Галина Романова - Не доставайся никому!

– И что же?

Вот помогать она ему точно не станет. Хватит! Было время, помогала, своими словами давилась, из него признания выбивала. И ничего взамен, кроме дуры, не получала. Да ну его вообще! Он еще даже развестись толком не успел со Светкой своей, а ее уже за ноги хватает.

– Ну как что, Алис? – Сашка полез на диван с ногами и как-то так ловко устроился, что она оказалась притиснутой им к спинке. – Разве мы… Мы – это ты и я, Алиса, и никого больше! Я так перепугался за тебя… Господи, я очень скучал, я только о тебе и думал. И всегда мечтал о тебе, Алиска…

Он дышал ей прямо в ухо, и от этого стало жарко и щекотно виску. Алиса чуть не рассмеялась. Раньше, когда она была молоденькой влюбленной в него дурочкой, от его дыхания ей судорогой сводило позвоночник и живот. Хотелось жмуриться от счастья и стонать. А теперь она ничего не испытывает, кроме неудобства. И руки его смешили, путавшиеся в пуговицах ее вязаной кофточки. Неумелые, неловкие, помнится, подростком он был более активен и смел.

– Саш, отстань, – Алиса схватила его за пальцы, нащупавшие ее сосок под кружевом лифчика, оттолкнула. – Не хочу! Иди домой, тебе пора.

– Ну почему, Алис? Почему?

– Просто не хочу. И еще… – Тут она вдруг пожалела его, слишком уж жалким и растерянным он выглядел, и соврала: – И еще мне больно. Рана болит, черт знает как. Спать хочу. Искупаться хочу и спать. Ступай домой, Саш.

– Алиса… Ты же знаешь, как я к тебе отношусь… – Он сел с зажатыми меж коленок ладонями на край дивана, сгорбился. Замотал головой, зажмурившись. – Мне без тебя не жить.

– А как жил! Счастливо вполне, – поддела она его. – И даже в свадебное путешествие ездил со Светкой, и детей планировал. Мебель покупал, на машину копил. Ты, Сашка… непутевый!

– Ну почему, Алиса, почему?! – он зло сощурился. – Почему ты так со мной? Из-за него, да? Из-за этого хлыща?

Она не поняла, кого он имеет в виду. Он всегда на кого-то намекал. И ревновал ее даже к сослуживцам. Вот не было у него, казалось бы, прав на нее никаких, женат он и все такое, а ревновать не переставал. Нет-нет да и предъявит в разговоре. Она фыркала, близко к сердцу укоры не принимала, но временами это надоедало и раздражало.

– Мои хлыщи к тебе никакого отношения не имеют! – рявкнула она, собрав остаток сил. – У тебя есть жена.

– Она ушла, – ответил Сашка, но без особого напора.

– А если завтра вернется, что тогда? К ней побежишь?

И он не ответил ей ничего. Резво соскочил с дивана, схватил с кресла свой джемпер, скоренько натянул через голову и помчался к выходу, будто Светка после ее слов и правда уже топталась у порога.

– И катись! – показала ему вслед язык Алиса.

Не сказать, что она сильно огорчилась его спешному уходу, но неприятное чувство в душе осталось. И морозило там, и морозило весь остаток дня. И миленькое кино про любовь и нежность не помогло, а как раз наоборот – прослезило. Вон как у них там все здорово, а у нее…

Под монотонное бормотание телевизора Алиса, не помня как, задремала. Очнулась внезапно, будто кто в плечо ее толкнул. Она распахнула глаза, уставилась в телевизор, экран заполняла серая рябь, стало быть, дело идет к утру. Этот канал вещал часов до двух-трех ночи, не больше. Звука не было, вообще в комнате стояла тишина.

Что могло ее разбудить?

Она заворочалась, тут же вспомнила, что так и не искупалась после больницы, и уснула на диване в той одежде, в какой вернулась домой. Спасибо Сашке, хоть кофту с нее стянул.

Ушел обиженным. Дверь захлопнул. Еще заорал с порога, что захлопнет, чтобы она не вставала. А вдруг не закрыл? Вдруг ее дверь не заперта сейчас, и кто-то крадется по темной прихожей, чтобы…

Ей стало так жутко, что она резко подтянула коленки к подбородку и едва слышно заскулила. Тут же в помощь теперешним страхам вспомнился ужас, который она испытала на лестнице за мгновение до нападения, и ей сделалось совсем худо.

Нужно позвонить! Позвонить Сашке, он прибежит. Он непременно примчится ее спасать. И она постелет ему в бабушкиной спальне, черт с ним, пускай спит там. И даже простит ему приставания. Уступить, конечно, не уступит, но простит. Только бы добраться до телефона. Где она его оставила? В сумке, правильно. А сумка где? В прихожей, где ей еще быть. На полочке покоится, аккурат под вешалкой, где вещи висят, с нее-то Аристов и стянул ее шарф. Почему бы не взять телефон сюда – в комнату? Почему она о нем забыла? Машинально, заученным годами движением швырнула сумку на место, а про то, что телефон остался в крохотном кармашке, и думать забыла. Что делать? Надо слезать с дивана, идти в прихожую, доставать мобильник. И звонить Сашке.

– Ужас какой, – едва слышно шепнула Алиса и всхлипнула. – Там темно!

Темно было во всей квартире. Сашку она выставила, когда еще за окном стоял день. Потом смотрела кино, но сразу уснула и проспала вон сколько. Кому свет-то включать? Если бы не рябой экран телевизора, вообще бы на ощупь пришлось красться. А идти надо, и чем быстрее, тем лучше, потому что Алиса поняла вдруг, что ее разбудило.

Кто-то, какой-то отчаянный гад осторожно копался в ее дверном замке, намереваясь вскрыть его! И если она сейчас не вызовет Сашку…

Конечно, не вызвала! Вместо того чтобы прокрасться потихоньку за мобильником и позвонить потом из дальней комнаты, она включила все освещение, которое имелось в прихожей, то есть три лампочки под потолком и две на стенах. Подошла к двери, с силой лягнула ее ногой и заорала что есть силы, так, во всяком случае, ей показалось:

– Эй, что там за скотина за дверью?! Я сейчас мужа разбужу и милицию вызову!

Колупание в замке прекратилось, или это просто бешеный гон ее крови заглушил все звуки, кто знает? Но Алиса точно минуты две ничего не слышала, ни единого звука, только шум в ушах и стук ее перепуганного, чудом уцелевшего в первой схватке сердца.

– Вали отсюда, козел! – заорала она, лишь бы не слышать этой оглушительной тишины, которая была куда опаснее скрежета в замке. – Я сейчас точно милицию вызову! Саш, а Саш, вставай! Кто-то в дверь к нам ломится!

Снова тишина. Тишина в ее квартире, нарушаемая лишь едва слышным шуршанием телевизора, тишина за дверью. Но потом там звякнуло, будто о бетонный пол что-то металлическое ударилось, следом возня послышалась какая-то, и вдруг из замочной скважины раздалось:

– Дочка, не надо мусоров. Это я – Петр Иванович Аристов, папашка твой нареченный. Хотел открыть по привычке, да замок тебе больно мудреный твой участковый влепил. Пару дней назад поставил. Паскуда.

Да, Саша поменял ей замки, пока она в больнице лежала. Ключи никому не дал, даже Тайке. Один комплект вручил самой Алисе, остальные оставил себе.

– Так мне некого будет подозревать, – пояснил он. – Так спокойнее.

– А если Светка вернется и допрос учинит? – пристала Алиса тогда.

– Ключи у меня в сейфе рабочем хранятся. Я дурак, что ли, их домой нести! – фыркнул он с понятным ей озорством, тут же сообразил, что брякнул лишнее, смутился и поспешил перевести разговор на другую тему.

Вот по этой еще причине она не оставила его у себя, с запоздалой мстительностью подумала Алиса, о запасном аэродроме ее друг детства как-никак, а печется. И в тот же миг отперла дверь.

О чем она думала вообще, впуская этого странного человека с богатейшим прошлым в свой дом глубокой ночью? Он же мог что угодно сотворить! Убить ее или ограбить. Или сначала убить, а потом ограбить. Страшнее, кажется, ничего уже нет. Но…

Но ограбить он мог ее еще тогда, когда она умирала на лестнице в луже крови, между прочим. Возможность уникальнейшая, ни хозяев тебе, ни свидетелей. А он ею не воспользовался. Ему даже тогда руки марать о нее не пришлось бы, все сделали уже до него.

Зачем ему это теперь, ну в смысле убивать и грабить?

– Чего вам?

Алиса строго смотрела на плешивого мужика, застывшего на коленях на лестничной площадке перед ее дверью. На полу на куске брезента покоился его профессиональный инструментарий – сверлышки, крохотные отверточки, какие-то металлические загогулины.

– Работать не перестаем, да, Петр Иванович? И день нам не день, и ночь нам не ночь?

– Будить тебя не хотел, – запросто пояснил он, ловко свернул кусок брезента, сунул сверток куда-то внутрь черного ватника, встал с коленей. – Ты же после больнички, чего беспокоить. Я бы зашел, тут вот у порога подремал на том вон тулупчике, а поутру, когда тебе вставать, ушел бы.

Алиса проследила за его взглядом. Тулупчик имелся в виду бабушкин, в котором та по молодости лет форсила. Только называла она его любовно дубленочкой или шубкой. И так же, как с дедовой шляпой и частью его вещей, расставаться с шубкой и нести ее на помойку не желала ни под каким видом. Прогуливалась в ней по двору с подругами в сильные морозы, иногда и до магазина доходила, хотя Алиса ругала ее за непристойный вид.

– Вы что же… – ахнула она, моментально прозрев, – тут уже были?!