Хеннинг Манкелль - Перед заморозками

— И можно найти такие мотивировки в нашем случае? — спросил Валландер.

— Это я и пытаюсь объяснить.

Разговор с Софией Ханке продолжался еще какое-то время, но Линда заметила, что отец потерял к нему интерес и думает о чем-то другом. Похоже, никакого ответа толкование теолога ему не дало. Или я ошибаюсь? — подумала она. Она попыталась прочитать его мысли. В этом она практиковалась с детства, но одно дело, когда они были наедине, и совсем другое — в набитом людьми конференц-зале управления полиции.

Нюберг пошел проводить Софию Ханке. Лиза Хольгерссон открыла окно, и настала очередь картонок с пиццей. Вернулся Нюберг. Люди входили и выходили, говорили по телефону, пили кофе. За столом остались только Линда и ее отец. Он посмотрел на нее отсутствующим взглядом и снова погрузился в размышления.

Глухой, снова подумала она. Лучшего слова не подберешь. А как бы он меня описал? Если он сам глухой, то какая я? Она ничего не придумала.

Снова стали собираться люди, окно закрыли. Дверь тоже. Похоже на начало концерта, подумала она. Когда ей было лет тринадцать-четырнадцать, отец иногда брал ее на концерты в Копенгаген или в Хельсингборг. В ожидании дирижера зал постепенно затихает. Вот он уже встал за пульт, но тишина еще не полная, один за одним угасают последние шепотки.

Линда просидела все совещание молча, да никто ее ни о чем и не спрашивал. Словно бы она была случайным посетителем. Несколько раз отец посмотрел на нее, но ничего не сказал. Если Биргитта Медберг посвятила свою жизнь поиску старых заросших тропинок, то отец настойчиво искал тропинки, по которым можно было куда-то двигаться. Казалось, терпение его безгранично, но она-то знала, что он все время слышит, как тикают невидимые часы, быстро и громко. Это было его выражение, он как-то навещал Линду в Стокгольме, и она попросила его рассказать друзьям о своей работе. Он говорил, что в определенных ситуациях, особенно если кто-то в опасности, в груди у него, где-то справе, начинают тикать часы. Он терпеливо всех выслушивал, раздражаясь только тогда, когда кто-то отклонялся от главного вопроса: где Зебра? Совещание шло непрерывно, хотя то и дело кто-то куда-то дозванивался, трезвонили телефоны, кто-то выходил и возвращался с очередной кипой бумаг или фотографий.

— Это как сплавляться по порожистой речке, — сказал ей Стефан, когда в комнате остались только он, Курт Валландер и Линда. Было уже восемь часов вечера. — Главное — не перевернуться. Если кого-то потеряем, надо снова втаскивать на борт.

Это были единственные его слова за весь вечер, обращенные непосредственно к ней. И она молчала, только слушала, не высказывая своего мнения. В четверть девятого после очередного перерыва Лиза Хольгерссон опять закрыла дверь. Ничто не должно их беспокоить. Отец снял куртку, закатал рукава темно-синей сорочки и встал у штатива для демонстраций. Посередине чистого листа он написал имя «Зебра» и обвел кружком.

— Давайте на секунду забудем про Биргитту Медберг, — сказал он. — Я знаю, что это может быть и ошибкой, причем роковой. Но логической связи между ней и Харриет Болсон нет. Может быть, преступник один и тот же, может быть, нет — мы не знаем. Но я хочу подчеркнуть, что мотивы этих двух преступлений совершенно различны. Если не думать о Биргитте Медберг, связь между Харриет Болсон и Зеброй лежит на поверхности — аборты. Допустим, что мы имеем дело с группой людей — сколько их, мы тоже не знаем, — в общем, с группой, которая из каких-то религиозных соображений вершит суд над женщинами, сделавшими аборт. Я употребляю слово «допустим», потому что мы, как уже сказано, не знаем точно. Мы знаем только, что гибнут люди, гибнут животные, горят церкви. И все это выглядит как хорошо спланированная операция. Харриет Болсон привезли в церковь во Френнестаде, чтобы убить, а потом сжечь. Церковь в Хурупе подожгли, чтобы просто-напросто отвлечь внимание, что, кстати, и удалось, может быть, даже лучше, чем преступники того ожидали. Я, к примеру, довольно долго не мог понять, что горят две церкви сразу. Кто бы это все ни делал, в таланте организатора ему не откажешь. Все спланировано очень и очень грамотно.

Он обвел взглядом собравшихся и сел.

— Допустим опять же, что все это — своего рода обряд, ритуал. Все время присутствует один и тот же символ — огонь. Горящие звери — ритуал, жертвоприношение. Харриет Болсон в буквальном смысле слова казнили перед алтарем — все признаки ритуального убийства. На ее шее — украшение в форме сандалии.

Стефан Линдман поднял руку.

— Я все думаю насчет этой записки с ее именем. Если считать, что они адресовали ее нам — зачем?

— Не знаю.

— Не указывает ли это на то, что это все-таки какой-то помешанный, он вызывает нас на дуэль, хочет, чтобы мы начали за ним охоту.

— Может быть, и так. Но сейчас это совершенно не важно. Я боюсь, что Зебре грозит та же участь, что и Харриет Болсон.

В комнате стало тихо.

— Вот такое положение, — сказал он наконец. — У нас нет преступника, у нас нет четкого мотива, у нас нет направления, куда двигаться. По-моему, мы застряли.

Никто не возразил.

— Продолжаем работать. Рано или поздно мы это направление найдем. Должны найти.

Совещание наконец закончилось, и все тут же разбежались. У Линды было ощущение, что она всем мешает, но уходить она не собиралась. Через три дня она наконец наденет свой мундир и начнет работать по-настоящему. Но сейчас все это не имеет значения. Ничто не имеет значения, кроме Зебры. Она в десятый раз пошла в туалет. На выходе из туалета зажужжал мобильник. Это была Анна.

— Где ты?

— В полиции.

— Зебра не появилась? Дома у нее никто не отвечает.

Линда насторожилась:

— Пока нет.

— Я очень волнуюсь.

— Я тоже.

Голос Анны звучал совершенно естественно. Не может же она так здорово притворяться?

— Мне нужно с кем-то поговорить, — сказала Анна.

— Не сейчас, — сказала Линда. — Я не могу уйти.

— Пять минут? Я могу подойти к полиции.

— Тебя сюда не пустят.

— Но ты-то можешь выйти? Всего на несколько минут?

— А этот разговор не может подождать?

— Конечно, может.

По голосу было слышно, что Анна сникла. Линда передумала:

— Хорошо, только недолго.

— Спасибо. Через десять минут буду.

Линда пошла к кабинету отца. Все как растворились — коридор был совершенно пуст. Отца тоже не было. Она написала записку: «Вышла подышать и поговорить с Анной. Сейчас вернусь», — и положила на край стола.

Взяла куртку и вышла. В коридоре по-прежнему никого не было, она встретила только ночную уборщицу. Та толкала перед собой тележку с немыслимым количеством бутылочек, баночек, губок и каких-то еще приспособлений. Дежурный разговаривал с кем-то по телефону. Никто не видел, как она покинула здание.

Уборщица была родом из Риги, звали ее Лия. Она начала уборку с дальнего конца коридора. Поскольку во многих кабинетах еще работали люди, она начала с комнаты Курта Валландера. Под столом лежали несколько бумажек — бросил, наверное, в корзину и промахнулся. Она прибралась, вытерла пыль и вышла в коридор.

Линда ждала Анну на улице. Было холодно, она поплотнее завернулась в куртку. Спустилась к плохо освещенной стоянке, где стояла отцовская машина. Сунула руку в карман — запасной ключ все еще там. Она посмотрела на часы. Уже прошло больше десяти минут. На улице никого не было. Ни одной машины. Она добежала до водокачки и назад, чтобы согреться. Где же Анна? Прошло уже почти пятнадцать минут.

Она встала у подъезда полиции и огляделась. Никого. За освещенным окном двигались тени. Она снова пошла к стоянке. Вдруг у нее появилось неприятное чувство, что за ней кто-то следит. Она резко остановилась и прислушалась. Ветер, словно нарочно, шелестел в опавших листьях. Она резко обернулась и пригнулась. За спиной ее стояла Анна.

— Почему ты подкрадываешься?

— Я не хотела тебя испугать.

— Откуда ты взялась?

Анна неопределенно махнула в сторону полиции.

— Я не слышала звука машины.

— Я шла пешком.

Линду что-то настораживало. Анна очень напряжена, на лице написано страдание.

— Что ты хотела сказать?

— Я только хотела узнать, что слышно о Зебре.

— Мы же говорили об этом по телефону!

Линда показала на освещенные окна:

— Ты знаешь, сколько людей сейчас над этим работает? У всех в голове только одно — найти Зебру. Можешь думать что хочешь, но я тоже участвую в этой работе. И у меня нет времени стоять и болтать о пустяках.

— Извини. Тогда я пойду.

Что-то не то, подумала Линда. У нее в голове сработал сигнал тревоги. Анна выглядела растерянной, почему-то подкралась, ее идиотское объяснение, зачем она ее вызвала… Что-то не то.

— Нет, ты не пойдешь, — резко сказала Линда. — Если уж ты меня сюда вызвала, говори — зачем?