Сидни Шелдон - Оборотная сторона полуночи

Он тут же мельком взлянул на Чотаса, чтобы посмотреть, как тот отнесся к слову «мы», но адвокат слушал равнодушно, словно это его вообще не касалось.

– Я хочу, чтобы вы уяснили себе, – обратился он к Ставросу, – что я лишь даю совет моей подзащитной. Ваш подзащитный волен принимать любое решение.

– Что нас ждало, не будь этой сделки? – спросил Ларри.

– Тогда суд присяжных… – начал отвечать Ставрос.

– Я хочу услышать его мнение, – грубо оборвал его Ларри и повернулся к Чотасу.

– Господин Дуглас, на любом судебном процессе, – сказал Чотас, – главное не наличие вины или невиновности, а впечатление о том, виновен подсудимый или нет. В этом деле не имеет значения, виновны вы в убийстве или нет, у присяжных создалось впечатление, что вы виновны. Вот почему вас все равно осудили бы и в конце концов казнили.

Ларри посмотрел на него долгим и внимательным взглядом, а затем кивнул головой.

– Ладно, – согласился он. – Давайте покончим со всем этим.

Через четверть часа оба подсудимых уже стояли перед судейским столом. Председательствующий на суде сидел в центре между двумя другими судьями. Наполеон Чотас находился рядом с Ноэлли Пейдж, а Фредерик Ставрос – с Ларри Дугласом. Напряжение в зале достигло предела, поскольку молнией разнесся слух о том, что приближается самый волнующий и драматический момент. Однако, когда он наступил, публика оказалась к этому не готова. Казенным, сухим голосом, словно он только что совершил с тремя сидящими за судейским столом юристами тайную сделку, Наполеон Чотас обратился к суду:

– Господин председатель, уважаемые судьи, моя подзащитная хочет отказаться от своего прежнего официального заявления о собственной невиновности и признать себя виновной.

Председательствующий откинулся на спинку кресла и в недоумении уставился на Чотаса, как будто слышал об этом впервые.

«Этот играет свою роль до конца», подумала Ноэлли, «старается сполна отработать свои денежки или еще что-то, обещанное ему Демирисом».

Председательствующий поддался вперед и шепотом стал суетливо советоваться с двумя судьями. Те кивнули в знак согласия, после чего он взглянул на Ноэлли и спросил:

– Вы хотите признать себя виновной?

Ноэлли кивнула головой и твердо произнесла:

– Да.

Фредерик Ставрос тут же поспешно заговорил, боясь, как бы его не исключили из всей этой процедуры:

– Уважаемые судьи, мой подзащитный собирается отказаться от своего прежнего официального заявления о собственной невиновности и признать себя виновным.

Председательствующий повернулся и посмотрел на Ларри.

– Вы хотите признать себя виновным?

– Да.

Председательствующий суровым взглядом оглядел обоих подсудимых.

– Ваши адвокаты уведомили вас о том, что по греческим законам преднамеренное убийство карается смертной казнью?

– Да, Ваша честь, – ответила Ноэлли звонким и четким голосом.

Председательствующий повернулся и посмотрел на Ларри.

– Да, – ответил тот.

Судьи снова принялись о чем-то перешептываться. Потом председательствующий обратился к Демонидесу:

– Есть ли у государственного обвинителя возражения по поводу отказа обвиняемых от своего прежнего официального заявления?

Демонидес выразительно посмотрел на Чотаса и сказал:

– Нет.

Ноэлли интересовало, заплатил ли Демирис и ему тоже или он просто послужил пешкой во всей этой затее.

– Ну что ж, – заявил председательствующий. – Суду остается только принять признание подсудимых.

Он повернулся к присяжным.

– Господа, в связи с тем, что подсудимые признали себя виновными, вы освобождаетесь от своих обязанностей присяжных заседателей. Судебный процесс, по существу, закончен. Суд вынесет приговор. Благодарю вас за работу и сотрудничество. Объявляется перерыв на два часа.

Журналисты тут же высыпали из зала и побежали к своим телефонам и телетайпам, чтобы сообщить последние сенсационные новости о суде над Ноэлли Пейдж и Ларри Дугласом по делу об убийстве.

Через два часа при переполненном зале суд возобновил свою работу. Ноэлли посмотрела на публику и стала разглядывать лица. Затаив дыхание, присутствующие с нетерпением ждали объявления приговора. При виде этой детской наивности Ноэлли чуть не рассмеялась. В зале сидели простые люди, представители масс, которые действительно верили в правосудие и считали, что в условиях демократии бедняки и богачи пользуются равными правами и возможностями.

– Прошу подсудимых встать и подойти к судейскому столу.

Ноэлли грациозно поднялась с места и направилась к судейскому столу. Чотас шел рядом с ней. Краем глаза они увидели, как Ларри и Ставрос тоже двинулись к судьям.

Председательствующий начал свою речь.

– Настоящий судебный процесс был длинным и трудным, – сказал он. – Когда слушается дело об убийстве или ином тяжком преступлении, совершение которого способно повлечь за собой смертную казнь, суд всегда склонен трактовать наличие любого разумного сомнения в виновности подсудимого в его пользу. Должен признаться, что, поскольку государству не удалось представить суду вещественных доказательств убийства, отсутствие состава преступления явилось веским доводом в пользу обвиняемых.

Оратор повернулся и посмотрел на Наполеона Чотаса.

– Я уверен, что компетентный защитник обвиняемого знает, что греческие суды никогда не выносили смертного приговора по делу об убийстве при отсутствии неопровержимых доказательств совершенного преступления.

Ноэлли вдруг почувствовала легкое беспокойство. Так, ничего особенного. Что-то смутное и неуловимое. Но какие-то сомнения все же зашевелились у нее в душе. Председательствующий продолжал:

– Поэтому я и мои коллеги были явно удивлены, когда в середине судебного процесса подсудимые решили отказаться от своего заявления о собственной невиновности и признать себя виновными.

У Ноэлли засосало под ложечкой. Неприятное ощущение росло, поднималось вверх, подступило к горлу и сдавило его. Ей стало трудно дышать. Ларри пристально смотрел на судью, не понимая, что происходит.

– Мы отдаем должное самокритичному анализу подсудимых своих действий и хорошо представляем себе, как мучительно трудно было им признать перед этим судом и всем миром свою вину. Однако тот факт, что они облегчили свою совесть, не освобождает их от отвественности за страшное преступление – преднамеренное убийство беспомощной и беззащитной женщины, в котором они сознались.

И тут Ноэлли как молнией ударило. Она вдруг поняла, что ее провели. Демирис придумал очередную шараду, чтобы сначала усыпить ее бдительность и заставить поверить в то, что ей ничего не грозит, а потом расправиться с ней. Он заранее знал, как она боялась смерти. Поэтому Демирис вселил в нее надежду на сохранение жизни. Она поверила ему и приняла его условия. Он перехитрил ее. Демирис решил отомстить ей сейчас, а не в будущем. Ее жизнь вполне можно было бы спасти. Конечно, Чотас отдавал себе отчет в том, что ее не приговорят к смертной казни, если не найдут трупа. Чотас вовсе не вступал в сделку с судьями. Он разыграл весь этот спектакль с ее защитой только для того, чтобы заманить ее в смертельную ловушку. Ноэлли повернулась и посмотрела на него. Их взгляды встретились, и она заметила в его глазах неподдельную грусть. Он любил ее, но все же стал орудием ее убийства, и, если бы ему пришлось начать сызнова, он все равно бы поступил так же. Ведь подобно ей самой он принадлежал Демирису, и ни одному из них не совладать с ним.

Председательствующий говорил:

– …Облеченный властью и государством и в соответствии с его законами я объявляю, что обвиняемые Ноэлли Пейдж и Лоуренс Дуглас приговариваются к расстрелу… приговор будет приведен в исполнение через три месяца, считая с сегодняшнего дня.

Зал пришел в смятение, но Ноэлли ничего не видела и не слышала. Что-то заставило ее обернуться. Ранее свободное место уже не пустовало. На нем сидел гладко выбритый и только что подстриженный Константин Демирис в безукоризненно сшитом синем костюме из чистого шелка, голубой сорочке и фуляровом галстуке. Жизнь играла в его ясных, оливково-черных глазах. Он ничем не походил на того сломленного и разбитого человека, который навестил Ноэлли в тюрьме. Дело в том, что такого Демириса никогда не существовало в природе.

Константин Демирис пришел посмотреть на Ноэлли в момент ее поражения, чтобы насладиться ее страхом. Его черные глаза встретились с ее взглядом, и в какое-то мгновение она прочла в них глубокое и злорадное удовлетворение. И еще кое-что. Пожалуй, это можно назвать сожалением. Но стоило Ноэлли слегка уловить его, как оно тут же улетучилось. Все равно, теперь уже слишком поздно.