Анатолий Безуглов - Змееловы

— А зачем вы их отпускаете?

— Пусть живут. И размножаются. Так, кажется, в Библии сказано.

— Ну, — откликнулась девушка, — и много таких экспедиций, как ваша?

— Первая. — Степан невесело усмехнулся. — И за нее Анван билась столько лет… Нам до сих пор палки в колеса ставят. Один из академиков назвал Анну Ивановну «Дон Кихот в юбке».

— Я люблю донкихотов. На них держится все доброе и светлое. — Азаров с любопытством посмотрел на Гридневу. А она продолжала: — А то получается: делай подлость, живи для своего удовольствия — и ты нормальный. Но как только кто-нибудь проявит альтруизм, откажется от своего блага в пользу других — на него сразу вешается ярлык: чокнутый.

— Случается. Жизнь — штука сложная, — уклончиво ответил Степан. — А с другой стороны, все как будто вертится в нужную сторону.

— Вы довольны своей жизнью? — неожиданно спросила Оля.

Азаров был озадачен этим вопросом.

— Я делаю то, что мне положено, — подумав, сказал он. — Надо не подличать. Вот и все.

— Наверное, это так, — согласилась Гриднева. — А вы? Вы довольны?

Гриднева растерялась.

— В личном мне не везет, — грустно произнесла она. — Но это вам не интересно…

— Бросил он вас, наверное. Поэтому вы уехали из Москвы?

— Мне надо было уехать…

— От себя не убежишь. — Степан поправился: — От своих неприятностей.

— Это верно, — вздохнула Оля. — Но иногда просто необходимо не видеть, не встречаться с каким-то человеком… Вы меня понимаете?

— Да, конечно, — подтвердил Азаров. — Не встречаться… Но иногда приходится встречаться. Не хочешь, это тебе как нож в сердце, а ты вынужден. — Он посмотрел на собеседницу. — Бывает такое?

— Бывает, — тихо ответила Оля.

— Вот то-то и оно. Думаешь, взять бы да и разрубить все одним ударом. А попробуешь — что-то осталось тебе дорогое, очень важное для тебя…

— У меня ничего такого не осталось, — твердо сказала девушка.

— Вам повезло, — усмехнулся Степан. — Не приходится разрываться надвое.

— Мне в детстве казалось, что главное в жизни — это чего-нибудь очень захотеть. А если возникнут трудности, неприятности, спокойно разобраться, и все станет на свои места. Оказывается, нет. Потому что правды одной не бывает. Сколько людей, столько правд. Докажешь свою правду — ты на коне.

— Смотря как доказывать. Если за счет других — дрянное это дело.

— Победителей не судят…

— Судят! Так или иначе, а кто нахрапом берет, рано или поздно получает по заслугам, — сказал Азаров убежденно.

— Вы в это верите?

— Да, конечно. Иначе было бы противно жить.

— Я вам завидую, — улыбнулась девушка. — А мне кажется иногда, что все добрые старания человеческие обречены. Зло сильнее.

— Это вам сейчас так кажется, потому что не повезло… Погодите.

Сделав знак не двигаться, он осторожно приблизился к кустам папоротника и быстро выхватил что-то оттуда. В его руках извивалась небольшая змея.

— Полоз, — сказал он, поглаживая блестящую, с красивым узором кожу рептилии.

Оля с недоверием, но уже без вчерашнего страха подошла ближе. Бригадир измерил ужа, потом вынул из кармана пинцет и, выщипнув несколько пластинок у него на брюхе, пустил в траву. Змея поспешно уползла.

Степан достал блокнотик и сделал запись.

— А что вы делали пинцетом? — спросила Оля.

— Метил.

— Как?

— У них у всех на брюхе щитки. Делаются выщипы из первого щитка у анального отверстия — единицы, у второго — десятки и так далее.

— И они сохраняются? — удивилась девушка.

— На всю жизнь, сколько бы раз змея ни линяла.

— Понимаю. Это как кольцуют птиц?

— Точно.

— Вы ловили здесь какую-нибудь змею дважды?

— Нет. Первый год здесь…

— Я, наверное, заболталась, отрываю вас от дела…

— Будете мне мешать, скажу сам. А вообще спрашивайте. Больше будете знать о нашей… — он поправился, — о вашей работе.

Оля кивнула. Некоторое время они шли молча.

Азаров часто сворачивал с тропинки и тщательно оглядывал кусты красноягодника, калины и лимонника, густо разросшиеся под кронами пихт и ясеня. Особенно внимательно осматривал он заросли папоротника, раздвигая красивые стебли, словно вырезанные искусной рукой. Оля шла за ним, отставая на несколько шагов.

В лесу было влажно. Солнце еще не вошло в зенит, и его косые лучи пятнали застывшие зеленые волны кустарников.

Торжественную тишину тайги изредка нарушали крики иволги и удода. И даже гнус, атакующий целыми полчищами, не мог нарушить очарования июльского утра. Так они вышли на крохотную полянку, залитую ярким светом. Оля увидела в зарослях курослепа три серых взъерошенных комочка. Это были ежи. Мамаша ежиха суетилась вокруг двух смешных созданий с удлиненными рыльцами, оканчивающимися маленькими пятачками… Заметив незнакомое существо, малыши уставились на девушку крохотными бусинками глаз.

— Степан! — позвала Оля.

Азаров подошел к ней. Оля кивнула на ежей:

— Симпатяги какие!

— Не вздумайте так сказать о них Анне Ивановне.

— А что?

— Враги змей — ее личные враги.

— Они едят змей?

— За милую душу.

— А яд?

Степан дотронулся носком сапога до ежихи. Она тут же свернулась в клубочек, из которого во все стороны торчали колючки.

— Как такого укусишь? — сказал он.

— Это верно. И много врагов у змей?

Степан усмехнулся:

— Хватает. Человеки — прежде всего. Птицы разные. Вот эти симпатяги. Еще кабаны и свиньи.

— А они как же? Яд на свиней не действует?

— Действует. Но, чтобы убить животное, яд должен попасть в кровь. А у свиней и кабанов толстый слой подкожного жира, в котором нет сосудов. Попробуй пробей. Яд и остается в жиру, окисляется и не наносит никакого вреда. Понятно?

— Да, конечно, понятно, — кивнула она.

— Жарковато становится. Пить хотите? — спросил Азаров.

— Хочу.

Они повернули назад и пошли через лес к тропе, идущей рядом с протокой.

Напившись воды, они присели на нагретых солнцем камнях. Степан, глядя куда-то в заросли через речушку, сказал:

— Хочу вас предупредить, Оля. Если вам будет трудно свыкнуться с нашим делом, скажите сразу. Не всем это по нервам.

— Я понимаю.

— Не пытайтесь храбриться. Змеи — это змеи.

Оля опустила голову и тихо произнесла:

— Есть люди, которые похуже змей…

Степан поднялся. Поднялась и девушка. Они двинулись дальше.

Вечер был теплый и тихий. Праздник для мошки, спасения от которой найти было негде.

Ребята наломали свежих хвойных веток и разожгли костер. Пламя шипело на сочных зеленых лапах, заливая поляну густым белым дымом. Он ел глаза, першило в горле, но что это значило по сравнению с пыткой, учиняемой беспощадным неисчислимым врагом.

Особенно страдал от мошки Вениамин. Он буквально заливался диметилфтолатом, забирался под двойной марлевый полог, но мучители доставали его и там. Его тело было покрыто шишками и волдырями. Больше всего он оберегал лицо. Но постоянно под глазами или на лбу комары оставляли красноватую возвышенность.

Единственным человеком, которого щадила мошка, был Василий. По-видимому, гнус не переносил запаха бензина и солярки, которым был насквозь пропитан шофер. Он потихоньку что-то мастерил в машине.

Оля сидела чуть поодаль от костра и, не мигая, смотрела на пламя, пожирающее золотистые скелеты сучьев. Анна Ивановна, в длинном широком платье, полностью укрывающем ноги, расположилась на раскладном стульчике, какие бывают у художников, с вязанием в руках.

— Что, бригадир, устал? — обратилась она с улыбкой к Степану.

— Да вроде бы нет…

— Бегать надо, — сказала Кравченко. — Это уж ты мне поверь. Между прочим, я сегодня пробежала километров тридцать и чувствую себя отлично.

Анна Ивановна страстно пропагандировала бег трусцой. Будучи в Новой Зеландии, она познакомилась с Лидьярдом, который подарил ей книгу Гилмора «Бег ради жизни» со своим автографом. Вернувшись домой, Кравченко всем и каждому рекомендовала закаливать свой организм бегом на длинные дистанции. Не избежали уговоров и члены экспедиции. Но никто из ребят не следовал ее советам, ссылаясь на то, что они все чувствуют себя прекрасно и так.

«Погодите, когда вам перевалит за сорок, вы будете чувствовать и сердце и легкие», — говаривала Кравченко.

«Это западным людям бегать надо, — спорил с ней Христофор Горохов. — У них автомобили, электробыт. А нам, русским людям, приходится все на своих двоих. Поглядите, утром и вечером все бегут по улицам с полными авоськами, сумками, портфелями. Разминка почище лидьярдовского бега трусцой. Какая там трусца! Галопом бегают…»

Но Анна Ивановна, убедившись в тщетной попытке увлечь своей идеей кого-нибудь из членов экспедиции, продолжала совершать почти каждодневные пробежки в одиночестве.