Наталья Солнцева - Портрет кавалера в голубом камзоле

Митин, в надежде привлечь внимание Тамары Наримовой, перестарался с ролью убийцы. Он клялся и божился, что все сочинял на ходу и про аварию сболтнул ради пущего эффекта. Угадал случайно, по наитию! Пораженная подобным перевоплощением, женщина заподозрила в нем скрытые задатки маньяка. Кроме того, актриса не могла простить Митину, что он заглянул в темные уголки ее души, где прятались злоба и зависть к чужому счастью. Хотя счастье-то оказалось призрачным. Теперь Тамара не желала бы оказаться на месте бывшей примы бывшего театра…

Труппу распустили. Режиссер Канавкин ушел на преподавательскую работу. Актеры устраивались, кто куда… Наримова собиралась уезжать из Москвы. Митин пытался оправдаться перед ней и загладить свою оплошность любыми способами. Роль убийцы получилась у него куда лучше, чем роль влюбленного.

Лавров ему сочувствовал. Он сам терялся в догадках, как покорить сердце Глории, и порой готов был на отчаянный шаг. Он смотрел на ее профиль, на мокрые от падающего снега колечки волос, изнывая от желания взять ее под руку и не смея сделать этого.

– Знаешь, что я прочитала в тетради Сатина? Оказывается, масоны считали перстень со знаком Мироздания одним из самых могущественных мистических реликвий. И тоже охотились за ним.

– К черту перстень! – взвился начальник охраны. – Давай просто пройдемся, подышим воздухом. Поговорим, наконец!

– Так я же и говорю…

Она поскользнулась. Лавров обрадовался поводу подхватить ее под локоть и сразу ощутил жар в груди и быстрые, сильные удары пульса.

– …в тетради написано, что будто бы Максим Геппенер приобрел по случаю у скупщика краденых драгоценностей на Хитровом рынке некий перстень, – продолжала она. – С красным камнем и каким-то знаком…

«Пусть говорит о чем угодно, лишь бы позволяла быть рядом с ней, – смирился Лавров. – Лишь бы слышать ее голос… вдыхать запах ее духов…»

У него закружилась голова. Не то от слов Глории, не то от ее близости.

– Кто такой Геппенер?

– Архитектор немецкого происхождения, который строил в Москве водонапорные башни и прочие коммунальные сооружения, – объяснила она. – Он проектировал здания в духе средневековых рыцарских замков и наполнял их тайнами. Прятал в стенах или в полу магические артефакты. Геппенера считали масоном: он якобы посещал ложу «Астрея»…

– И что? – насторожился Лавров.

– Некоторые его творения сохранились до наших дней. Например, здание бывшего Московского промышленного училища на Миусской площади. Оно до сих пор является учебным заведением. Там находится РХТУ имени Менделеева. Существует легенда, что именно там, в полу верхней площадки парадной лестницы, замурован перстень со знаком Мироздания… под изображением восьмиугольника из красного мрамора. Сатин не раз ходил туда, разглядывал «Звезду Саваофа» и пытался уловить флюиды перстня…

– Ну и как? Уловил?

– Не знаю. Надо у него спросить.

– Боюсь, он нам уже сказал все, что считал нужным.

Они прогуливались вдоль застывшего в снегу Останкинского дворца. Деревья в инее и зеленые купола церкви казались декорацией к сентиментальной любовной драме.

Глория задумалась о бывших обитателях усадьбы. Почему богатейший, знатнейший вельможа женился на крепостной, больной дочери горбатого кузнеца? Она даже не могла подарить ему наследника. Это чудо, что на последнем году жизни Прасковья все же родила Шереметеву сына… Словно этот неисполненный долг только и держал ее на свете.

Что это? Любовь? Страсть? Безумие? Колдовство? Была ли Прасковья Жемчугова совершенством, идеалом? Для остальных – нет. Для графа – да. Они любили друг друга, но счастье оказалось мимолетным. А что не мимолетно?

– Счастье – недостижимый мираж, – вдруг сказала Глория. – Его ищут, но не находят. Почти как перстень со знаком Мироздания.

– Я не согласен! – возразил Лавров.

Она угадала то, о чем он умолчал. И улыбнулась:

– Давно хотел спросить… ты с самого начала знала?

– Что убийца – Зубов?

– Ну да…

– Я не могла уяснить его мотивов. Это сбивало с толку. В твоем отчете я прочитала о картине из его коллекции, закрытой от чужих глаз. С того момента загадочная картина прочно связалась в моем уме с убийствами.

– Почему?

– Трудно сказать, – пожала плечами Глория. – Мне вдруг приходит мысль… а откуда, я сама понятия не имею.

Она только сейчас сообразила, что ей фактически указали пальцем на виновника.

– Мои догадки обрели под собой почву, когда я первый раз встретилась с Зубовым в Летниках… переодевшись Полиной. От него веяло смертью… Тогда до меня не дошло, что он находился под впечатлением совершенного убийства Бузеевой. Зубов приехал в загородный дом отсидеться, прийти в себя, – увидел чужую машину у забора и повел себя неадекватно. А тут еще призрак… Его просто затрясло! Потом, уже во время беседы, я смотрела на него и не могла понять, жив он или мертв…

– Как это?

– Он уже не принадлежал этому миру… но еще не ушел из него… Я не стала ломать голову, что за этим кроется. На самом деле мне очень хотелось увидеть картину. Я чувствовала, что это портрет и он влияет на людей и события. Я постоянно ощущала присутствие кого-то третьего в доме. Зубов упирался, но повел меня в галерею, и я уловила его зависимость от портрета… Передо мной будто возник образ человека с желтыми глазами. Он смеялся и показывал пальцем на Зубова. Тот проговорился, что «вложил душу в коллекцию». Процесс зашел слишком далеко…

– Не понимаю, – рассердился Лавров.

– А я не могу объяснить. Я это чувствую, и все! Нить, соединяющая Зубова с жизнью, стала очень тонкой… почти незаметной.

– Какая нить?

Глория вздохнула. Ей бы самой разобраться…

– У каждого – свои секреты. Я же тебя не спрашиваю, откуда ты взял подробности каждого преступления. Стакан на полочке в ванной, отпечатки пальцев на шприце… У меня волосы на голове зашевелились, когда ты все это описывал. Я чуть не поверила в виновность Митина!

Она подумала, что ей еще предстоит научиться доверять себе. Вернее, своим прозрениям.

– Тут как раз никакой мистики, – усмехнулся Лавров. – Зря я, что ли, в органах работал? Знаю подходы.

– Связи остались?

– И связи тоже…

– Ты был очень убедителен! – похвалила его Глория.

– Но только настоящий убийца мог знать, что ударил меня по голове в квартире Бузеевой… и это оказался Зубов.

– Я тоже блуждала в потемках. Мне приходило на ум то одно, то другое. Я не поверила, что Зубов погиб в аварии… я не видела его мертвым… и не видела живым… Все это очень странно. По дороге в Летники я была уверена, что мы застанем его там. Когда он взглянул на тебя, я поняла, что он узнал человека, которого ударил по голове…

Лавров слушал ее с изумлением, но каким-то образом осознавал ее правоту. Не исключено, что на Глорию оказывает воздействие золотой диск с иероглифами, хранящийся в ее доме. Раньше он не придавал этому значения, но теперь…

– Ты правда медиум? – спросил он.

– Нет, конечно. Я не знаю, кто я…

– Ну, ты даешь…

– Жаль, что не удалось посмотреть на перстень…

– А смысл? Если все равно ничего нельзя изменить?..

Юрий смотрел на Анну, стараясь уловить в ее выражении лица, жестах, голосе нотки фальши. Это ему не удавалось. Она вела себя как ни в чем не бывало – улыбалась, рассказывала, как провела день. Ни о загородном доме, ни об агентстве «Самсон» ни слова.

Она налила в стаканы молоко. Салахов поморщился.

– Не люблю молоко.

– И напрасно! – весело возразила Анна. – Напиток молодости. Клеопатра купалась в молоке. А эта женщина знала, что делает!

– Надеюсь…

– Ты что, дуешься? – невинно спросила она.

«Зачем ей дом? – сердился Юрий. – Наша квартира достаточно велика и благоустроена, чтобы Анна чувствовала себя свободно и могла заниматься, чем хочет. У нее отдельная комната, компьютер. Я в ее дела не вмешиваюсь… К тому же вторая квартира в театральном доме в полном ее распоряжении. Может быть, Анне хочется уединиться, побыть на природе? Но на такой случай у нас уже есть загородный коттедж…»

Он увлекся размышлениями и пропустил ее вопрос мимо ушей.

– Ты бы хотела провести выходные за городом? Съездим в Ораниенбаум? Там красивые места…

– Природа? – удивилась Анна. – Тебя потянуло в лес? Или на повестке дня сельская идиллия? Экзотика по-русски.

Юрий вздохнул. Увы, он не ошибся. Анна не особенно тосковала в отсутствии лугов, грибных подлесков и речных плесов. Иными словами, к природе она была почти равнодушна. Только море она любила! Море, тропические фрукты и всякие заплесневелые развалины.

– Тебе не хочется? – снова спросил он.