Ян Флеминг - Разглашению не подлежит. Осьминожка. Полковник Сун

— Да, — сказала она серьезно. — С удовольствием. Но в таком случае тем более соблюдайте все меры предосторожности. Я вас очень прошу.

— Конечно, конечно. Не беспокойтесь. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Бонд провел оставшуюся часть вечера, отрабатывая последние штрихи своего плана, давая последние указания четырем сотрудникам поста «F».

Наступил следующий день. Не менее прекрасный. Бонд, удобно усевшись на ревущий «БСА», с трудом мог поверить, что за Каррефур-Руаяль уже поджидает засада. Капрал из отделения связи, который передавал ему полевую сумку и напутствовал, сказал:

— Вы выглядите так, будто всю жизнь служили в войсках связи, сэр. Я бы заметил, что, пожалуй, пора подстричься, но форма сидит великолепно. Как вам нравится машина, сэр?

— Ход прекрасный. Я забыл уже, какое удовольствие испытываешь при езде на этих машинах.

— А я, сэр, предпочитаю малышку «остина», модель А-40. — Капрал взглянул на часы. — Почти семь. — Он поднял большой палец. — Вперед!

Бонд надел очки, махнул капралу рукой, нажал на стартер, покатил по гравию и выехал через главные ворота.

Миновав 184-ю дорогу, проскочив 307-ю через Бэлли и Нуази-ле-Роуа, он оказался у беспорядочно раскинувшегося перед ним Сен-Номом. Здесь он свернул направо на Д-98, дорогу смерти, как назвал ее кинолог. Бонд притормозил у края дороги и еще раз осмотрел длинноствольный «кольт» 45-го калибра, засунул теплое от прикосновения к телу оружие за пояс и оставил расстегнутой пуговицу мундира. На старт! Приготовиться!..

Резко срезав угол, Бонд довел скорость до пятидесяти миль. Впереди показался виадук, под которым проходила Парижская автострада. Появившееся черное отверстие туннеля проглотило Бонда. Шум от его выхлопной трубы стоял ужасный, на мгновение дохнуло сыростью и холодом. Затем он вынырнул из туннеля на солнце и пересек Каррефур-Руаяль. Впереди, на расстоянии двух миль, сверкало в лесу блестящее гудронированное шоссе, щекотал ноздри приятный запах листьев и росы. Бонд сбавил скорость до сорока. Зеркало с левой стороны слегка тряслось от скорости. В нем не отражалось ничего, кроме пустой дороги, петлявшей между рядами деревьев и извивавшейся за ним, как зеленая струя. Никаких убийц! Стоп, без паники. Маленькая задержка? Но вот в центре изогнутого зеркала появилась маленькая черная точка — комар, который постепенно превратился в муху, потом в пчелу, потом в жука. А теперь жук стал шлемом, низко надвинутым на голову, прижатую почти к самому рулю между двумя большими черными лапами. Вот черт, приближается он быстрее, чем Бонд предполагал. Переводя глаза от зеркала на дорогу и обратно, он ждал, когда правая рука убийцы полезет за оружием…

Бонд сбросил газ — тридцать пять, тридцать, двадцать. Дорога впереди была гладкая, как металл. Последний быстрый взгляд в зеркало. Убийца снял правую руку с руля. Солнце осветило громадные страшные глаза. Теперь! Бонд резко затормозил, и мотоцикл забуксовал, надрывая двигатель. Он не успел выстрелить первым, оружие противника рявкнуло дважды, и одна из пуль попала в пружины сиденья рядом с бедром Бонда. Затем прозвучал его выстрел из «кольта», и убийца и его мотоцикл, как будто пойманные на аркан, брошенный из леса, резко вильнули с дороги, машина перепрыгнула через канаву, водитель ударился головой о ствол березы. На мгновение человек и мотоцикл как бы прилипли к стволу. Затем, сопровождаемые скрежетом металла, повалились назад в траву. Бонд слез с мотоцикла и подошел ближе. Необходимости щупать пульс не было. Пуля попала в шлем, и он разбился, как яичная скорлупа. Бонд отвернулся и засунул оружие обратно за пояс. Ему повезло. Не нужно испытывать удачу. Он сел на «БСА» и поехал вниз по дороге. Прислонив «БСА» к одному из деревьев с отметиной, Бонд неслышно направился к просеке. Остановился в тени большой березы. Облизнул губы и свистнул, стараясь это сделать так, как убийца. Подождал, прислушался. Может, что не так? Но вот куст задрожал, и раздался тонкий высокий звук. Бонд засунул правый большой палец за ремень рядом с оружием. Он надеялся, что ему не придется никого убивать. Ему казалось, что двое младших по чину не были вооружены. Если ему повезет, возьмут их спокойно.

Дверцы уже открылись. С того места, где Бонд находился, ему не было видно, что происходит в шахте, но через несколько секунд вышел первый, надевая снегоступы, за ним последовал второй. Снегоступы! Сердце Бонда на минуту остановилось. Он забыл о них! Они, должно быть, спрятаны где-то в кустах. Дурак! Заметят его промах или нет?

Эти двое, осторожно переступая, медленно подходили к нему. На расстоянии двадцати шагов тот, кто шел первым, произнес что-то еле слышно и как будто по-русски. Бонд не ответил, и они остановились. Уставились на него с удивлением, ожидая, по-видимому, ответа на пароль. Бонд почувствовал, что быть беде. Он выхватил оружие и, пригибаясь, двинулся в их сторону.

— Руки вверх!

Он размахивал «кольтом». Идущий первым выкрикнул приказ и бросился вперед. Второй прыгнул назад к укрытию. Раздался выстрел из-за деревьев, и правая нога человека подогнулась. Люди поста вышли из укрытия и побежали к ним. Бонд упал на одно колено и ударил дулом пистолета падающее тело. Удар достиг цели, но в следующее мгновенье человек уже сидел на нем. Бонд понял, что тот старается дотянуться ногтями до его глаз, увернулся и ударил снизу. Теперь рука противника схватила Бонда за правое запястье, и оружие медленно поворачивалось в его сторону. Бонд не хотел убивать. Он старался поставить оружие на предохранитель и пытался дотянуться до него большим пальцем. Ему нанесли удар сапогом по голове. Бонд выпустил пистолет и упал. Как в красном тумане, он увидел дуло пистолета у своего лица. Мелькнула мысль, что вот сейчас он умрет — умрет из-за того, что пощадил другого!..

Неожиданно дуло исчезло, человек на нем больше не сидел. Бонд встал на колени, потом поднялся на ноги. Тело, распростертое около него, дернулось в последний раз. В комбинезоне виднелись кровавые дыры. Бонд оглянулся. Четыре сотрудника поста стояли группкой. Бонд расстегнул шлем и ощупал голову.

— Спасибо. Кто это сделал?

Ответа не последовало — общее замешательство.

Удивленный Бонд подошел к ним.

— Что случилось?

Вдруг Бонд заметил какое-то движение за ними. Показалась еще одна нога женская. Бонд расхохотался. Парни робко улыбнулись и оглянулись назад. Там, с поднятыми вверх руками, появилась Мери-Энн Рассел, одетая в коричневую рубашку и черные джинсы. В руке у нее, похоже, был спортивный пистолет 22-го калибра. Она опустила руки и сунула пистолет за пояс. Потом подошла к Бонду и спросила, задыхаясь:

— Надеюсь, в вину это никому не поставят? Я просто не могла отпустить их одних сегодня утром. — Она умоляюще взглянула на Бонда. — В самом деле повезло, что я приехала, то есть оказалась первой. Никто и не собирался стрелять, все боялись задеть тебя.

Бонд улыбнулся ей.

— Не окажись ты здесь, наше свидание не состоялось бы. Он повернулся к парням с поста «F» и сказал вполне по-деловому:

— Ну, ладно. Слетайте кто-нибудь на мотоцикле и доложите суть того, что произошло, полковнику Шрайберу. Скажите, что мы подождем его команду — надо осмотреть укрытие. И пусть пришлет пару саперов. В шахте могут быть мины-ловушки. Понятно?

Бонд взял девушку под руку.

— Иди сюда. Я хочу показать тебе, как птицы вьют гнездышки.

— Это приказ?

— Да.

Самая красивая птица на Ямайке (а некоторые считают — в мире) — вымпелохвостка, или колибри-доктор. Самец колибри около девяти дюймов в длину, причем семь из них приходится на хвост — два длинных черных пера, фестончатых по внутреннему краю, которые, перекрещиваясь, похожи на раскрытые ножницы. Крылья темно-зеленые, голова с хохолком и доверчиво блестящие глаза-бусинки черные, а грудь и брюшко изумрудно-зеленые, причем такого яркого цвета, что, когда видишь птаху на солнце, кажется, что зеленее ничего в мире нет. На Ямайке особо любимым пернатым дают прозвища. Trochilus polytmus[1] окрестили птицей-доктором из-за хвостовых перьев, напоминающих фалды длиннополых сюртуков, что носили врачи в прежние времена.

Баловнями миссис Хавлок были две семьи этих птичек, жизнь которых — полеты за цветочным нектаром, ссоры, любовь, устройство гнезд и воспитание птенцов — она впервые наблюдала еще лет тридцать назад, когда, выйдя замуж, приехала в «Усладу». Теперь ей было за пятьдесят, и, конечно, за минувшие годы сменилось много поколений тех первых двух пар, которые ее свекровь назвала Пирамом и Фисбой и Дафнисом и Хлоей. Но последующая череда их потомков сохраняла эти имена, и сейчас миссис Хавлок, сидя за чайным столиком на прохладной широкой веранде, наблюдала, как Пирам с негодующим писком пикировал на Дафниса, тишком собравшего весь нектар с чужой китайской розы и без спросу залезшего в соседский куст педилянтуса[2] — исконное владение Пирама. Два крошечных черно-зеленых метеора пронеслись над лужайкой, усыпанной куртинами великолепных мальв и бугенвиллей, и скрылись из виду в цитрусовой роще. Скоро драчуны вернутся как ни в чем не бывало. Постоянно воевали они понарошку, ведь в прекрасно ухоженном саду нектара хватало на всех.