Юлия Латынина - Промзона

Лицо Цоя стало белей, чем его волосы. В кабинете на несколько секунд наступила мертвая тишина.

— Александр Феликсович, — продолжил президент, — меня не удовлетворили ваши объяснения касательно денег на швейцарских счетах. В связи с этим я хотел бы услышать более откровенный ответ на вопрос: как именно погиб Степан Бельский?

Ревко поднял голову. Он смотрел прямо на Извольского.

— Степана убрали мои люди по твоей просьбе, Слава, — ответил Ревко, — что же касается меня, то я жалею лишь о том, что отказал в твоей второй просьбе и не убрал Альбиноса.

— Не очень убедительный ответ, — сказал президент, — мне кажется, Вячеслав Аркадьич вряд ли стал бы просить о такой работе постороннего. Он бы попал в слишком большую зависимость. В конце концов, у него дома слишком хорошие повара, чтобы он еще платил за обед в ресторации. В этой связи у меня вопрос — учитывая, что ты взял с обоих участников сделки в совокупности восемьдесят семь миллионов долларов, и ни одному из них не намеревался отдавать заводов другого, — что произошло бы с Константином и Славой после образования холдинга?

— Ничего. Потому что я не брал их денег.

Президент кивнул.

— К сожалению, Саша, твои ответы меня не очень удовлетворили. И ты сам понимаешь, почему.

— Я их не брал! Такого — не утаить!

— Почему же, Саша. Утаить. При определенных условиях. Вот что мне понравилось в обоих гражданах промышленниках — они как-то не задумались над одним простым вопросом — а зачем тебе столько денег? А ответ очень прост.

Столько денег нужно только на свержение законной власти. Так что утаить эти деньги можно, не только убив господ промышленников, как это показалось им. А и убив меня. Ты не перепутал Россию с очередной Руандой?

— Ты делаешь ошибку, я…

— Я очень часто слыхал от тебя эти слова в последнее время, Саша. Я не пересмотрел итоги приватизации — «ты делаешь ошибку». Я не меняю правительство — «ты делаешь ошибку». Я не обложил нефтяные компании налогами в пользу армии — «ты делаешь ошибку». Я не посадил в тюрьму парочку взяточников — «ты делаешь ошибку». Тебе надоело количество ошибок, которые я, по твоему мнению, делаю? Ты решил вспомнить старое ремесло, и даже методы финансирования выбрал старые, не правда ли? Я помню, как ты мне рассказывал, сколько правительств ты сменил на деньги от экспорта МиГов, и по-моему, тогда у твоего оффшора тоже был счет в «Банко дель Миро»!

— Я не планировал государственного переворота, — сказал Ревко, — я всего лишь хотел создать государственную компанию.

Президент резко повернулся на каблуках и ушел в комнату отдыха.

Повинуясь его молчаливому жесту, за президентом последовали Александр Ревко и присутствовавший при сцене зам администрации.

Через мгновение в кабинете появились четверо безукоризненно одетых молодых людей. Двое остановились за спиной Цоя, а двое остались приглядывать за Извольским.

Цой невозмутимо присел у стола для совещаний и принялся ждать.

Извольский ходил из угла в угол, стараясь держаться подальше от корейца.

Прошло еще двадцать минут, и зам администрации вновь появился в кабинете, оглядел Цоя с Извольским и вышел куда-то в предбанник. Когда через десять минут он вернулся, в руках у него был небольшой черный ящичек.

— Вам, наверное, интересно, господа, — сказал чиновник, — Президент подписал приказ об увольнении Александра Ревко.

Цой глядел перед собой ничего не выражающим взглядом.

— А это что? — спросил Извольский, показывая на ящичек.

— Подарок. Подарок по случаю десяти лет добрых отношений, связывавших президента, Александра Феликсовича и меня.

Зам администрации поднял крышку, и Извольский увидел небольшой вороненый пистолет, покоящийся между обитых розовым шелком стенок.

Зам администрации резко закрыл ящичек. Через мгновение за ним захлопнулась дверь в комнату отдыха.

Извольский и Цой невольно переглянулись.

Прошло еще пять минут, и в кабинете появился президент. В руках его по-прежнему была бумага об образовании «Федеральной промышленной компании».

— Константин Кимович, — сказал он, — Вячеслав Аркадьевич. Если я услышу, что вы предпринимаете какие-либо действия друг против друга, даже если кто-то спер у другого хоть макаронную фабрику, — я подпишу этот указ. Вам все понятно?

Когда Извольский и Цой вышли из здания, был уже глубокий вечер. Погода стояла ясная и холодная, брусчатка Кремля блестела от изморози.

Охранники обоих, если не считать единственного невооруженного телохранителя Извольского, остались за Боровицкими воротами, и теперь Извольский и Цой шли по мостовой бок о бок, ежась от непривычно холодного ветра.

Цой чувствовал себя неуютно без автоматов вокруг. Извольский глядел куда-то вбок. Неприязнь между промышленниками была совершенно искренней. Две недели сотрудничества не искупали шести месяцев смертельной вражды. Они уже были в десяти метрах от ворот, когда Цой промолвил вполголоса:

— Кстати, Слава, я бы на твоем месте сейчас поехал к «Тиффани» и купил жене самые дорогие сережки, которые ты там увидишь.

— Почему? — не понял Извольский.

— Потому что если бы не разговор с Ириной Григорьевной, я бы тогда к тебе не приехал.

Извольский некоторое время размышлял над ответом, а потом сказал:

— Непременно куплю. Только ты знаешь, ей не нужны сережки.

В глазах Цоя на мгновение вспыхнула какая-то жадная, звериная тоска, и Сляб понял, что кореец думает о собственной девушке.

— Да, — сказал он, — ты прав, я совсем забыл, что твоей жене не нужны сережки.

Бывший полномочный представитель президента в Южносибирском федеральном округе Александр Феликсович Ревко пустил себе пулю в лоб на следующий день после скандальных исков в США и Швейцарии. Похороны были торжественные; из Кремля прислали венки и соболезнования, однако в Москве шептались, что в пистолете с дарственной надписью, подаренном Александру Ревко накануне отставки, был всего один патрон.

Сергей Ахрозов покинул пост генерального директора ФГУП «Южсибпром» спустя примерно месяц досле описываемых событий. К этому времени гигантский государственный холдинг, одно время грозивший поглотить едва ли не половину самых процветающих предприятий Южной Сибири, сдулся до крошечной конторы, занимавшей две комнаты в южносибирском полпредстве. Даже Конгарский вертолетный завод, который первым вошел в холдинг — и тот вернулся в состав промышленной империи Извольского, а привилегированные железнодорожные тарифы у «Южсибпрома» отобрали еще в самом начале.

На ГОК Ахрозов не вернулся. Официальной тому причиной был его перевод в Москву, однако в губернии довольно громко шептались о его привычке к героину.

Ахрозов дважды ложился в клинику, однако единственное, что его могло по-настоящему вылечить, — это работа, а работы ему никто не торопился давать.

Однажды, заехав в «Кремлевскую», Ахрозов встретил там Настю Черягу. Он попросил ее поужинать вместе с ним, однако Настя сослалась на дела и уехала.

На следующее утро Ахрозова нашли мертвым в его московской квартире.

«Скорая» диагностировала смерть от передозировки героина. Прощальную записку самоубийцы изъяла служба безопасности AMК.

Уголовное дело против Дениса Черяги развалилось. Некоторые вещдоки пропали, следователь Шевчук вдруг стал недоступен для комментариев, а через две недели после самоубийства Александра Ревко похудевший, измученный сокамерниками Самарин и сам вдруг изменил показания. На одном из допросов он внезапно назвал заказчиком всех преступлений покойного Степана. Трудно сказать, что бы он сказал на суде, и не переменил ли бы показания снова, — а только на следующее утро его нашли повесившимся в камере.

Розыск с Черяги был снят. Гриша Епишкин вышел на свободу неделю спустя.

Через три дня после его освобождения Настя обвенчалась с Денисом Черягой.

Константин Цой расстался с Ниной Ясеневой, и она продолжила свою карьеру на деньги одного из новых руководителей «Газпрома». Разрыв этот не удивил никого из окружения Константина Цоя, зато их несказанно удивило другое. Через месяц после событий Цой внезапно женился на одной из своих прежних любовниц, высокой, светловолосой и тихой, как Ирина.

Спустя восемь месяцев Константин Цой очень тихо, совершенно не афишируя своего имени, подгреб под себя три четверти российских рыбодобывающих предприятий. Говорили, что ему в этом сильно помогли его южнокорейские партнеры и японская якудза, благо три четверти российской дальневосточной рыбы уходило контрабандным путем в Японию, а три четверти того, что уходило в Японию, контролировала якудза.

Майя Извольская вернулась в Америку. Спустя три месяца после ее возвращения в The New York Times в колонке светской хроники появилось сообщение о ее помолвке с Джеком Галлахером, внуком сенатора от штата Нью-Джерси.