Лиана Мориарти - Большая маленькая ложь

Получалось, что Том и Джейн обречены на дружбу. Это немного разочаровывало, но трагедии в этом не было. Друзьями можно быть всю жизнь. Статистика здесь более благоприятная по сравнению с любовными отношениями.

Этим утром она снова получила эсэмэску от кузена подруги, который спрашивал, не хочет ли она, в конце концов, встретиться с ним и чего-нибудь выпить. Она ответила согласием.

Они подошли к садовой скамье с дощечкой, посвященной «Виктору Бергу, который любил прогуливаться по этому мысу». «Любимые нас не покинут, о нет, и будут слать нам молчаливый привет». Это всегда вызывало в Джейн мысли о деде, который родился в один год с Виктором.

— Как поживает Зигги? — спросил Том, когда они уселись на скамью и принялись разворачивать сэндвичи.

— Хорошо, — ответила Джейн. Она смотрела на голубой простор. — Отлично.

Зигги подружился с новым мальчиком из школы, который недавно вернулся в Австралию после двухлетнего пребывания в Сингапуре. Зигги и Лукас сразу стали неразлучны. Родители Лукаса, пара лет сорока с небольшим, пригласили Джейн и Зигги на ужин. У них были планы познакомить Джейн с дядей Лукаса.

Том неожиданно положил ладонь на плечо Джейн:

— О господи!

— Что такое? — удивилась Джейн.

Он всматривался в морской простор, словно что-то увидел.

— Кажется, я получил сообщение. — Том приложил палец к виску. — Да, да! Сообщение от Виктора!

— Виктора?

— Виктора Берга, который любил прогуливаться по этому мысу! — с нетерпением произнес Том. Он ткнул пальцем в дощечку. — Вик, приятель, какое сообщение?

— Господи, ну ты и придурок, — нежно проговорила Джейн.

Том взглянул на Джейн:

— Вик говорит, если я не потороплюсь и не поцелую эту девушку, то, значит, я чертов болван.

— О-о! — вскрикнула Джейн. На нее накатила волна восторга, словно она выиграла приз. Руки покрылись гусиной кожей. Зачем она пыталась успокоить себя маленькой ложью? Господи, конечно, она была разочарована тем, что ничего не происходит. Очень, очень разочарована. — Правда? Так он сказал…

Но Том уже целовал Джейн, одной рукой прикасаясь к ее лицу, а другой убирая сэндвичи с ее коленей и кладя их на скамью рядом с собой. Оказалось, тот маленький росток все же не был раздавлен и первые поцелуи не обязательно требуют темноты и алкоголя, они могут происходить на открытом воздухе, где свежесть и солнечное тепло на лице и все вокруг честное и настоящее. Слава богу, она не жевала резинку, потому что ей пришлось бы незаметно ее проглотить, и тогда она упустила бы тот факт, что Том на вкус именно такой, как она ожидала: коричный сахар, кофе и море.

— Я думала, мы обречены на дружбу, — сказала она, когда они немного отдышались.

Том отвел с ее лба локон и заправил за ухо:

— У меня достаточно друзей.

Саманта. Так, значит, все кончено? Получили все, что хотели? Ну просто роман, а? Теперь возвращаемся к нормальной жизни, только родители учеников стали необычайно добры друг к другу. Это даже забавно.

Габриэль. Администрация отменила весенний бал. Теперь будем тусоваться у палаток с выпечкой. Как раз то, что мне нужно. От всех этих стрессов я поправилась на пять килограммов.

Теа. Рената переезжает в Лондон. Браку конец. Сама бы я приложила больше усилий, но это я. Ничего не могу с собой поделать, у меня дети на первом месте.

Харпер. Естественно, на следующий год мы поедем к Ренате в Лондон! Когда она устроится, разумеется. Она говорит, на это уйдет какое-то время. Да, я дам Грэму второй шанс. Какая-то дрянная девчонка не разрушит мой брак. Не сомневайтесь. Он заплатит. И не только сломанными ребрами. Мы все сегодня идем смотреть «Король Лев».

Стью. Величайшая загадка вот в чем: почему эта французская пташка не попыталась подъехать ко мне?

Джонатан. Ко мне-то она точно пыталась подъехать, но это не для протокола.

Мисс Барнс. Не имею понятия, что случилось с ходатайством. После вечера викторин никто о нем не заговаривал. Мы все с нетерпением ждем нового семестра и хорошего старта. Я подумала, можно будет проводить специальные уроки по конфликтным ситуациям. Это представляется разумным.

Джеки. К счастью, теперь детей оставят в покое, и они смогут учиться читать и писать.

Миссис Липман. Пожалуй, мы все научились быть немного добрее друг к другу. И всё документировать. Всё.

Кэрол. Так, очевидно, книжный клуб Мадлен не имел никакого отношения к эротической литературе! Все это было шуткой! Они оказались такими ханжами! Смешно сказать, но вчера одна моя приятельница, с которой мы ходим в церковь, упомянула, что состоит в христианском клубе эротической литературы. Я уже прочитала три главы из нашей первой книги и не буду врать: это очень смешно и довольно-таки, как это сказать? Пикантно!

Сержант уголовной полиции Эдриан Куинлан. Честно говоря, я подумал на жену. Интуиция подсказывала мне, что это жена. Я бы побился об заклад. Значит, нельзя всегда доверять интуиции. Вот такие дела. Теперь у вас есть все, что необходимо, верно? Надо немного отвлечься. Я вот подумал — не знаю, уместно ли это, — но не желаете ли составить мне компанию и вы…

Год спустя после вечера викторин

Селеста сидела за длинным столом с белой скатертью и ждала, когда ее вызовут. Сердце ее глухо стучало. Во рту пересохло. Дрожащей рукой она взяла стакан воды и сразу же поставила на место, поскольку не знала, сможет ли, не расплескав, донести его до рта.

В последнее время она уже несколько раз выступала в суде, но сейчас был другой случай. Она не хотела расплакаться, хотя Сьюзи говорила ей, что это хорошо, и понятно, и вполне допустимо.

— Вы будете говорить об очень личных, мучительных переживаниях, — сказала Сьюзи. — Это трудная задача.

Селеста бросила взгляд на небольшую аудиторию из мужчин и женщин в костюмах и галстуках. У них были невозмутимые профессиональные лица, у некоторых был скучающий вид.

«Я всегда выбираю кого-нибудь из аудитории, — сказал ей как-то Перри, когда они говорили о публичных выступлениях. — Дружелюбное лицо где-то в толпе, и, поднявшись на сцену, я говорю с ним или с ней так, как будто нас только двое».

Она припомнила, как удивилась, узнав, что Перри нужны какие-то приемы. Выступая на публике, он всегда казался таким безупречно уверенным и спокойным, как харизматичная голливудская звезда на ток-шоу. Таков был Перри. Оглядываясь назад, она подумала, что он, по сути дела, жил в состоянии постоянного умеренного страха — страха быть униженным, страха потерять ее, страха быть нелюбимым.

На миг ей захотелось, чтобы он был здесь и слышал, как она выступает. Она никак не могла отделаться от мысли, что, вопреки предмету обсуждения, он гордился бы ею. Настоящий Перри гордился бы ею.

Было ли это иллюзией? Вероятно, да. В последнее время она пребывала в мире иллюзий, или, быть может, это всегда было ее особенностью.

Самым трудным за последний год было то, что она пыталась предугадать каждую свою мысль и каждую эмоцию, а потом начинала сомневаться в них. Всякий раз, оплакивая Перри, она думала, что предает Джейн. Глупо и неправильно горевать о человеке, который сделал то, что сделал он. Неправильно сокрушаться о слезах сыновей, когда есть другой мальчуган, который даже не знает, что Перри — его отец. Правильные эмоции — это ненависть, гнев и сожаление. Вот что она должна чувствовать, и она радовалась, испытывая эти эмоции, что бывало не так уж редко. Но потом вдруг ловила себя на том, что скучает по нему, что с нетерпением ждет его возвращения домой из командировки, и ей приходилось напоминать себе, что Перри обманывал ее, и, вероятно, не один раз.

Во снах она кричала на него: «Как ты смеешь! Как ты смеешь!» И наносила ему удар за ударом. Она просыпалась с лицом, мокрым от слез.

— Я все еще люблю его, — говорила она Сьюзи, словно признаваясь в чем-то отталкивающем.

— Вам никто не запрещает любить его.

— Я схожу с ума, — заявляла она.

— Вы справитесь с этим, — уговаривала Сьюзи, терпеливо выслушивая подробные истории Селесты о каждом проступке, за который Перри наказывал ее.

«Я знаю, что в тот день должна была заставить мальчишек убрать лего, но я устала. Не следовало говорить то, что я сказала, не следовало делать то, что я сделала». Ей зачем-то понадобилось бесконечно возвращаться к самым банальным событиям последних пяти лет, чтобы попытаться разобраться в них.

— Это было несправедливо, да? — часто спрашивала она у Сьюзи, словно та была судьей, а Перри сидел с ними и слушал этого независимого арбитра.

— А вы думаете, это было справедливо? — скажет, бывало, Сьюзи, совсем как хороший терапевт. — Вы считаете, что заслужили это?