Барри Лансет - Убийства в «Маленькой Японии»

Впервые в новейшей японской истории население целого поселка было посажено под домашний арест. Операции подобных масштабов не проводились с тех времен, когда воинственные даймио и сёгуны могли предавать огню и мечу целые города, уничтожая кланы своих врагов.

Отряд спецназа сил национальной самообороны окружил деревню. Дороги заблокировали, на каждой тропинке установили часовых, русло реки перегородили колючей проволокой. Сога-джуджо оказалась в полной изоляции.

Обвинения выдвинули против трех руководящих чиновников министерства финансов. Кое-кто предпочел покончить с собой, но Шинго Юда, глава министерства, которого Оги назвал непосредственным заказчиком бойни в «Маленькой Японии», стал первым в списке кандидатов на длительные сроки тюремного заключения. Всего их было двенадцать: семеро из министерства финансов и еще пятеро – из МИДа и ведомства, отвечавшего за внешнюю торговлю. Но карательные меры этим не ограничились. Полетели головы даже в министерстве обороны.

Зато из сотрудников «Броуди секьюрити» сделали настоящих героев. Средства массовой информации не уставали прославлять нашу отвагу и упорство, что вскоре вызвало в наш адрес поток угроз со стороны правых экстремистских группировок. Нас обвиняли в предательстве национальных интересов, утверждали, будто наши действия запятнали японский флаг и величие страны, которое он символизировал. Мы не могли игнорировать всей серьезности угроз и снова приняли повышенные меры безопасности, пока шумиха не улеглась, хотя в целом продолжали работать в нормальном режиме.

А для нас с Дженни самой хорошей новостью стало сообщение от Теджимы, какое он передал мне во время нашего последнего разговора. Обнаружив в деревне полный список членов Соги, включая и тех, кто свил себе гнезда за пределами Японии, министерство обороны отследило их и предложило традиционную для этой страны схему: полную амнистию в обмен на покаяние и отказ от дальнейшей преступной деятельности. Даже после гибели Оги меня все еще тревожила мысль, что убийцы из Соги продолжат охоту на нас, чтобы отомстить. Но сделка с властями, на которую пошли все бывшие боевики организации, устранила эту угрозу.

В Америке тоже происходили примечательные события. Я лично наблюдал с соседней койки, как лейтенанту Франклину Томасу Ренне вручал награду в палате нью-йоркской больницы новый заместитель мэра Сан-Франциско, прилетевший на Восточное побережье вместе с Мириам и детьми полицейского.

Как доверительно информировали меня врачи, Ренна был на грани смерти, и спасла его скорее всего моя решительность, когда я заставил медика сделать ему своевременный укол. И через две недели, поднимаясь на борт лайнера, чтобы отправиться домой, самый крепкий коп во всем управлении Сан-Франциско уже был почти здоров.

Мое выздоровление тоже могло до известной степени считаться чудом. Огромная кровопотеря и повреждения как центральной, так и периферийной нервной системы, по выражению лечащего врача, «почти отправили меня в пике, как самолет с отказавшим мотором». Выяснилось, что самым правильным моим решением было не вынимать нож из раны, пусть он и задел нервные узлы. Именно так удалось предотвратить дополнительное кровотечение, которое стало бы фатальным. Кроме того, это не дало зазубренному лезвию довершить свою смертоносную работу, искромсав внутренние ткани при поспешном извлечении. Однако, отдав должное моему поступку, доктор признал, что спасло меня все же не слишком глубокое проникновение клинка в тело. Основательно избитый и обессиленный Оги смог погрузить острие лишь на 2,2 дюйма, «благодаря чему ни один жизненно важный орган не оказался задет, если не считать прокола в оболочке желудка». После выписки мне прописали тридцатидневную диету из каш и пюре.

Оправляясь физически, я сумел вновь испытать состояние покоя, к которому, по мнению Миеко, должен был стремиться каждый человек. С годами я то обретал, то надолго терял его, находил и утрачивал снова. Мне исполнился двадцать один год, когда умерла мама, и я было решил, что мне больше не познать этого состояния, но с ее уходом в мою жизнь вернулась Миеко, привнеся с собой некое вечное и непреходящее знание. После ее гибели смысл существования вновь стал ускользать от меня, но вскоре мощной волной нахлынул на запятнанном кровью тротуаре «Маленькой Японии». На больничной койке у меня оказалось достаточно времени, чтобы все основательно обдумать, ощутить твердую почву под ногами и надолго обрести покой. Мое новое понимание жизни стало глубоким и ясным. Оно на подсознательном уровне простиралось значительно дальше мелкой повседневной суеты. И до меня дошло, что состояние покоя всегда оставалось со мной, а терял я на время лишь самого себя.

В тот момент, когда все встало на свои места, я умиротворенно закрыл глаза, и в черноте на фоне сомкнутых век мне почудился вдруг отсвет жемчужной улыбки Миеко.

Узнав о смерти Эберса, Дженни спала со мной в одной постели целый месяц, но потом постепенно успокоилась. Казалось, будто похищение не оставило в ее душе глубоких шрамов, хотя я продолжал внимательно следить за ней. Забавно, что дочери помог статус знаменитости, приобретенный в школе. Но только когда все горести забылись настолько, что она задала мне вопрос, которого я так долго ждал, стало ясно: с Дженни все будет в порядке.

Мы сидели за кухонным столом, покончив с большой порцией перечной яичницы, приготовленной мной впервые после длительного перерыва.

– Ну что, папочка, ты так и не сумел найти ответ на мою загадку?

– У какого слона нет хобота?

– Ты не забыл! – радостно воскликнула Дженни и благодарно сжала мне руку.

– Конечно, не забыл. Я много размышлял над ней в Токио и одновременно часто вспоминал о тебе, хотя признаюсь честно – меня сильно отвлекали заботы о твоей безопасности и мешали люди, с которыми приходилось бороться.

– Ты там отлично поработал. Все газеты писали об этом.

– Ты теперь читаешь газеты?

– Ну, вроде того. Просто наши с тобой имена часто упоминались в Интернете. И мистера Ренны тоже.

– Ах вот оно как!

– И потому, что ты действительно был очень занят и сделал так много важного и полезного, на сей раз я согласна подсказать тебе разгадку. Но только один раз, и если ты пообещаешь никому сам не подсказывать. Обещаешь?

Я поднял ладонь.

– Клянусь!

– Сохранишь ответ в секрете?

– Обязательно.

– Тогда слушай. Хобота нет… у шахматного слона.

Я ожидал услышать нечто вроде шутки и приготовился рассмеяться, но на моем лице отразилось лишь недоумение. Шахматы не относились к числу моих любимых игр.

– Но ведь в шахматах не слон, а офицер, – сказал я.

– Ох, папочка, ничего-то ты не знаешь. Шахматную фигуру называют офицером только дилетанты. На самом деле это слон!

Ее укоризненный тон развеселил меня, и я рассмеялся. Как же быстро взрослела моя дочь! И какое счастье, что теперь я находился рядом, чтобы она становилась взрослой у меня на глазах.

Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы быть максимально точным в изложении фактов, связанных с Японией. Три десятилетия жизни в этой стране придавали мне уверенности, хотя я понимаю, что мог оказаться небезгрешен.

Итак, вот что в этой книге достоверно.

Мной схематично, но правильно изложена информация о кандзи и японском языке. Иероглиф Соги, разумеется, был придуман специально для сюжета романа, но он состоит из реально существующих компонентов.

Так же точен я в том, что касается японской каллиграфии, ксилографий и других произведений искусства (как японских, так и прочих).

Сцены в гостинице, риотей-клубе, соба-ресторане, как и в прочих упомянутых мной местах, списаны с натуры. И если Сога-джуджо и ее обитатели – плод художественного вымысла, то окружающий пейзаж и обычаи народа я описал на основе знания жизни сельского населения именно того региона Японии. И между прочим, истории известны примеры, когда в тех краях орудовали тайные группы наемных убийц и прочих преступных элементов.

Празднование Обона – один из наиболее почитаемых японских ритуалов.

События, сопутствовавшие землетрясению в Кобе, также описаны достоверно, хотя имена названных жертв по понятным причинам вымышлены.

Упомянутые в романе министерства – это официальные правительственные организации с той лишь оговоркой, что их названия претерпевают изменения. К примеру, министерства здравоохранения и социального обеспечения, как они именовались ко времени землетрясения в Кобе, ныне слились в министерство здравоохранения, охраны труда и социального обеспечения. Многие японцы ощущают на себе давление чиновников, как это описано в книге, хотя у каждого может быть на сей счет свое мнение.

Теневые сёгуны существовали до недавнего времени и, как говорят, утратив часть влияния, действуют за кулисами и сейчас. Считается, что их роль просто слегка изменилась под давлением обстоятельств. Как бы то ни было, но они являются частью системы власти в стране.