Валерия Вербинина - Замок четырех ветров

– Бедный Артур! – проговорила Беттина со слезами на глазах. – Каково ему будет узнать все это…

Проводив гостью, я решила по привычке заняться неразобранными письмами, но тут один за другим посыпались звонки в дверь. Приходили знакомые отца с выражениями соболезнования, гробовщики с предложениями услуг, читатели, жившие в Либаве и желавшие выразить свое сочувствие, газетчики, жаждавшие заполучить сенсационный материал. А потом Лина доложила, что граф Рейтерн просит его принять, и мне захотелось сказать, что меня нет дома, но я пересилила себя и велела проводить его в кабинет.

Бедный херувим весь извелся: лицо вытянулось, щеки опали, даже золото волос как-то потускнело. Мне было жаль его, но еще больше жаль мою мать, и я ничего не могла с этим поделать.

– Вы обвинили Феликса Фабиана в преднамеренном убийстве, – тихо проговорил он, – и его поведение, кажется, указывает на то, что он виновен. Я хотел вам только сказать, что я… Я глубоко сожалею о том, что случилось с вашей матерью. И я ничего, ничего не знал… Если бы я знал, если бы догадывался… я бы, кажется, убил его своими руками…

Он стиснул кулаки.

– Когда я только приехал в Либаву, я был счастлив… да… просто счастлив… И когда сидел напротив вас на веранде, и когда объелся мороженого… Скажите, могу ли я надеяться на то, что вы… что вы не будете держать на меня зла… может быть, не сейчас, а когда-нибудь потом…

– Я не держу на вас зла, граф Рейтерн, – сказала я, – но в сложившихся обстоятельствах было бы странно делать вид, что я могу общаться с вами как ни в чем не бывало. Феликс Фабиан был связан с вашей матерью, и сколько бы она это ни отрицала, мы оба знаем, как все обстоит на самом деле. Поэтому я попрошу вас не писать мне писем, не искать со мной встреч и не приходить в мой дом. Поверьте, я желаю вам счастья, но… больше всего я буду вам признательна, если вы забудете о моем существовании.

– Я хотел сегодня вечером прийти к вашему отцу, – произнес Артур, – чтобы просить у него вашей руки. И яхта, которую я купил… я назвал ее в вашу честь. А еще я решил… потому что мне показалось… Я подумал, что… – Он запнулся и положил на стол небольшой пакет, который держал в руках. – Вот, возьмите… Это для вас.

– Я не стану его читать, – покачала я головой. – Все кончено, Артур. Лучше сейчас поставить точку и… И не мучить друг друга.

– Это не письмо, – ответил Артур. – Может быть, когда-нибудь, потом… оно вам пригодится так или иначе. Просто сохраните его и… И не думайте обо мне плохо. Я этого не заслужил, – прибавил он изменившимся голосом.

Должна признаться, мне стало немного не по себе. Он находился в состоянии, в котором человек может решиться на самый отчаянный поступок. Его мать я ненавидела всеми силами души, но ненавидеть Артура я бы не смогла, даже при всем желании.

– Пообещайте мне не делать глупостей, – сказала я. – Я не имею права ничего требовать у вас, но… Но я все же потребую.

– Я… – Он провел рукой по лицу, явно озадаченный и обрадованный моей просьбой. – Если вы так хотите…

– Вы обещаете?

– Обещаю.

– Хорошо, – проговорила я. – Прощайте и… И постарайтесь тоже не держать на меня зла.

Я протянула ему руку, которую он поднес к своим губам и долго удерживал. Но тут явилась Лина с сообщением, что кто-то из знакомых отца просит его принять, и Артуру пришлось удалиться.

Вечером вернулся Августин Каэтанович и принес новые вести.

– Полиция ищет Фабиана, но пока его не нашли, – сообщил он. – Алиби у него нет никакого – вчера вечером он покинул гостиницу, и Оскар Викентьевич нашел извозчика, которому Фабиан велел везти себя на Улиховскую улицу к дому Юриса. Вернувшись в гостиницу, он напился, хотя до того обслуга не замечала, что он злоупотребляет спиртным. Когда его разбудили, он путался в показаниях и пытался напирать на то, что Оскар Викентьевич не имеет права его допрашивать, потому что он германский подданный. Когда его арестовали, он бежал, но это еще не все. Только что при повторном обыске Оскар Викентьевич нашел в его комнате револьвер, из которого недавно стреляли. Потребуется дополнительная экспертиза, но господин Лудмер почти уверен, что это и есть то самое оружие, из которого убили вашу мать.

Выслушав Августина Каэтановича, я задумалась. Отец, присутствовавший при нашем разговоре, ходил по кабинету, выказывая все признаки сильнейшего волнения.

– Я всегда думала, что Фабиан умнее, – сказала я наконец. – Что ж он оставил револьвер? От него же было так просто избавиться…

Августин Каэтанович нахмурился.

– Вы сомневаетесь в том, что он убийца?

– Просто обстоятельства, при которых обнаружили главную улику, кое-что мне напомнили. Как у Теодора нашли револьвер, из которого был убит Кристиан Рейтерн… хотя сейчас мы с вами знаем, что ни Теодор, ни его сообщники никого не убивали.

– Клянусь, я ничего не понимаю! – простонал мой отец. – При чем тут Теодор? Кто вообще такой этот Фабиан и зачем ему понадобилось убивать мою жену?

Августин Каэтанович кашлянул и многозначительно посмотрел на меня.

– Ты его знал под другим именем, папа, – сказала я. – То есть мы все его знали. Это тот, кого графиня представила в Фирвиндене как своего старшего сына Кристиана.

И я рассказала отцу, что именно нам удалось выяснить.

– Поверить не могу! И ты ничего мне не сказала? – возмутился мой отец.

– Я просто не хотела лишний раз тебя расстраивать!

Однако все мои оправдания не помешали отцу сурово меня отчитать. Я поступила просто безответственно! Я должна была предупредить его. Он уже не мальчик, и ему крайне неприятно узнавать, что близкие что-то от него утаивают!

– Скажи мне, только честно, – попросила я. – Если бы я подошла к тебе и сказала, что Кристиан был не тем, за кого себя выдавал, ты бы мне поверил?

Отец задумался.

– Пожалуй, не поверил бы, – нехотя признался он. – Я бы решил, что это еще одна из твоих фантазий.

К ужину приехали Юрис и Карл Гофман. Юрис был подавлен и все время извинялся за то, что убийство произошло в его доме.

– Надеюсь, убийцу схватят, и он понесет заслуженное наказание, – добавил Юрис. – Я и подумать не мог, что вечер, который мы с женой устроим для друзей, закончится таким образом…

– Вы еще не знаете подоплеку дела, – произнес Августин Каэтанович. – Думаю, панна Анастасия, мы должны им сказать. Они ведь тоже будут опознавать Феликса Фабиана.

– А что такое? – заинтересовался Гофман. – С чего вдруг такая многозначительность? Лично я готов поклясться, что никогда не знал человека с таким именем…

– Потому что он использовал чужое имя, вот в чем дело, – сказала я.

Тут во входную дверь позвонили, и, так как Лина носила блюда, открывать пошел Степа.

– Анастасия Михайловна, приехал полицейский и просит позволения вас видеть, – доложил лакей, вернувшись. – Говорит, у него для вас есть новости.

Так как столовая была до сих пор занята Тимошей и его нянькой, нам пришлось ужинать в гостиной, и принимать посетителей можно было разве что в кабинете, но там сейчас находился Саша, отказавшийся от ужина, и Ружка. Я вышла в переднюю, где увидела незнакомого мне служителя закона.

– Вас прислал господин Лудмер? – спросила я.

– Совершенно верно. Оскар Викентьевич попросил сообщить вам, что Феликс Фабиан задержан. Так как вы назвали его в качестве подозреваемого, вы должны приехать в полицейское управление и формально опознать его.

– Хорошо, – сказала я. – Вы можете меня подождать?

– Меня для этого и прислали, сударыня.

Я вернулась к гостям и объяснила, что мне надо ехать в управление.

– Уже десятый час вечера, – заметил отец, глядя на часы. – Не поздновато ли?

– Они взяли Фабиана, – проговорила я. – Его я согласна опознавать в любое время суток.

Я зашла в кабинет, чтобы взять документы и кое-какие вещи, которые могли мне понадобиться. Саша едва повернул голову при моем появлении. На его коленях лежала раскрытая книга, но я видела, что мысли его находятся далеко от мира, который придумал автор. Ружка лежала возле бюро, задумчиво шевеля ушами.

– Может быть, ты все-таки поужинаешь? – спросила я у брата.

– Не хочу. Ничего не хочу. Я никак не могу забыть маму… – Брат страдальчески поморщился и прикрыл рукой глаза. – Помнишь, сколько шума она производила? И все это ушло навсегда…

Он промолчал, а потом начал снова, глядя в сторону:

– Получается, правы те, кто говорит: что бы ты ни делал в жизни, итог всегда будет один. Ноль, то есть небытие…

– Знаешь, это слишком сложный вопрос для того, чтобы решить его до моего ухода, – рассеянно сказала я, складывая в свою новую сумочку документы, зеркальце и разные мелочи, без которых трудно обойтись современной девушке. – Лично я считаю, что к некоторым вещам лучше подходить без всякой философии. Жизнь – это жизнь, и… Ружка!