Камилла Лэкберг - Запах соли, крики птиц

Как лунатик, он подошел к морозилке, достал ее порцию шоколадного мусса и сел за празднично накрытый стол. Потом медленно сунул руку в бокал и покопался пальцами в коричневом муссе. Когда он достал кольцо, оно засверкало сквозь шоколадную массу. Мельберг зажал его между большим и указательным пальцами и посмотрел на него. Потом медленно опустил его на стол и стал, всхлипывая, заглатывать содержимое бокала.

— Правда, день получился потрясающий?

— Мм, — произнес Патрик и прикрыл глаза.

Они уже давно решили не отправляться в свадебное путешествие сразу, а поехать на более долгий срок вместе с Майей, когда та станет на пару месяцев постарше. На данный момент наиболее притягательным местом представлялся Таиланд. Однако прямо возвращаться к будням тоже казалось странным. В воскресенье они подольше поспали, а потом усиленно пили воду и обсуждали события субботы. В результате в понедельник Патрик решил взять выходной. Ему хотелось иметь возможность успокоиться и все переварить, прежде чем его снова засосет рутина. Учитывая то, как интенсивно он работал в последние недели, никто в отделении не возражал. Поэтому теперь они лежали обнявшись на диване в совершенно пустом доме. Адриан с Эммой были в садике, а Майю Анна забрала с собой к Дану, чтобы Патрику с Эрикой никто не мешал. Не потому, что она искала предлог для посещения Дана — они с детьми провели у него и весь вчерашний день.

— Неужели ты совсем ничего не подозревал? — осторожно спросила Эрика, заметив, что мысли Патрика где-то далеко.

Патрик сразу понял, что она имеет в виду. Он задумался.

— Нет, абсолютно. Ханна вела себя… обычно. Я заметил, что ее что-то тяготит, но считал, что у нее какие-то проблемы дома. Это оказалось правдой, хотя и не в том смысле, как мы думали.

— Но ведь они жили вместе. Хотя были братом и сестрой.

— Ответов на все вопросы мы уже не получим, но Мартин рассказывал мне по телефону об отчетах социальной службы. После аварии приемные семьи оказались для них сущим адом. Представляешь, как на них должно было сказаться то, что они сперва лишились матери, а потом жили в полной изоляции у Сигрид. Вероятно, это связало их какими-то противоестественными узами.

— Мм, — произнесла Эрика, которой все-таки трудно было себе такое представить. Это находилось за гранью постижимого. — Но как можно жить, совмещая два таких разных мира? — спросила она через некоторое время.

— Что ты имеешь в виду? — поинтересовался Патрик, целуя ее в кончик носа.

— Ну, как можно вести нормальную жизнь? Получить образование? К тому же полицейского и психолога. И одновременно жить с такой… злобой?

Патрик помедлил с ответом. Он тоже толком не понимал, но начиная с четверга много размышлял над этим и полагал, что до чего-то додумался.

— Я считаю, что именно так и есть. Два разных мира. Одной частью души они вели нормальную жизнь. Мне казалось, что Ханна действительно хотела стать полицейским и делать нечто важное. И из нее получился отличный сотрудник, вне всяких сомнений. С Ларсом я никогда не встречался до… — Он прервался, но затем продолжил: — Да, о нем у меня смутное представление. Однако он был умным человеком и, думаю, тоже намеревался вести нормальную жизнь. В то же время тайна, которую они скрывали, наверняка пагубно сказалась на их психике. Поэтому когда Ханна наткнулась на Эльсу Форселль в Нючёпинге, где начинала свою трудовую деятельность, это, вероятно, дало толчок тому, что до тех пор лишь тихонько вызревало. Моя теория, во всяком случае, такова. Но в точности мы теперь уже ничего знать не будем.

— Мм, — задумчиво произнесла Эрика. — Нечто подобное я ощущала с мамой, — добавила она. — Будто она вела две разные жизни. Одну с нами — с папой, Анной и мной. А вторую у себя в голове, куда нам не было доступа.

— Поэтому ты и решила поискать о ней сведения?

— Да-а, — медленно ответила Эрика. — Я не столько знаю, сколько чувствую, что от нас что-то скрывали.

— И ты совсем не представляешь, что именно? — Патрик посмотрел на ее лицо и откинул прядь волос.

— Нет, — ответила Эрика. — Даже толком не знаю, откуда начинать. Ведь ничего же не осталось. Она никогда ничего не сохраняла.

— Ты в этом уверена? А ты проверяла на чердаке? Когда я лазал туда в последний раз, там валялось множество старого хлама.

— Наверняка это папин хлам, по крайней мере, в основном. Впрочем… мы могли бы взглянуть. На всякий случай. — Она села, а в ее голосе явно слышались заинтересованные нотки.

— Сейчас? — удивился Патрик, которому совершенно не хотелось покидать тепло дивана ради того, чтобы лезть на холодный и пыльный чердак, к тому же полный паутины. Если Патрик что и ненавидел, так это пауков.

— Да, сейчас. Почему бы и нет? — ответила Эрика, уже направляясь на второй этаж.

— Да, почему бы и нет? — вздохнул Патрик и нехотя встал. Он знал, что, если Эрике пришла в голову идея, сопротивляться бесполезно.

Когда они поднялись на чердак, Эрика на секунду пожалела о своей затее. Судя по виду, тут явно находился исключительно хлам. Но раз уж они все равно сюда залезли, можно и поосмотреться. Она пригнулась, чтобы не ударяться о балки, и принялась потихоньку перемещать разные предметы, иногда приоткрывая крышки коробок и с отвращением обтирая руки о штаны. На чердаке действительно оказалось очень пыльно. Патрик тоже занялся поисками. Он просто высказал необдуманную мысль и теперь сам сомневался в том, что это может что-нибудь дать. Эрика наверняка была права. Она же знает свою мать лучше. Если она сказала, что Эльса ничего не сохраняла, то…

Внезапно его взгляд упал на вещь, которая его заинтересовала. Вдоль короткой стены стоял старый сундук, задвинутый под самый скат крыши.

— Эрика, поди сюда.

— Ты что-нибудь нашел? — с любопытством спросила та и, пригибаясь, подошла к нему.

— Не знаю, но этот сундук кажется многообещающим.

— Вероятно, папин, — задумчиво произнесла она, но что-то подсказывало ей, что сундук принадлежал не Туре.

Он был деревянным, выкрашенным зеленой краской, и его украшала лишь поблекшая цветочная гирлянда. Замок заржавел, но оказался не заперт, и Эрика осторожно приподняла крышку. С самого верха лежали два детских рисунка. Подняв их, она обнаружила с обратной стороны какую-то надпись. «Эрика, 3 декабря 1974 года», прочла она на одном, и «Анна, 8 июня 1980 года» — на другом. Эрика с изумлением заметила, что почерк принадлежал матери. Чуть ниже в сундуке оказались целая пачка рисунков и поделки, которые они с Анной изготовляли на уроках труда, вперемешку с рождественскими украшениями и вещицами, сделанными дома. Все те предметы, которые, как ей всегда казалось, мать совершенно не волновали.

— Смотри, — сказала Эрика, будучи по-прежнему не в силах осмыслить увиденное. — Посмотри-ка, что мама сохранила.

Она стала осторожно вынимать вещь за вещью, словно возвращаясь в детство, свое и Анны. Эрика почувствовала, как у нее выступают слезы, и Патрик погладил ее по спине.

— Но почему? Мы думали, что она не… Почему?

Она вытерла слезы рукавом и продолжила копаться в сундуке. Примерно на половине детские вещи закончились и стали появляться более старые предметы. По-прежнему не веря своим глазам, Эрика достала пачку черно-белых фотографий и, затаив дыхание, принялась их перебирать.

— Ты знаешь, кто это? — спросил Патрик.

— Представления не имею. — Эрика помотала головой. — Но можешь не сомневаться, узнаю!

Она стала с еще большим интересом рыться дальше, но замерла, когда под руку попало что-то мягкое с чем-то твердым и острым внутри. Она осторожно подняла то, на что наткнулась, и попыталась рассмотреть. У нее в руках оказался кусок грязной ткани, бывшей когда-то белой, но пожелтевшей и усыпанной гадкими бурыми ржавыми пятнами. В него было что-то завернуто. Эрика аккуратно раскрыла сверток и ахнула, увидев, что в нем. Внутри лежала медаль, происхождение которой не оставляло сомнений. Не узнать свастику было невозможно. Онемевшая Эрика показала медаль Патрику, и тот выпучил глаза. Потом опустил взгляд на ткань, которую Эрика бросила на колени.

— Эрика?

— Да? — отозвалась она, не отрывая взгляда от медали, зажатой между большим и указательным пальцами.

— Тебе стоит взглянуть на это.

— Что? Куда? — растерянно спросила она, а потом увидела, куда показывает Патрик, и последовала его совету.

Осторожно опустила нацистскую медаль и развернула ткань. Оказалось, что это не просто тряпка, а маленькая старомодная детская рубашечка. А бурые пятна на ней были вовсе не ржавчиной, а кровью. Засохшей кровью.

Кому же она принадлежала? Почему вся в крови? И почему мать хранила ее в сундуке на чердаке вместе с медалью со Второй мировой войны?

На мгновение Эрика задумалась, не положить ли все обратно в сундук и не закрыть ли крышку.