Анатолий Стрикунов - Золотые цикады сбрасывают кожу

Называется это «угореть». Утром открыли двери – «печка» работает. Они вдвоем обнаженные. И когда девушку выносили, вдруг волосы отваливаются – голова совершенно лысая, голая. Вот и все о пышной шевелюре. Она осталась жива. Откачали. Солдатик только умер. Арина Игоревна потом как-то осела и без прежнего рвения учительствовала.

Собственно, чего я так подробно о сарайчике? Сейчас попробую. Так. Кешку пожурили, но простили. Сандру водили к врачу. Одни говорили, у нее что-то там не так. Другие – так.

Потом. Я завидовал Кешке. То есть, разумеется, не в учительской, а на ящиках, точней на… Мне хотелось быть на его месте.

Дальнейшая видимая жизнь Сандры такова. Бегала по району примерно также, как остальные сверстницы. Может быть, только мальчишки прижимали ее в подъездах чаще, чем других девчонок. «Популярность» способствовала. В 6-ом классе появился на ее горизонте мальчик лет 16-ти. Потом матросы. В 8-м она уже не могла пройти по району. Из школы ее не отчислили, хотя директриса и порывалась – отстоял физрук: она все соревнования по легкой атлетике выигрывала. В 9-ом Сандра уехала.

До третьего класса включительно я сидел на одной парте с ней. На второй в среднем ряду. И жили мы с ней душа в душу. Но. Я много ошибок делал по рассеянности: то букву не допишу, то цифры в ответе переставлю, а она, когда списывала, такие ошибки сразу замечала и исправляла. Я был в нее влюблен. Как в женщину. Но мешало социальное неравенство: разница в общественном положении. Я отличник, а она тройки получает. Даже когда она спишет один к одному, ей редко четверку ставила Арина Игоревна. В седьмом классе я уехал и приехал только на пару месяцев.

Осень. Сандра. Венгерка! Сандра Ланская превратилась в венгерку. Встречаемся на Аллее Героев. Дождь.

– Здравствуй.

– Здравствуй.

Она: Ты учиться опять у нас будешь?

Я: Да. Ненадолго. Слушай, у тебя есть текст песни «Сезон любви»?

Она: Есть. Приходи сегодня ко мне после восьми, я тебе напишу.

Пришел. Мать ее работала контролером на вечернем сеансе. Сандра прелестна: брючки, рубашечка расстегнута. Ничего у нас не было. Ни тогда, ни потом. Комплексы, либидо? Ни фига. И про Фрейда, и про Юнга…»

Абрикосов захлопнул тетрадку, оборвав чтение на середине фразы, и торопливо поднялся на ноги – нужно спешить.

– Ладно, господа! Я принимаю должность. Но уж у меня ни-ни-ни! У меня ухо востро! – бормотал он текст Хлестакова, растираясь махровым оранжево-белым полотенцем.

Муза девушка послушная, но никогда не ждет. Никого. И если уж она посетила Абрикосова, то будь любезен – стройся.

Юрий внезапно поплыл. Сказалась ночная беготня по этажам. Он добрел до кровати и почти мгновенно уснул. Но в тот коротенький промежуток, пока сознание еще бодрствовало, мысленно продиктовал: «Да, забыл Тебя предупредить, в этом моем тексте наряду с живыми людьми равноправными персонажами будут МЫСЛИ. Не все, разумеется. Так они устроены – приходят и исчезают, когда хотят.

Некоторые получили постоянную прописку на кухонной занавеске в квартире сына. Когда форточка или половинка окна открыты, то край занавески полощется на ветру, почти касаясь огня плиты. Поэтому несколько фиолетовых пиявок-мыслей Абрикосова старшего постоянно раскачиваются на нижнем крае бело-красной ткани, вцепившись в нее зубами. От постоянного напряжения челюсти их стали похожи на челюсти французских бульдогов, а выражение глаз не отличается добродушием».

Лешка, к счастью, не видел мыслей отца. Он завершал обязательный утренний ритуал: закатал штанину и ватой, смоченной в одеколоне, протер бедро. Взял со стола шприц с инсулином, вогнал иглу.

Мурок, взобравшись на стул, внимательно наблюдал за действиями друга, зная, что завтрак начнется после укола.

Лешка положил шприц на стол и принялся «пилить» ножом пакет с молоком. Мурок спрыгнул на пол и, задрав мордочку, мяукнул – быстрей мол, чего тянешь.

Пока блюдечко наполнялось, котенок тыкался носом в ладонь, невольно мешая Лешке. Тот одной рукой оттянул Мурока и, лишь наполнив блюдце до краев, отпустил до крайности возмущенного котенка.

Из кастрюли с кипящей водой вилкой достал сосиску, подставил под нее тарелку (чтобы не капнуть на пол) с гречневой кашей.

Вторую сосиску и половинку третьей забросил в полиэтиленовый пакет из-под молока. Из оставшейся половинки соорудил бутерброд и завернул его отдельно – это в школу. Лешка любил готовить, хотя часто получал нагоняй от мамы Веры за не выключенную конфорку или обожженный палец.

Бросив взгляд на будильник, съел сначала гречку, потом сосиску. Чтоб не обжигаться.

Ранец собран с вечера, у двери строго приказал черно-белому:

– Мурок, веди себя хорошо.

Не вызывая лифта, быстро сбежал по лестнице. На крыльце с удивлением увидел соседей и среди них даму с клюкой. Головы взрослых подняты вверх, на появление мальчика никто не обратил внимания. Не мешкая, направился к темному квадрату подвального окна.

– Катька! Катька! Катька! Кис-кис-кис-кис-кис! – позвал, присев на корточки.

На белый свет моментально высунулись мама Катя и трое котят.

– Как живете, как животик? О, какие вы молодцы, – приговаривал малыш, скармливая сосиски кошке.

– Растем. Скоро в школу пойдете, будете стихи учить, – он поднял правую руку вверх и продекламировал:

Люблю на Кремль глядеть я в час вечерний.

Малыш сбился и выпрямился, пытаясь вспомнить строки, так нравившиеся Музе Анатольевне. Она выбрала эти стихи для внеклассного чтения.

Стих он, честно говоря, не выучил. Сложив пакет, засунул его обратно в ранец, и погрозил пальцем котятам: «Будьте умницами, ведите себя хорошо!».

Пристроив увесистый ранец за спиной, он пересек двор и очутился на большом пустыре, за которым виднелась длинная, почти с километр, каменная стена, маршрут Лешки в школу. Маршрут этот малыш любил, потому что в конце его на третьей парте второго ряда сидела Инна.

И не любил. Нежелание идти в школу чаще всего возникало из-за невыученного урока.

Но сегодня Лешка торопливо пересек пустырь, и фигурка с зелено-белым ранцем на спине стала быстро уменьшаться в размерах, превращаясь в небольшую черточку.

– Как маятник, – ухмыльнулся Вова Самурай, наблюдая за гробом, раскачивающимся между вторым и третьим этажами. В нем, словно кукла в подарочной коробке, головой вниз стояла загадочная фигура в буденовке. Прошло уже часа три, а ситуация практически не изменилась.

Прихлебывая свежее пиво, качок сочувственно следил за родственниками усопшего на балконе пятого этажа. Пятеро мужчин с трудом удерживали туго натянутые веревки. Вполне благополучно достигнув третьего этажа, гроб внезапно стал неуправляем и та часть, где находились голова и грудь безвременно ушедшего, клюнула вниз. А ноги, таким образом, оказались наверху. Хорошо еще веревки выдержали, а то быть беде.

Собравшиеся внизу криками и советами дружно ободряли родственников, те заметно нервничали. Вова заорал как на футболе:

– Плавней поднимай, блин! Дергает как экскаватор!

Самурай проторчал во дворе полдня, трижды сбегал за пивом, побеседовал с Верой Абрикосовой, вернувшейся с работы. Неудивительно, что качок чувствовал себя среди жильцов своим.

Воздушные приключения гражданина с шашкой впечатлили Вову, он даже инициировал диспут на тему античеловечности архитектуры периода застоя. Владелица клюки поддержала качка, но требование старушки ограничить высоту домов тремя этажами Самурай счел излишне радикальным. Как и призыв сбросить на город атомную бомбу за грехи соотечественников.

Мужик в «Аляске», сидевший на скамейке, обвинил пенсионерку в терроризме. В ответ бабуля с ехидцей порекомендовала гражданину воспитывать супругу: «обратите внимание на график посещений вашей квартиры массажистом Ярославом».

Мужик взвился, но отважная старушка угрожающе замахнулась своим оружием. Тут с неба раздалось дружное «взяли», и все опять задрали головы вверх.

Произошло это как раз в момент появления Абрикосова. И, пересекая двор, Юрий с интересом наблюдал за возбужденной родней, втаскивавшей гражданина в буденовке обратно на балкон.

Обогнув широкую спину бритоголового качка, оравшего: «Левую – майна». Абрикосов исчез в подъезде. Лешка наверняка вернулся из школы и ждет. Юрий ненавидел опоздания.