик «Волны», я так и не узнала, но это уже не представлялось мне важным. В среду и четверг я занималась своей обычной работой, а в пятницу мы с Вадиком приехали к Панченко со всем операторским снаряжением. В дверь позвонили с королевской точностью – в двенадцать ноль одну. Виолетта Игнатьевна ждала нас, прическа у нее была новая, наряд и макияж парадные, настроение приподнятое.

Вадик немного побегал по квартире в сопровождении очень довольных неожиданным развлечением собачек, выбрал наилучшее место для съемки – им оказалась гостиная, и еще четверть часа мы двигали мебель и переставляли с место на место предметы быта, выстраивая картинку в кадре. Разумеется, свое обещание уложиться с интервью в полчаса мы нарушили и в половине первого только начали запись. Беседовали о роли женщины в укреплении отечественной экономики, и важность темы побудила госпожу Панченко продлить время нашей встречи еще на двадцать минут. Однако около часа дня она начала проявлять признаки беспокойства, а в начале второго откровенно занервничала и попыталась вежливо выпроводить нас с Вадиком вон. Мы притворились, что прозрачных намеков не понимаем, и дождались прямого и откровенного предложения закончить съемку и расстаться. После этого еще несколько минут я тянула резину, закругляя беседу, а затем эстафету принял Вадик: он сматывал шнуры так неторопливо, словно намеревался посвятить этому занятию весь остаток жизни. Виолетта Игнатьевна тихо скрежетала зубами и ерзала в кресле. Звонок в дверь заставил ее подпрыгнуть.