Ларс Кеплер - Призраки не лгут

— Сначала Флору потрясло сообщение по радио, она и сама не знала почему. Рассчитывала заработать, если кое-что сообщит, — рассказывал Йона. — А когда в ее памяти начали всплывать реальные картины, она решила, что это привидения.

— А может, это правда были привидения? — предположила Диса.

— Может, — кивнул комиссар. — Как бы то ни было, Флора начала говорить правду и стала тем свидетелем, с помощью которого загадка разрешилась.

Йона поднялся и задул свечи на столе. Диса забралась к нему под плед, обняла его. Они долго стояли обнявшись. Йона вдыхал запах ее волос, чувствовал, как на тонкой шее бьется жилка.

— Я так боюсь, что с тобой что-нибудь случится, — сказал он. — Вот в чем все дело. Только поэтому я держался от тебя на расстоянии.

— Что со мной может случиться? — улыбнулась Диса.

— Ты можешь пропасть без вести, — серьезно ответил он.

— Никуда я не пропаду.

— Когда-то у меня был друг, Самюэль Мендель… — тихо начал было комиссар, но умолк.

Выйдя из здания полицейского управления, Йона направился вверх по крутому тротуару Крунубергспаркена, к старому еврейскому кладбищу. Привычной рукой снял проволоку с внутренней стороны ограды, открыл и пошел дальше.

Среди темных могильных камней виднелось новое семейное захоронение; на плите значилось: «Самюэль Мендель, его жена Ребекка и сыновья Йошуа и Рубен».

Йона положил круглый камешек на вершину надгробия и постоял с закрытыми глазами. Пахло сырой землей; шелестели листья, когда ветер пробегал по кронам деревьев.

Самюэль Мендель был по нисходящей линии родственником Коппеля Менделя, который, будучи в оппозиции Аарону Исааку,[19] купил это место на кладбище в 1787 году. Хотя на кладбище никого не хоронили с 1857 года, оно все эти годы оставалось местом упокоения родственников Коппеля Менделя.

Самюэль Мендель был комиссаром уголовной полиции и первым напарником Йоны.

Они стали близкими друзьями.

Самюэлю было всего сорок шесть. Йона знал, что в семейной могиле он лежит один, хотя на надгробии высечены имена всей семьи.

Первое совместное расследование Йоны и Самюэля стало их последним совместным расследованием.

Уже через час Йона вернулся в прокуратуру, в отдел по делам полиции. Он сидел в кабинете с Микаэлем Боге, руководителем служебного расследования, его секретарем Хеленой Фьорине и прокурором Свеном Виклундом.

Желтый свет, горящий в коридоре, бросал блики на полированную мебель и отражался в стеклянных дверцах, за которыми стояли красиво переплетенные книги по юриспруденции, полицейские постановления, тома конституции и прецедентные решения, принятые Верховным судом.

— Я собираюсь принять решение о возбуждении уголовного дела против вас, — объявил Йоне прокурор и погладил рукой кипу документов. — В этих материалах нет ничего, что говорило бы в вашу пользу.

Он откинулся на заскрипевшую спинку стула и встретил спокойный взгляд комиссара. В кабинете слышались только шорох, с которым Хелена водила ручкой по бумаге, и короткое дыхание самой Хелены.

— Насколько я вижу, — сухо продолжил Свен Виклунд, — единственная возможность избежать суда для вас — это внятное объяснение.

— У Йоны всегда бывает туз в рукаве, — прошептал Микаэль Боге.

По светлому небу медленно тянулась белая полоса, оставляемая реактивным самолетом. Поскрипывали стулья; Хелена сглотнула, отложила ручку и сказала:

— Вам просто нужно рассказать, что произошло. Вероятно, у вас имелись веские причины упредить штурм, который должна была провести Служба безопасности.

— Имелись, — согласился комиссар.

— Мы ведь знаем, что вы отличный полицейский, — смущенно улыбнулся Боге.

— А я вот, наоборот, крючкотвор, — объявил прокурор. — Я человек, который разносит в прах тех, кто нарушает правила. Так что не дайте мне сейчас разнести вас в прах.

Шепот Виклунда прозвучал почти умоляюще:

— Йона, все ваше будущее висит на волоске.

У Хелены задрожал подбородок, а лоб Микаэля Боге заблестел от пота. Йона взглянул прокурору в глаза и наконец заговорил:

— Это было мое собственное решение. Но у меня есть ответ, который вы, может быть…

Йона оборвал фразу — у него вдруг зазвонил телефон. Комиссар автоматически взглянул на дисплей, и его глаза сделались темными, как мокрый гранит.

— Прошу прощения, — очень серьезно сказал он, — но мне придется ответить на звонок.

Все трое пораженно смотрели на комиссара, пока тот слушал голос в трубке.

— Да, я знаю, — тихо сказал он. — Да… уже еду.

Йона закончил разговор и посмотрел на прокурора так, словно забыл, где находится.

— Мне надо идти, — сказал он и, не прибавив ни слова, вышел из кабинета.

Самолет приземлился в аэропорту Свег спустя час двадцать минут; Йона сел в такси и отправился в дом престарелых Бловинген. Именно там он нашел Розу Бергман, женщину, которая следовала за ним возле церкви Адольфа Фредрика, женщину, которая спросила, почему он делает вид, что его дочь умерла?

Уже в старости Роза Бергман сменила свое имя на второе, а фамилию — на девичью фамилию матери и теперь звалась Майя Стефансон.

Йона вылез из такси, направился к желтым домикам и зашагал прямиком в отделение, где жила Майя.

Та же сестра, что и в прошлый раз, помахала ему из-за стойки. От света, пробивавшегося между пластинок жалюзи, ее кудри сияли, словно медные.

— Все так быстро произошло, — защебетала она, — я подумала про вас, у нас же осталась ваша визитка, вот я и позвонила…

— С ней можно поговорить? — перебил Йона.

Женщину как будто сбил с толку его тон; она провела руками по голубому халату:

— Позавчера здесь была наш новый врач, совсем молоденькая девочка, из Алжира, я думаю. Она назначила Майе новое лекарство, и… Я слышала о нем, но раньше здесь его не назначали. И вот наша Майя как-то утром проснулась и стала твердить, что должна поговорить с вами.

— Где она?

Медсестра проводила Йону в комнатушку с задернутыми занавесками и оставила его наедине со старухой. Над узким письменным столом висела в рамочке фотография молодой женщины, сидящей рядом с сыном. Мать обнимала мальчика за плечи, серьезная и готовая защитить его.

Кое-какая тяжелая мебель из зажиточного дома стояла вдоль стен. Темный секретер, туалетный столик, две высокие позолоченные подставки.

На диване с винно-красными подушками сидела Роза Бергман.

Она была опрятно одета — блузка, юбка, вязаная кофточка. Лицо опухло и в морщинах, но взгляд больше не был расплывчатым.

— Меня зовут Йона Линна, — сказал комиссар. — Вы что-то хотели мне сказать.

Женщина на диване кивнула и тяжело поднялась. Она выдвинула ящик прикроватного столика и достала оттуда гедеоновскую Библию. Старуха раскрыла ее над кроватью, и оттуда на покрывало выпал сложенный вдвое лист бумаги.

— Йона Линна, — повторила старуха и взяла листок. — Так значит, это вы — Йона Линна.

Комиссар не ответил; он уже чувствовал, как мигрень раскаленным гвоздем воткнулась в висок.

— Как вы можете делать вид, будто ваша дочь умерла? — спросила Роза Бергман.

Старуха бросила взгляд на фотографию на стене.

— Если бы мой мальчик остался жив… Если бы вы знали, каково это — видеть, как твое дитя умирает… Ничто не заставило бы меня бросить его.

— Я не бросил свою семью. — Йона стиснул зубы. — Я спасал им жизнь.

— Когда Сумма пришла ко мне, — продолжала Роза, — она ничего не рассказывала о вас, но она была раздавлена… Хотя хуже всего пришлось вашей дочери. Она не разговаривала два года.

Йона почувствовал, как спина и шея холодеют, покрываются гусиной кожей.

— Вы как-то связаны с ними? — спросил он. — С ними никто не должен был контактировать.

— Я просто не могла позволить им исчезнуть. Мне было так жаль их.

Йона знал: Сумма не назвала бы его имени, не случись что-то страшное. Никто не должен был узнать, что они связаны между собой. Никто, никогда. Только в этом случае Сумма и девочка могли остаться в живых.

Комиссар оперся о комод, тяжело сглотнул, снова посмотрел на старуху и спросил:

— Что с ними?

— Кое-что серьезное, Йона Линна. Я встречалась с Люми несколько раз в году. Но… я… я стала такая забывчивая, плохо соображаю.

— Так что случилось?

— У твоей жены рак, Йона Линна, — медленно проговорила Роза. — Она позвонила мне, сказала, что будет операция, которая, скорее всего, не поможет… Она хотела, чтобы ты знал — Люми отправят в приют, если…

— Когда это было? — У Йона напряглись челюсти, побелели губы. — Когда она звонила?

— Боюсь, что уже поздно, — прошептала Роза. — Я стала такой забывчивой…