Светлана Алешина - Вниз тормашками

— Нет, — неожиданно ответил капитан, — потому что мы не знаем, был ли отравлен суп. Посуда-то к нашему приезду была вся помыта. И вообще в банке с приправой мы нашли мышьяк.

Он показал на стоящую на разделочном столе банку с чесночной приправой. На сером боку баночки, сделанной в форме дольки чеснока, было написано: «Чесночная приправа».

— Хотите посмотреть поближе? — озаботился капитан, видя, как внимательно Лариса всматривается в банку.

— Нет-нет, — поспешно отказалась Лариса, помня карташовские наказы. Одним из них был категоричный запрет брать в руки то, что тебе предлагает сотрудник органов внутренних дел, если только это не протокол.

— Ай, умница, — просиял капитан, — видно, Олежка вас как следует натаскал! Я видел вас пару раз вместе, — сказал он в ответ на недоуменный взгляд Ларисы, не понимающей, откуда этот капитан знает о ее дружбе с Олегом Карташовым. — Правда, если мы найдем на банке ваши отпечатки, — продолжил он, — тогда, делать нечего, придется и вас включать в список подозреваемых.

— Ну и включайте, нечего делать для меня скидку, — уверенно сказала Лариса. — Только там нет моих отпечатков. Я впервые вижу эту банку. Да и потом согласитесь, что, если бы я была отравителем, я бы позаботилась об уничтожении улик, не так ли?

— Ну вот все и решили, — заключил капитан, — вы можете идти, а для протокола я вас позже вызову.

Они поднялись.

— Давайте я вас провожу, — сказал капитан, но не успел сделать и двух шагов, как что-то под его ногой хрустнуло. Капитан ойкнул. — Черт, опять сухарик!

— Да они у вас из кармана сыплются, — усмехнулась Лариса, показав на оттопыренный карман капитанской форменной куртки, откуда торчал цветной пакетик, наполовину раскрытый.

— Вот проныра! — вскипел капитан и покраснел, глядя на Ларису. — Это мой ребенок. Любит такие шуточки… и сухарики. Уши надеру, когда домой вернусь. Сашка! Иди сюда!

К нему подлетел лейтенант, заговорщически подмигивая Ларисе. Она попрощалась и вышла из студии в состоянии легкого недоумения.

Ее смущало несколько фактов, даже не фактов, а просто неприятных ощущений. Во-первых, очевидно, что пленку испортили не просто так, а с умыслом. Жаль, что программа шла не в прямом эфире — тогда бы никаких вопросов не возникло. В принципе Лариса знала, что невиновна и этот забавный капитан, по-видимому, тоже так считает. Но сейчас она находится в очень странном, двояком положении — с одной стороны, Дмитрий отравился приправой из банки, к которой Лариса не имела никакого отношения, а с другой — зачем понадобилось уничтожать пленку, если на ней нет никаких подозрительных моментов? Допустим, это была халатность, но как она вовремя случилась! Либо это все — досадное стечение обстоятельств, причем не в Ларисину пользу, либо — прямое указание на уничтожение улик. Ею самой или тем, кто хочет направить подозрения на нее. Короче, нужно разобраться. От этого зависит ее репутация, да и свобода, если уж на то пошло.

Давненько она уже ничего не расследовала! Жизнь какая-то серая стала, да и не до того было. Так что Котов отчасти прав: работа не давала ей заняться своим любимым хобби. Теперь, слава богу, есть и время, и желание, и самое главное — необъяснимое убийство, произошедшее практически у нее на глазах.

Что ей нужно сделать для начала? Не мешало бы поговорить с вахтершей, хотя ей, Ларисе, наверное, женщина ничего полезного не скажет. Но пренебрегать даже таким мелким источником информации было бы глупо, тем более что вообще сведений о случившемся у Ларисы — кот наплакал. Попытаться все же стоит. Далее, стоит позвонить Карташову, поговорить со свидетелями трапезы Димы. Хотя они и будут на нее косо смотреть, но все же надо. Итак, программа-минимум составлена, следует приступить к ее выполнению.

«Тетя Маша» оказалась тетей Катей — так на самом деле звали вахтершу. Она сидела за стеклянной перегородкой, откуда внимательными цепкими глазами осматривала всех входящих и выходящих.

Лариса спустилась по чугунной литой лестнице, которая была изготовлена, если верить табличке, висящей в фойе на первом этаже, еще во второй половине девятнадцатого века. Слегка прогнутые, но все еще красивые ступени привели ее прямо к кабинке вахтерши.

— Здравствуйте, — сказала Лариса, — вы сейчас не очень заняты? Могу я с вами поговорить?

Вахтерша откровенно скучала, не зная, чем бы себя развлечь. Лариса это прекрасно видела, но все же решила польстить этой толстой тетке, настороженно смотрящей на нее. Когда другой человек — тем более хорошо одетая деловая дама — уважительно осведомляется, не отвлекает ли она вас от ваших дел, даже если этих самых дел у вас и нет, — это всегда приятно и производит впечатление.

Вот и сейчас — вахтерша моментально смягчилась и приветливо поздоровалась, уверив, что она нисколько не занята и готова уделить милой даме немного времени.

Лариса осведомилась, как зовут уважаемую вахтершу, представилась сама и начала разговор.

— Катерина Михайловна, вы знаете, что произошло на втором этаже? — решив не тянуть время, спросила Лариса.

— Это у телевизионщиков-то? Конечно, слышала. Милиция тут с утра бегает! А что?

— Они у вас уже спрашивали о тех, кто поздно уходил в эти два дня?

— Как же, как же, — сказала вахтерша, — спрашивали, только что я им могла ответить? Разве ж я всех угляжу, кто когда приходит? Нет, конечно, я им так и сказала.

— Ну, если несложно, повторите мне, пожалуйста, что вы конкретно рассказали милиции.

— Конкретно? — Катерина Михайловна наморщила лоб. — Единственное, что меня удивило, так это то, что на втором этаже в одном из кабинетов оставили свет невыключенным, вот и все. Я, когда обход делала в полночь, заметила. Горит себе как миленький, а то, что свет сейчас дорогой, так это им ничего! Разориться же можно, если узнаешь, сколько они там энергии тратят! У меня муж — электрик…

— Ладно-ладно, — вклинилась Лариса, испугавшись, что сейчас тетку занесет в область обсуждения дороговизны коммунальных услуг, повышения тарифов… Политику еще вспомнит, не дай бог! — В каком кабинете свет-то горел?

— А в сто одиннадцатом, — лаконично сказала тетя Катя, обидевшись, что ей не дали поговорить на любимую тему.

В сто одиннадцатом? Лариса с трудом могла вспомнить номер дома, в котором находилась студия, а уж чтобы еще и номер комнаты… Неужели придется возвращаться? Лариса только-только повернулась к лестнице, чтобы подняться наверх, как вдруг увидела Мусю. Худенькая длинноногая девушка так быстро спускалась по чугунным ступеням, что казалось, она летит по ним, не касаясь их своими каблучками.

— Муся! Муся! — Ларе пришлось несколько раз окликнуть секретаршу, чтобы та все-таки притормозила возле вертушки-турникета.

— Ой, Лариса Викторовна, здрасьте, а вы тут какими судьбами?

Лариса вспомнила, зачем она, собственно, приезжала сюда, и охнула. Про телефон-то она и забыла!

— Я, Муся, телефон потеряла где-то здесь, — очень кстати «вспомнила» Лариса, — вот и приехала искать его. Вы не видели?

— Нет, — секретарша быстро-быстро завертела головой во все стороны, показывая — что, «ну вот те крест, не видала я твоего мобильника, не задерживай ты меня, ради бога, а то я ведь опоздаю». — Спросите у кого-нибудь другого, а я побежала, ладно?

— Нет, погодите. Мне еще кое-что нужно.

Глаза Муси стали почти умоляющими, словно она опаздывала или на свою свадьбу, или еще куда-то, где просто жизненно необходимо ее присутствие. Руки, державшие папку, нервно теребили ее завязки, ноги уже сами разворачивались в сторону двери. Но Муся все же решила уделить еще минутку Ларисе Викторовне.

— Я быстро, — пообещала Лариса. — Что находится в сто одиннадцатой комнате?

Личико Муси на секунду омрачилось. Она погрустнела и даже перестала теребить завязки папки.

— Димкина подсобка. Операторская. Он там камеру и пленки хранил. Теперь там все опечатано, менты работают.

— Да? Ну ладно, спасибо, Муся. До свидания.

— А телефон я ваш поищу, — на прощание крикнула секретарша и испарилась. На том месте, где она только что стояла, теперь быстро-быстро вертелся турникет.

«Значит, операторская, — сказала Котова сама себе. — И вчера вечером в ней кто-то был. Интересно, кто? И интересно, зачем он испортил мою пленку?»

«И мужские руки сильные де-ержат руль…»

Из радиоприемника звучала старая, но все еще трогающая душу песня про дальнобойщика. Сидевший за рулем нового «КамАЗа» мужчина взглянул на часы, затем вновь перевел взгляд на дорогу. Четыре часа утра, скоро рассвет, хотя в этих богом забытых местах из-за обложных туч вряд ли что-то можно увидеть. Только и понятно, что день, по чуть посветлевшим сумеркам. «Дворники» без устали размазывали капли дождя по лобовому стеклу. В отсвете фар была видна темнота и летевшая наискосок пелена капель. Водитель вздохнул и, свернув к обочине, остановил трейлер.