Джон Макдональд - Долгий фиалковый взгляд

У каждого свой способ. Однажды я два месяца вел наблюдение вместе с одним тихим человечком. Темы для разговоров были исчерпаны за два дня. Но он казался бесконечно терпеливым и абсолютно довольным. Через месяц я полюбопытствовал, о чем он думает. И тихоня признался, что страстно любит бридж. Поэтому мысленно наудачу сдает себе карты, потом из оставшихся тридцати девяти сдает противнику слева, противнику справа, передает оставшиеся своему партнеру. Так же в голове делает заявки, разыгрывает карты, вносит результаты в колонку подсчета очков. Добавил, что иногда несколько устает и забывает, где валет или бубны — слева или справа. Тогда просит всех открыть карты и вновь начинает аукцион.

Когда те, за кем мы следили, сделали наконец ход, возникла проблема — мы не могли добраться до автомобиля, стоявшего в шести кварталах. Игрок в бридж решил ее одним смертельным броском. Успел вовремя, дверцу захлопнули, прежде чем добыче удалось улизнуть. Рассказывали, что он сел на заднее сиденье, тяжело дышал, смеялся, потом пискнул и умер. Я мельком увидел его и подумал о партиях в бридж, погибших у него в голове вместе со всем прочим.

— Макги!

Я открыл глаза, встал, подошел к двери:

— Шериф?

— Я обдумал поставленную вами проблему. Не хочу, чтоб возник хоть какой-нибудь шанс свести обвинение к незначительному. Я уверен в моей правоте. Будь завтра рабочий день, обязательно использовал бы мои возможности. Но в субботу это затруднительно. Сейчас чуть больше четырех, однако, по-моему, вам удастся связаться с мистером Сибелиусом.

Телефонистка не отключила звук, заказывая разговор за счет вызываемого, и я слышал, как девушка на другом конце линии выразила профессиональное сомнение насчет того, где и как искать Ленни.

— Оператор, это мисс Кармайкл?

— Трев? Да, это Энни.

— Мисс, вы принимаете заказы за счет вызываемого?

— Ну… наверное. Тревис! Ради Бога, почему за счет вызываемого?

— Это, кажется, проще, учитывая, что я нахожусь в тюрьме округа Сайприс по обвинению в убийстве.

Ни вздохов, ни причитаний, ни глупых шуток, ни дурацких вопросов. Она принялась за работу. Спросила номер тюремного телефона, сказала — если повезет, то удастся поймать Ленни в автомобиле между квартирой и портом. Но если уже отплыл, с ним можно будет связаться только в шесть, когда он объявится на портовой радиостанции Майами. И отключилась.

Я сообщил герою-шерифу, что звонок раздастся либо очень скоро, либо лишь после шести. Он взглянул на свои часы:

— Ждем здесь десять минут. Встаньте вон там к стене.

Ни выразительной интонации, ни эмоций. Что ж, стой у стены в плетеных растоптанных шлепанцах, в комбинезоне, штанины которого приблизительно на пять дюймов короче, чем требуется, края рукавов находятся между запястьем и локтем, а верхние пуговицы расстегнуты, так как он слишком тесен в груди и в плечах. Стой, словно плохо воспитанный, безобразный, огромный ребенок, смотри на взрослого мужчину, занятого взрослым делом. Мужчина с блестящими темными волосами, в деловом темном костюме, в накрахмаленной белой рубашке с темным галстуком открывает папки, делает на полях маленькие заметки.

Закон, во всех его ипостасях контроля над преступниками, рассчитан на ограниченных, остановившихся в росте людей. Какими бы социальными, эмоциональными или экономическими факторами ни была обусловлена эта задержка в росте, итоговый результат один — ненависть, подозрительность, страх, насилие и отчаяние. Это слабости, и система приспособлена к эксплуатации слабостей. Мистер Норм представлял собой явление, выходящее за пределы моего понимания. Я не мог навесить на него ярлык.

Он ответил на телефонный звонок, протянул трубку мне.

— Привет, Ленни, — сказал я.

— Из телефонной будки, Трев, я вижу «Уитчкрафт», заправленный и готовый отчалить, а также моих гостей, загружающих снедь и спиртное, и вдобавок близняшек-блондинок, которые на подвесном мосту мажут друг друга маслом для загара. Приятно поддерживать с тобой знакомство, дружище.

— Взаимно. Отчаливай, плейбой! Пересекай голубой океан в своей смешной лоханке. Поцелуй за меня близняшек.

— Значит, все хорошо? Или плохо?

— И в высшей степени интересно. Впервые за всю короткую звездную карьеру тебе предстоит представлять абсолютную невинность.

— Как мило! Только я ведь не попаду на первые страницы газет и журналов. Если сделаю тебя звездой, придется тебе отправляться на поиски доходной работы или помирать с голоду. Твой статус в данный момент?

— Задержан для допроса. Отмахнулся от гражданских прав, но внезапно возник очень плохой вопрос, я подумал как следует и взял их обратно. — Я лихорадочно соображал, изобретая какой-нибудь способ намекнуть, что он должен собрать информацию о шерифе Хайзере. Будь я уверен в порядочности Хайзера и его здравомыслии — объяснился бы найденный им конверт.

— Невинный способен ответить на любой возникший вопрос.

— Если все действительно заинтересованы в концепции, Ленни.

— Считаешь, что закон жульничает?

— Возможно.

— Энни что-то сказала насчет убийства.

— Как минимум, одно. По их утверждению. Повод не называют. Намекнули только на какое-то давнее дело, связанное с девятью сотнями тысяч.

— Значит, все кругом нашпиговано электроникой, записными книжками и миниатюрными магнитофонами?

— Ничего подобного.

— Похоже, могут крепко закрутить крышку. Большая редкость в наше время, приятель. Знаю, есть у них там небольшой травянистый бугор, где мне пришлось год назад приземлиться, когда скисло давление масла, а вентилятор начал обдавать меня жаром. Слушай, я попрошу Уэсли вывести судно со всей моей компанией, стать на якорь где-нибудь в заливе. Позвоню кое-куда и… дай-ка сообразить. Хочу подлететь к бугорку засветло, чтобы, скажем, в шесть тридцать уже держать тебя за руку.

— И Мейера.

— Я всегда говорил ему, что дурные приятели не доведут до добра.

Хайзер велел проводить меня обратно в мою личную камеру. Я сел на койку и сильно порадовался, что не только знаком с Леонардом Сибелиусом, но и сослужил ему службу, о которой он вряд ли забудет. Роста Ленни невысокого, но приметный — подозрительно тощий, с непомерно большой головой, чрезмерно выразительным грубым лицом и буйной копной ржаво-золотых волос. У него потрясающе гибкий и звучный голос, варьирующий от высокопарного ораторства до интимного, конфиденциального, хриплого шепотка. Фантастическая память, обширный запас слов, способность произнести спич на любую тему в любое время. Артистичный мошенник, снисходительный, обаятельный, неотразимый говорун, эксцентрик. Итальянские костюмы, скоростные автомобили, быстроходные самолеты и лодки. Невзирая на истощение, из-за которого Ленни смахивает на хронического инвалида, он способен на протяжении многих недель работать на полной скорости день напролет и всю ночь развлекаться. Несется по жизни, оставляя за собой шлейф пустых бутылок, счастливых блондинок и благодарных клиентов. Огромные гонорары от тех, кто на это способен, а что касается неспособных, всегда существует рынок сбыта жизнеописаний подзащитных Ленни Сибелиуса, в которых обвиняемые подтверждают его право на гонорар и на соответствующие королевские почести. Всесторонняя защита — в зале суде, в газетах, в телевизионных ток-шоу. Дело становится крупным, шумным, и так до самого конца. Иногда он при этом посмеивается над самим собой — ироническим смехом. С черным юмором Ленни рассказывает о потере всего лишь одного клиента. «Жюри понадобилось два дня для вынесения вердикта „виновен“. В суде совершается очень много ошибок. Знаю, приговор все равно бы не устоял. Прошел бы через апелляционный суд в верховный суд штата, в федеральный окружной и Верховный. Но только я завершил отличную записку для представления в окружной суд, как глупый сукин сын повесился в камере, ровно за две недели до того, как наша книга стала бестселлером».

Замечательно знать, что он уже в пути. Все это дело ужасно меня раздражало. Есть такое наказание — играть роль, в которой тебя хочет видеть общество. Ни регулярных рабочих часов, ни ипотечных выплат, ни страховки, ни вычетов, ни пенсионных льгот, ни программы сбережений.

О’кей, Чарли, где ты был в два часа дня во вторник десятого апреля семь лет назад?

В апреле? Во вторник? Если не болел, а это в конторе должно быть отмечено, значит, был прямо тут, за своим столом, в комнате 1520 на пятнадцатом этаже Первого Благоразумного банка. Работаю у «Хацлера, Басковича и Труна». Взаимные фонды. Я — аналитик. Служу в фирме вот уже одиннадцать лет. Спросите любого.

Ну, и где был Макги в любой апрельский вторник, какой вам угодно назвать? В лучшем случае могу предложить приемлемую догадку. Может, завести дневник? Или карточки табельного учета и компостер с часовым механизмом? Такой, чтобы звякал.