Яна Розова - Девушка с ложью на сердце

– Она привязалась ко мне, как банный лист! Я уже отделаться хотел, а она все звонит мне на мобильный, все встречи назначает…

– И что дальше? Что там за история с деньгами?

– Так это Эльвира и дала их мне! Двести пятьдесят тысяч баксов было. Конечно, сумма так себе! Я и побольше в жизни зарабатывал! – хорохорился толстяк.

Пашкин третий глаз вдумчиво прищурился.

– Зачем она дала тебе деньги?

– Просто на хранение. Я же известный человек, предприниматель. У меня репутация, связи. Она сказала, что ее брат продал кирпичный заводик где-то в Лугановске и переехал сюда. Там его рэкет достал. Банкам он принципиально не доверяет. Его вроде кинули пару раз, и теперь он боится. Пока что нет у него оборудованного сейфа, а дома держать такой капитал страшно. Щас же время какое? Ужас! Я и согласился ее бабосы в свой сейф положить. Офис и бухгалтерия у меня не в мебельном цехе, а в новом здании, на Жукова. Туда я их и повез.

– А почему повез деньги сам? Почему без охраны? Почему брат Эльвиры с вами не поехал?

– Охрану я себе не держу, – горделиво сообщил Звонарев. – Я и сам, если угощу по рылу – мало не будет! А брат Эли как раз в больницу к жене ездил. Она третьего ребенка родила.

– Так, – кивнул Седов, подтверждая собственные выводы, и спросил: – А тебе не показалось, что тебя просто подставили?

От возмущения подобным предположением глаза Звонарева вылезли из орбит.

– Меня? – Щеки толстяка мелко затряслись от гнева. – Это меня-то подставили? Да я за свою жизнь тысячу подстав на чистую воду вывел!

Он еще злился, пыхтел, тужился выразить свое негодование и презрение, начиная безмерно надоедать Седову, вызывая тягучую алкоголическую жажду, скуку и желание бросить все на хрен и смыться куда подальше, где наливают.

Скрипнув зубами, Паша уточнил:

– Но деньги ты теперь Эльвире выплачиваешь?

Перестав кипеть, Звонарев с достоинством ответил:

– Не Эльвире, а ее брату. Олежка парень неплохой, простой такой, свойский. Пришли они вдвоем сюда, в больницу, а он чуть не плачет! Говорит, трое детей у него теперь, ни жилья, ни бизнеса – ничего! Жена в больнице, а после родов у нее осложнение, нужна операция, причем дорогая. Теперь, говорит, она умрет! С другой стороны, деньги и в самом деле у меня пропали. Люди мне доверились, а я вот погорел… Старый мой «поршик», дряхленький! Прямо вот за рынком Семеновским хотел я свернуть на объездную, а тут… А когда в кювет скатился да об дуб шарахнулся – вырубился надолго и за деньгами приглядывать не мог. Кто-то умный смародерничал! Деньги вытащил, а меня подыхать бросил. Найди мне его – я ему яйца на морду натяну! А уж я тебя, Пашка, отблагодарю!

Стоя на продуваемой знаменитыми гродинскими ветрами остановке, Паша мысленно аплодировал Эльке и ее приятелю. Элька точно просчитала, что надутый индюк Звонарев небрежно так кинет саквояж с двумястами с половиной тысячами баксов на заднее сиденье своей тарантайки сорок какого-то года выпуска и попрет без охраны в свой офис на проспекте Жукова.

Надо было только изучить маршрут Звонарева да автомеханика хорошего напрячь, чтобы «порше» потерял управление именно в нужном месте. Паша не сомневался, что Эля нашла способ выудить у любовника ключи от машины, чтобы мастер-ломастер смог немного поработать над тормозами или рулевым управлением. Потом мошенники сели в машину и последовали за Звонаревым на разумном расстоянии. После аварии они быстренько вытащили денежки из его машины.

А после чудесно исполненной первой части мероприятия приступили ко второму акту. Тоже тонкая работа! Умница Эля, прицокивал языком Паша, молодец ее «брат»! Конечно, приди они с понтами, расставь пальцы веером да начни давить на такого, как этот бородавчатый, – шиш бы чего добились! Звонарев уперся бы рогом и лег бы костьми, но ни копейки бы не выплатил и цех свой не отдал. А тут пожалуйста! Дали возможность толстозадому сделать щедрый жест, почувствовать себя благодетелем – и он растекся, расквасился, словом, влетел в расставленную западню на всех парах и еще собой доволен остался!

Подошел нужный автобус, Паша загрузился в него и уселся на свободное место у окна. Он смотрел на город, плывущий за стеклом, и отмечал перемены, произошедшие за последние полгода. Именно столько времени он не смотрел по сторонам и не задумывался ни о чем, кроме того, сколько и где он будет пить.

Первым делом Пашка заметил качественное изменение потока машин, омывающих улицы Гродина. Земляки Седова всегда предпочитали машины с репутацией – пусть морально устаревший и битый, но «мерседес», пусть подержанный – но БМВ! Сегодня же чаще встречались новехонькие «субару», «саабы», «шкоды», «пежо», «ситроены», «мазды» и «хонды», а также верткие малолитражки из уважаемых автомобильных семейств.

Еще Паша заметил, что рекламные баннеры, перетяжки, стойки сити-формата и вывески все больше украшены логотипами местных предприятий. Здесь было и пиво «Золотой Гродин», и пельмени «Мясков», и удобрения «Урожай-Гродин», и крупнейшие гродинские магазины – «КУБ», «Техно-кайф», «Оборот», и новые рестораны – «Крыша мира», «Ням-ням», и клуб «Бикфордов шнур».

Город явно хорошел, а люди в нем богатели: в самом центре вырос огромный торговый комплекс с залом для игры в боулинг, повсюду строились небольшие офисные здания с приличного размера торговыми площадями. Все первые этажи зданий, включая жилые дома, были заняты магазинами и бутиками – спортивных товаров, модной одеждой, парфюмом, посудой, тканями, строительными материалами, запчастями на иномарки и всеми прочими видами счастья.

Третий глаз Пашки раскрылся снова, наблюдения наводили на размышления, но поразмыслить Пашке не давали попутчики. Между пассажирами, в основном стариками и бабульками в разноцветных косынках, кипели какие-то споры.

Опыт подсказывал Седову, что дебаты ведутся либо о современной никуда не годной молодежи, либо о современном никуда не годном правительстве, либо о современном никуда не годном пенсионном фонде. Однако, прислушавшись к долетавшим гневным фразам, Седов понял, что у старшего поколения гродинцев есть темы гораздо более волнительные.

С удивлением он различил слова хрупкой благообразной старушки с необыкновенно резким и грубым голосом:

– …А Чистота это и есть вам Бог! И правильно, что умирать чистым надо. Без имущества, без сберегательной книжки! Отдать другим это надо, пусть они во имя Чистоты используют. Все, что дано нам – и хлеб, и вода, и земля, – все это только на время, для тела, для чрева и для крыши над головой. А когда в Чистоту уйдешь – зачем тебе и хлеб, и вода, и земля?..

Проповеднице перечил другой женский голос – более высокий и молодой, он и принадлежал еще не старой на вид женщине в пестром шелковистом шарфике на голове, торчащие концы которого, словно заячьи ушки, бодро подпрыгивали на каждой кочке далекой от идеала гродинской дороги.

– А вот у меня двое детей в моем доме живут, и внук недавно родился! – Ушки убежденно кивнули. – Так чего мне, дом отписать на вашу Чистоту, а родных детей на улицу выпроводить?!

– Все вы грязные! – вдруг выкрикнула старушка с резким голосом. Паша вздрогнул – он инстинктивно боялся кликушества. – Только бы кушать да пить вам! Нет у вас души!

Ее перебил мужской баритон, принадлежавший осанистому старику в серой мятой шляпе.

– Пусть дети ваши тоже к Чистоте придут – тогда и на улице не останутся.

Резкоголосая замолчала, будто ее водой окатили.

– Как это? – удивились ушки.

– А у нас мирян не обижают. Им даже помогают. А если Учитель совет даст да благословение – ни в чем нуждаться ваши дети не будут! Чего же плохого, коли люди успешно живут? Пусть! Мирская наша жизнь и дана для труда, для успеха.

Цветные кончики шарфика дерзко подпрыгнули.

– Так, а чем эта Чистота помочь мне сможет, если мне пенсии на стиральную машину не хватает? Денег даст, что ли?

– Коли Учитель благословит – то даст! – твердо заверил ее баритон.

Разговор на этом не закончился, но Паше пора было выходить.

«Выполз на свет божий! – сказал он себе саркастически. – Наслушался! И чем люди себе головы забивают? Пойду-ка я выпью».

Ни детство под крылом любящей семьи, ни отрочество с друзьями из таких же благополучных семей, проживающих только в центре города, не подготовили Лизу к шквалу горестей, обрушившихся на нее с неожиданной, непредсказуемой и невиданной жестокостью.

Еще два года назад она была милой замужней домохозяйкой, нежным цветком в комфортабельной оранжерее, кошечкой на велюровом диване. У Лизы были длинные ногти и рассеянный взгляд женщины, список проблем которой умещался в одной-единственной фразе: ах, если бы у меня был ребенок!

Но вскоре и это затруднение благополучно разрешилось – у Лизы родилась дочь. Безоблачное счастье длилось всего пять месяцев. В марте девочка приболела, потом стала угасать на глазах и, наконец, тихо умерла одной черной ночью, освещаемой лишь вспышками молний майской грозы. Девочку не спасли ни деньги, ни молитвы, ни аура благополучия семьи. Диагноз не имел значения, поддержка родственников была не нужна, судьба заткнула свои маленькие ушки, не желая слышать просьб и молитв.