Барри Лансет - Убийства в «Маленькой Японии»

Откуда-то сзади донесся тонкий голосок Дженни:

– Папочка!

Я посмотрел через плечо. Моя дочь вышла из своего укрытия за деревом. В глазах мелькал страх. Я ободряюще улыбнулся, и, раскинув руки в стороны, она бросилась ко мне. Я повернулся и заключил ее в объятия, но не успел даже прочувствовать всей глубины отцовской нежности к этому маленькому существу, как сталь клинка впилась мне в спину, проникнув в тело, как змея-медянка проскальзывает в закрытый спальный мешок. Острая боль пронзила меня. Но как же это возможно? Я ведь отвел взгляд от поверженного лидера Соги всего лишь на несколько секунд.

Покачнувшись, я оттолкнул Дженни в сторону ее прежнего убежища и постарался отойти как можно дальше от места, где распростерся Оги. Но уже в следующее мгновение ноги отказались мне повиноваться, и я рухнул в траву, ощущая холод металла у себя в спине. Посмотрел назад. Главарь Соги стоял неподалеку на коленях, кривясь в улыбке. Его нижняя челюсть отвисла и держалась под неестественным углом к лицу. Нанеся мне удар ножом одной рукой, он успел другой выхватить у меня из-за пояса пистолет Ренны. Оги только притворился побежденным, но стоило мне отвернуться, неслышно подполз сзади.

А теперь, нацелив пистолет в мое распластанное тело, он сумел встать на ноги. Когда он успел сдвинуться с места? Я ведь не слышал ни звука. В этом было что-то сверхъестественное. Человек со сломанной челюстью и тремя ребрами! Я почти сразу вспомнил его собственное гордое заявление: «Это то, что Сога делает всегда. К чему мы готовим себя всю жизнь. То, что наши предки умели делать триста лет назад».

С провалом вместо носа и с изуродованной челюстью Оги больше походил сейчас на какого-то демона, чем на человека. В его глазах запечатлелась вся испытываемая им физическая боль, однако она не мешала ему сфокусировать внимание на мне.

Именно в этот момент я заметил маслянистые синие полосы на его ладони. Яд! С ножа, который вонзился мне в спину. У Оги мог выработаться к нему иммунитет, но что это означало для меня? Я пытался обдумать ситуацию. У ножа, ранившего Ренну, ядом был обработан клинок, но не рукоятка. И то, и другое не могло нести на себе отраву одновременно. Это подтверждал и опыт, полученный нами во время нападения стажеров Соги в деревенской гостинице. Отравленная рукоятка, но чистое лезвие одного из ножей. Отрава на лезвии, а не на рукоятке другого. Похоже, именно в этом заключался метод Соги. Вероятно, так ее бойцы получали различные варианты для применения холодного оружия. Рукоятка ножа Оги была покрыта ядом, и это означало, что на лезвии он отсутствовал. Неужели все так просто?

Сильно хромая, Оги медленно приближался, и, отчаянно цепляясь за траву, я попытался уползти. Он надвигался. И даже толкаясь ногами, я сумел переместиться лишь на несколько дюймов. Оги находился в пяти ярдах и сокращал дистанцию. Густые заросли, из глубины которых, возможно, наблюдала эту сцену Дженни, начинались в трех ярдах впереди, но оказались недостижимы. Возникло ощущение, что мое тело все горит изнутри. Оказавшись в двух ярдах от меня, Оги сказал:

– Перестаньте насиловать себя попусту, Броуди. Все кончено.

Я изогнул шею, чтобы посмотреть на него. Он нетвердо держался на ногах. Его покачивало, и он расставил ступни пошире, стараясь сохранять равновесие. Дуло пистолета оставалось направленным в мою сторону. С такого расстояния не промахнулся бы даже менее опытный стрелок. Я отполз вперед еще на пару дюймов. Оги спустил курок, и пуля вонзилась в землю в волоске от моего правого плеча. Я оставил свои усилия и лишь опрокинулся на бок, чтобы видеть врага. Оги ухмылялся, наслаждаясь мгновениями триумфа.

– А теперь вы умрете, Броуди. Очень медленной и мучительной смертью.

Я молчал.

– Таких страданий, какие я вам причиню, вы даже вообразить не можете.

Но даже лежа на боку, я пытался незаметно отползать. Каждый разделявший нас дюйм мог неожиданно сыграть решающую роль.

– Я буду всаживать в вас пули постепенно – одну за другой. Рядом с суставами.

Мне показалось, что я нащупал за спиной камень, но потом понял, что это какая-то рукоятка…

Расколотая челюсть Оги снова шевельнулась, когда он попытался улыбнуться.

– Самые чувствительные к боли зоны расположены у суставов. Вы знали об этом?

Ствол пистолета поднялся чуть выше, когда он направил мне дуло в левое колено.

– Как только первая пуля прошьет вашу плоть, вы…

Я ощупывал пальцами землю у себя за спиной, и, как оказалось, мне под руку попался пистолет Наразаки. Тот выронил его, сраженный метким выстрелом Льюка. И пока Оги продолжал витийствовать, я незаметно перенес оружие на уровень бедра и нажал на спуск. После первого попадания невидимая сила отбросила вожака Соги назад.

– Н-е-е-т! – взвыл он.

Оги снова прицелился в меня, но я нажал на курок во второй раз. И в третий. Мысленно я делал каждый выпущенный заряд олицетворением жертв Соги: один за Миеко, второй за Мики Накамуру, третий за лингвиста, четвертый за брата Ноды. За Эберса, за Ренну. И еще один – за всех остальных, кого я не знал, но мог догадываться, что их было немало.

И с каждым выстрелом сила отдачи ударом тока пробивала меня насквозь, причиняя страдания, отчего я орал во весь голос, словно выпуская из себя со своей болью муки тех самых людей, чьи имена всплывали в памяти. Никакая боль уже не могла остановить меня. Я спускал курок и слышал собственный жуткий крик. Тело Оги сотрясала конвульсия с каждой полученной пулей. А последний кусок свинца окончательно сбил его с ног. Он завалился на спину. Мертвая рука продолжала сжимать пистолет Ренны.

Все. Нового воскрешения не будет. Я ткнулся лицом во влажные прошлогодние листья. Каждая моя клеточка, казалось, пульсировала от невыносимой болевой пытки.

– Папа!

До меня донесся звук легких и нерешительных шагов Дженни, показавшейся из глубины зарослей. С огромным трудом я приподнял голову. Она протянула руку через мое бедро, чтобы вынуть нож, но я успел помешать ей.

– Не прикасайся к нему, – прошептал я.

Меня тревожило онемение, которое я начал ощущать в нижних конечностях.

– На нем яд. И к тому же, пока лезвие на месте, из меня почти не вытекает кровь. Нужно, чтобы ты немедленно привела сюда помощь.

– Я не могу бросить тебя, папочка! Тебе же больно.

– Но мне необходима помощь, Джен. Приведи кого-нибудь.

– Одна?

– Да.

– Но кругом темно.

Я поморщился. Новые сложности. Настанет ли этому когда-нибудь конец? Дженни боялась оставить меня, боялась уходить одна, боялась темноты, все еще окутывавшей лес. И все ее страхи в этот момент слились в один парализующий волю комок.

Мои нервы тоже были на пределе, и, прежде чем я смог подавить его, с моих губ сорвался протяжный стон, который вверг мою дочь в еще большую панику. Стараясь говорить мягче и спокойнее, я снова обратился к ней:

– Ты должна найти врача или санитара, Джен. Для этого нужно только добежать до дороги. Она в двухстах ярдах справа от тебя. Первого же человека, который попадется навстречу, ты попросишь вызвать медиков. Поняла?

– Но…

Крупная капля пота скатилась с моего лба.

– Надо, чтобы ты отправлялась немедленно. Это очень важно. Никого из них больше здесь нет. Повсюду остались только наши друзья. Обратись к любому из них, чтобы…

Мне пришлось стиснуть зубы, чтобы выдержать еще один приступ острейшей боли. По щекам Дженни заструились слезы. Она видела, как я страдаю. Слышала, как тяжело мне даются слова. Но страх продолжал сковывать ее.

– Я не могу уйти, папочка. Тогда ты умрешь.

«Я умру, если ты сейчас же не пойдешь за подмогой!» – хотелось выкрикнуть мне, но я не мог. Дженни была на грани срыва. Любое новое проявление слабости с моей стороны добило бы ее. И тогда ее хватит только на то, чтобы бессильно склониться надо мной и наблюдать, как в моих глазах угасают последние проблески жизни, а потом чувство вины за мою гибель, которую она, несомненно, возложит целиком на себя, безжалостно растерзает ее такую хрупкую еще душу. Если я не сумею уговорить дочь покинуть меня добровольно, это слишком дорого обойдется нам обоим.

От отчаяния у меня защемило в груди. Я искал слова, чтобы придать ей уверенности в себе.

– Ты меня любишь, Джен?

– Конечно, люблю.

– Если ты меня любишь, отправляйся за помощью. Забудь обо всем остальном.

– Я тебя очень люблю, но все же…

– Забудь обо всем остальном.

– Не могу.

– Постарайся.

Голос изменил ей, и она хрипло прошептала:

– Не могу.

– Хорошо.

– Прости меня, папочка.

Чего я, собственно, ожидал? Дочери только шесть лет. А ее сначала похищают, потом подвергают ужасам плена у злых людей. Теперь ставят перед необходимостью преодолеть себя и свои страхи. Этот мир взвалил непомерное по тяжести бремя на плечи моей малышки. И пока последние силы не покинули меня, я сам должен был защищать ее от враждебного мира.