Светлана Марзинова - Бриллиантовая пыль

…Картошка, лежавшая в пластиковой банке и укрытая целлофаном, давно уже остыла и заклекла. Шел третий час ночи. Зоя с серым лицом сидела около старика, уставившись в одну точку. Гена неподвижно замер в кресле.

За время своей исповеди дед несколько раз уходил в ванную, запираясь там и сплевывая кровавую пену, — от волнения приступы усиливались, а он не хотел очень уж сильно пугать ребят. Конец, наверное, наступит сегодня, он чувствовал, что внутренности его разрываются. Но ничего. Кажется, он убедил ребят… Пожалуй, в его собственной смерти есть какая-то высшая справедливость, ведь по большому счету именно он дал толчок всем этим бедам, заставляя тогда брата Левку идти вперед, вслед за высокими звездами якутского неба, навстречу переливчатому смеху удаганки…

Притихшую, потрясенную, подавленную молодежь надо было как-то взбодрить, вернуть в сегодняшний день. А то ребята совсем скисли — даже не спорят больше с ним.

— Вот теперь я страшно голоден! — сказал дед, глядя то на одного, то на другую. Он приподнялся с подушки, на которой полулежал. — Где там ваш ужин?

— Не надо… — прерывающимся голосом попросила Зоя. — Ты же знаешь, дед…

— Ты хочешь, чтобы я умер-таки от голода? — Он еще пытался шутить. — Ну уж нет! Днем раньше, днем позже — теперь уже все равно! И выпить хочу, да! — храбрился старик. И удивительно, но в глазах его, прятавшихся в лучистых морщинках, светилась неподдельная веселость. — Приговоренному всегда положен последний вкусный ужин! Вас вот дождался — уже хорошо. А поем, выпью — так и вовсе помирать можно! Я тут, кажется, слышал мой любимый запах — запах жареной картошки. Сколько терпел, до сих пор слюни текут. — Дед достал свою простыню и промокнул губы. — Ну что? Отметим встречу? Зойка, марш на кухню накрывать на стол! Там коньячок был, глянь-ка.

— Дед…

— Я кому сказал?!

Зоя послушно поплелась готовить. Дед всегда любил вкусно поесть, а тут голодает три дня. Нет, не откажет она старику в удовольствии, тем более их так мало у него осталось.

Как только девушка вышла из комнаты, Алексей Яковлевич повернулся к Геннадию.

— Что, Ген, нравится тебе наша Зойка? — спросил он. Воспаленные глаза испытующе обратились к этому новому человеку, вошедшему в жизнь его семьи.

— Да. — Гена сдержанно кивнул и открыто посмотрел на Алексея Яковлевича.

— Вижу, что нравится. А иначе не ввязался бы ты в это дело. Хороший ты парень. Мы, Журавлевы, таких ценим. Если что сладится у вас — береги ее, хорошо? Она девчонка резкая, воплощенный дух непокорства. Но правильная. И будьте осторожны с Ивановым. Вон ведь какая сволочь оказался. Как бы он не задумал чего такого. Да, чуть не забыл… вон там под полом деньги Нинкины лежат. Очень много — полмиллиона долларов. Это на тот случай, если что сорвется. А здесь… — он встал, подошел к стулу, на спинке которого висел его старенький пиджак, пошарил в карманах и достал какую-то бумажку, протянул Геннадию, — имя человека, к кому можно обратиться за помощью. Прокурор, имей в виду. Мне Андрюха его дал. Я про это написал письмо Зойкиному отцу, думал, вас не дождусь. Так пусть Зойка даст ему телеграмму — все, мол, нормально. Чтобы Семен там с ума не сходил и не рвался сюда — сын у него маленький и жена больная.

— Я понял.

— Что еще… Похор?ните меня там же, на Митинском, рядом с Нинкой. Я у нее прощения должен попросить за отца ее… Легостаев завтра приедет, вместе управитесь.

— Не волнуйтесь, Алексей Яковлевич. Я все сделаю. И… не надо об этом при Зое, хорошо? А то она совсем уже не в себе.

Старик только удовлетворенно ухмыльнулся. «Таки наш человек!» — подумал он.

Странная это была трапеза, в три часа ночи. То ли ужин, то ли завтрак, то ли поминки… Разговаривали, стараясь не возвращаться больше к страшным темам, даже пытались смеяться. Особенно хорохорился дед. Зоя иногда украдкой смахивала набегавшую слезу, Алексей Яковлевич украдкой сплевывал в платок солоноватую розовую пену, Гена украдкой жал под столом руку то старику, то девушке.

Под утро у Алексея Яковлевича началась агония. Изо рта фонтаном брызнула кровь, хлынула на диван, на пол, заливая все вокруг жутким багровым ручьем. Зойка взвизгнула: «Дед!!!» «Уйди отсюда!» — только и успел сказать старик булькающим, хрипящим голосом. Вместе со словами из горла вырвался новый поток. Генка сразу же затолкал Зойку в смежную комнату и запер там, чтобы она не видела всего этого кошмара. Она с минуту билась в дверь, потом бросилась на постель, беззвучно рыдая.

Судороги у старика длились минуты три, не больше, но казалось, что за это время его тело покинула вся кровь, которая текла в сильных некогда жилах. Он сипел, задыхаясь метался по комнате, в воспаленных глазах уже не было ничего осмысленного. Но сердце, хотя и с перебоями, все качало и выталкивало алый слабеющий ручеек.

Наконец все было кончено.

Зойка в смежной комнате тоже совсем притихла.

— Он умер, — глухим голосом сказал ей Гена через дверь.

Ответом ему было тоненькое подвывание.

Геннадий огляделся: вокруг — как в фильме ужасов, аж душа стынет.

— Тебе сюда лучше пока не входить, оставайся там. Я здесь приберу немного.

Он все сделал сам. Закрыл пустые глаза деда и уложил тело на диван. Потом достал ведро, тряпку и ледяными, дрожащими руками, борясь с то и дело подступающей тошнотой от бьющего в нос приторного запаха, начал отмывать комнату. Крови было столько, что работа эта заняла у него около получаса. Воду пришлось менять несколько раз. Когда паркетный пол был уже чистым, взялся оттирать запачканный диван. Полностью его отчистить не удалось, но все же бурые пятна посветлели, стали почти незаметными. Осталась еще стена. Кровь впиталась в ворсистые светлые обои да так и застыла, словно пурпурный мазок, небрежно брошенный кистью какого-то адского художника. С этим уж ничего не сделаешь. Вернувшись в ванную, Гена еще раз сменил воду и занялся стариком — как умел, отер его лицо, бороду, шею и грудь. Натянул на тело старенькую темно-синюю водолазку, висевшую на стуле, застегнул ее до подбородка, закрыв окровавленную майку. Ну вот. Теперь можно выпускать Зойку и звонить в «Скорую».

Заключение патологоанатома гласило: «Смерть наступила от разрыва магистральной легочной артерии, внутреннего кровотечения, спровоцированного множественными разрывами истонченных мелких сосудов жизненно важных органов…» О присутствии каких-либо посторонних странных веществ в теле умершего — ни слова…

Приятно все-таки иметь дело с такими людьми, как Легостаев. С дельцами старой закалки, всегда держащими свое слово, как русские купцы, кодекс чести которых подразумевал, что устная договоренность выше, крепче любой подписи на документе, рассуждал Иванов. А Легостаев славился в их среде именно своей честностью в отношениях с партнерами. Его слово или обещание — как закон. Да, этот человек живет по понятиям… Потому Иванов и пошел на такое беспрецедентное предприятие, потому и доверился его слову, пусть даже и переданному посредством легкомысленной крошки Зои.

Впрочем, что Легостаеву оставалось делать? Зарвался ведь мужик, зазнался, власти захотел, больших денег. Рассорился со всеми своими покровителями, когда организовал эту самую «Северную землю». Потому и потерпел полный крах, стал изгоем. Нинка, эта прирожденная дипломатка, могла его, конечно, вытащить с минимальными потерями, вернуть в активный мир, да только он лишился ее помощи. Правильное решение он тогда принял, хотя и знать не знал, что именно оно приведет к цели, с которой почти простился. Никогда уже Легостаеву без Журавлевой не подняться. Он ведь и вылез из грязи в князи только благодаря ее уму и чутью на опасность. Какие только слухи и легенды не ходили об этой странной паре! Многие подозревали, что настоящим гением бизнеса Легостаева являлась именно Нина. А сам он — всего лишь марионетка в ее точеных, сухоньких ручках. Но марионетка, не знающая, как деликатно, тонко, изящно дергают ее за ниточки, даже не подозревающая о самом их существовании.

Правда это или нет, а только теперь Легостаев стал как квашня. Все готов отдать — лишь бы не жрать баланду, не видеть вертухаев, авторитетов да блатных, лишь бы спасти свою задницу от тюремных быков. Да, тюрьма обламывает быстро… А еще быстрее — дурные вести с воли. Они отнимают последнюю надежду. Так, видно, произошло и с Легостаевым, раз он согласился на то, о чем раньше и слышать не хотел.

Теперь удача улыбнулась ему, Сергею Иванову. Теперь он близок к своей цели, как никогда. Он получит новые богатейшие месторождения, удобно расположенные в европейской части страны, хорошие связи с «Де Вирс», выход на черные алмазные рынки Старого Света, такие близкие и удобные по транспортировке. Работать в Архангельске — совсем не то, что в Саха-Якутии, где республика забирает себе пятую часть добытого сырья. Надо будет открыть там, на месте, еще одно совместное предприятие по огранке алмазов и получить дополнительные квоты на экспорт. Такая фирма — основной источник дохода, необходимый спутник контрабандных поставок сырья и камней. Именно во время обработки идет «усушка» и «утруска» алмазов, теряется половина их изначального веса. А куда исчезают потерянные во время огранки драгоценные караты — никому нет дела, поскольку проконтролировать тут ничего невозможно. Эх, какие перспективы открываются! А камень… Еще несколько минут, и он станет владельцем одного из редчайших алмазов в мире!