Павел Стовбчатый - Зона глазами очевидца

«Погодите… — как бы говорил он всем шутникам немного наивным и смешным этим жестом. — Ещё посмотрим, кто будет смеяться, погодите. Скоро, сейчас уже, ещё чуть-чуть…»

Витюха резво развернул свою сложенную невесть откуда и взявшуюся у него торбу и молча помахал ею перед присутствующими. «Полюбуйтесь, есть! — говорил он одними глазами. — Не такой уж я дурачок, чтоб без торбы за посылкой прийти. Есть, есть, вместится!»

Заслышав малейший шорох за спиной, он сразу оглядывался в надежде, что окошко вот-вот распахнется и властный, зычный голос изнутри назовет его, Витину, фамилию.

Контролер по выдаче, прапорщик Коля Печкин или просто Пузо, как за глаза величали его зеки, появился, однако, не так скоро, чем буквально извёл и без того вымотанного Витюху.

Когда окошко наконец бряцнуло и распахнулось внутрь, Витя затрепетал. Он раза четыре, а то и все пять четко и внятно повторил свою фамилию, имя и отчество и теперь смотрел на застывшие руки прапорщика, не понимая, почему тот медлит и не вскрывает долгожданный ящик. Пузо действительно не торопился и с любопытством поглядывал на втиснутую в окошко голову осужденного.

— Ну чего молчишь, Коржов? — наконец громко спросил он, обращаясь к Вите, словно ничего не слышал. Пузо, конечно же, намекал на адрес, обратный адрес.

— А я сказал уже, — встрепенулся Витя. — Коржов Виктор Григорьевич, — в шестой раз назвался он. — Што-то не так, да? Может, отчество перепутали, а? Посмотри хорошенько. Виктор Григорьевич, Кор-жов… Может…

— Да знаю, знаю, что ты Коржов. Знаю! Что ты затараторил одно и то же? — вспылил Пузо. — От кого ждёшь? Говори, адрес. Коржов он, понимаете ли! Тебя и без фамилии все знают. Ну?!

Витя растерянно пожал плечами, почесал пятерней затылок и отпрянул от окошка, держась за подоконник рукой.

— А-дре-ес?.. — Он недоуменно и вопросительно смотрел на очередь и не двигался с места. — Адрес спрашивает! Какой адрес, а? Слушай, какой адрес называть? — подскочил он к какому-то мужику.

— Откуда пришла, тот и называй, — невозмутимо и на полном серьёзе произнёс тот.

— Да-а?.. — Витя до боли прикусил губу, метнулся было к окошку, затем подался назад и снова к окну.

— Ну? — во второй раз повторил вопрос Пузо. — Кто посылку тебе послал, знаешь? Говори или иди вспоминай, — строго сказал он. — Всё!

Витя снова повернулся к очереди, сглотнул набежавшую вдруг слюну, от чего кадык его дернулся кверху, и так умоляюще, так жалостливо глянул на людей, что казалось, и камни возопиют под их ногами. Воистину так могут смотреть только обречённые и блаженные!

— Да говори ты ему, говори! — выкрикнул кто-то нервно. — Чего очередь задерживаешь, Витя? Делай красиво: Москва, Пугачева, и все дела. Тебе и так отдадут, не дрейфь!

Витя мгновенно просиял, окрыленный азартом кричащего.

— Москва, гражданин начальник, — сунулся он в окошко. — Точно Москва, да! — Довольный, он похлопывал ладонью по железной подставке и переступал в нетерпении с ноги на ногу, как будто хотел мочиться.

— Ну, а дальше? — поинтересовался Пузо как бы между прочим.

— Дальше? Пугачева, — тихо, лукаво, но и стараясь придать своему голосу серьезность, ответил Витя.

— Пра-вильно, Коржов, — подтвердил сказанное Пузо. — Пугачева А. Б., точно. А улица, квартира какая? — словно нарочно издеваясь, продолжал пытать он Витю.

— Улицу забыл, начальник. Память!.. — нашёлся Витя без посторонней помощи. — Восемь лет ждал, слушай, забыл улицу и номер. Восемь лет! Честное слово, забыл. Может, потом вспомню, а? Коржов я, Виктор Григорьевич, начальник. Отдашь, да?

— А-а-а! — не удержался от смеха Пузо, глядя на наивного плутишку, молящего о пощаде за ложь. — И кто же она тебе такая, эта Пугачева А. Б.?

— Племянница, начальник. Восемь лет прошло, взрослая стала. Писем не пишет, не-ет, што ты. Во-семь лет! Отдашь, да? — гнул свое Витя.

Пузо молчал и смотрел на Витю, раздумывая… Спрашивать у него, та ли это самая А. Б. или не та, конечно, не имело смысла.

— Ну ладно, Коржов, — вздохнул он, — так и быть, беру грех на душу… Если бы другому кому и не от Пугачевой… Не отдал бы, не-ет. А тебе сам Бог велел, как говорится. Ну-ка…

Он ловко поддел крышку посылочного ящика здоровенным «хозяйским» ножом и мгновенно вскрыл его.

— Хо-ро-шая посылочка, однако, Коржов, — констатировал Пузо через несколько минут, когда начал выкладывать содержимое ящика на стол для проверок.

— Мёд, шоколад, дорогие сигареты, чай индийский, колбаса, орехи!.. Да, бога-атая же у тебя племянница, богатая! — качал он головой, искоса поглядывая на Витю. — Смотри, никому не раздавай. Ты понял меня, Коржов? — строго внушал Пузо, сверля Коржова начальственным взглядом.

— Понял, начальник, што ты! Никому, не-ет! Точно, никому, — не задумываясь, отвечал тот, спеша заверить контролёра в чем угодно, лишь бы он, не дай бог, не передумал.

Витя уже сгребал продукты дрожащими руками и одновременно следил краем глаза за прапорщиком, видимо опасаясь, как бы тот чего не спер.

Всё видевшие и слышавшие зеки онемели от изумления, а Витюша всё набивал и набивал свою торбу, нежно облюбовывая взглядом каждую пачку и пакет.

Получив всё до последней крошки и расписавшись в ведомости, он быстро, залихватски закинул торбу на плечи и, пригнув голову, молча, ни на кого не глядя, как совсем посторонний в лагере человек, полетел мимо очереди на выход. До самого вечера его никто уже не видел. Он словно в воду канул вместе со своей посылкой. Злые языки несли по этому поводу всякую чушь, видимо завидуя в душе дурачку.

От кого она пришла, эта загадочная и таинственная Витина посылка, выяснить так и не удалось. Во-первых, никто из заключенных не знал, на какой улице Москвы проживает Алла Борисовна, а во-вторых, на посылке вместо имени и отчества певицы были написаны одни инициалы — А и Б. Это могла быть не обязательно Алла, но и некая Анна, Александра или Анжела. Но почему из Москвы? Почему такая дорогая, а не простенькая — с салом, чесноком и баранками — посылка? К тому же это был совсем не тот случай, когда некий ушлый пройдоха и аферист пишет проникновеннейшее письмо какой-нибудь артистке либо писательнице и та при чтении роняет слезу на исписанные листки. Затем собирает посылку и спешит на почту, позабыв обо всем на свете.

Кто ж из арестантов не слышал известного, уже многие годы гуляющего по тюрьмам и лагерям прикола о матером юмористе-рецидивисте, который, вняв просьбам настойчивой заочницы-доярки из забытого всеми села, взял да и послал ей наконец фото. Не свое, Владимира Высоцкого. Та по простоте душевной с ходу влюбилась в мужественного, с добрыми глазами, урку Володю и вскоре примчалась на краткосрочное свидание с любимым. Каково же было ее изумление, когда на пороге комнаты вместо её красавца мужчины появился беззубый, горбатый, с желтым лицом чифириста страшила «легкого поведения», гаркнувший: «Здорово, Галка!» — «Кого вы мне привели, боже?!» — в ужасе вскричала бедная, не читавшая «Студенческих меридианов» и прочих журналов и газет женщина и упала на пол без чувств.

Но здесь-то дело было не в приколах. Эти и другие вопросы будоражили нездоровое, гнилое воображение умников и прохиндеев, родя в их душах зависть и восхищение одновременно.

Часов в семь вечера Витюха неожиданно объявился.

На кем был невзрачный длинный серый халат, глубокие и вместительные карманы коего были чем-то набиты. Он важно и степенно входил в жилую секцию, громко и бодро здоровался со всеми и, подходя к общаковой тумбочке, демонстративно оставлял на ней свой скромный подарок, или «грев». Затем следовал дальше и проделывал то же самое в другом месте, Хороших знакомых Витюша одаривал дополнительно и отдельно, но особо не пыжил, так как последних было немало.

Он никому и ничего не объяснял сам, но, если кто-то задавал ему вопрос касательно оставленного им «грева», Витя отвечал двумя словами: «Посылка пришла, да».

Большинство заключенных стеснялись брать эти скромные подарки-подношения, хотя, с другой стороны, всем было невероятно хорошо и приятно на душе от одной только мысли, что этот странный, больной человек, дурачок, помнит доброе и человечное, желает поделиться с людьми тем, что послала ему сама Судьба. Единственный раз за весь отсиженный срок.

Ему, безусловно, простили бы и жадность, и наивную хитрость, и многое, многое другое, как прощали всегда. Простили бы… Но Витя поступил так, как поступил.

Подсказал ли кто ему это, или же он сам додумался поступить так, а не иначе, неизвестно. Впрочем, это никого и не интересовало. Зеки просто радовались за Витю и судачили об очаровательной Алле Борисовне, которая наверняка ничего не знала о шуме в зоне, находясь далеко в своих столицах.

Прошло недели две, а может, и три. О Витиной посылке давно позабыли, новые новости и заботы заполнили умы узников. Однако Витиио имя неожиданным образом всплыло снова и, как и в прошлый раз, оказалось на слуху у всех. Дело в том, что за эти быстро промелькнувшие две-три недели Витя сильно изменился, он как бы очнулся и пришел в себя, переборов свое долгое беспамятство или прострацию.