Юрий Вигорь - Сомнительная версия

— С удовольствием, — живо отозвался на его предложение Станислав Андреевич, блестя стеклами очков.

За чаем разговорились, Станислав Андреевич узнал, что Костя работает на механическом заводе в пригороде, год назад развелся с женой, пока что перебрался в общежитие, но временами, когда его одолевает желание побыть в одиночестве, ночует здесь, на яхте.

— Вот вы говорите, что тоскуете в Москве, — говорил Костя, глядя немного исподлобья, и его загорелое, слегка насмешливое лицо окутывалось клубами папиросного дыма. — А я чего бы только не отдал, чтобы хоть на время перебраться в Москву. Нет, нет, меня не интересует обилие магазинов и театров, шумная столичная жизнь, которая изматывает приезжего бестолковой беготней в погоне увидеть как можно больше. Мне бы поселиться где-нибудь хоть на чердаке, но рядом с одним небольшим институтиком. НИИстройфизики. Может, бывали там? Я ведь не знаю: кто вы по профессии?

Еще бы было не знать этот институт Станиславу Андреевичу, когда сам он заведовал в нем лабораторией. Но из какой-то необъяснимой осторожности он промолчал и продолжал слушать Костю, истолковавшего его молчание как знак того, что его собеседнику не доводилось бывать в этом институте.

— Есть у меня, знаете ли, одна идея. Лет пять уже бьюсь с ней. Эффект кавитации в водопроводных трубах. С грехом пополам сделал стенд для испытаний у себя на заводе, с одним датчиком сколько наморочился. Где их здесь достать? Паял, переделывал по десять раз, но добился того, чего хотел. По замерам построил диаграммы, разработал собственную теорию. Ночами не спал, занимался расчетами. Может, из-за этого и разладилась семейная жизнь, пришлось расстаться с женой. Не нравилось ей, что я ночами с бумагами морочусь, торчу допоздна у стенда, а ни денег с того, ни повышения. У нее ко всему деловой подход, а с моего изобретения борща не сваришь и модных босоножек не купишь. Ей сразу чтоб был интерес налицо. Толку, говорит, от твоих головоломок, как с прошлогоднего снега. Я ей втолковываю: обожди, дай время, будет тебе и белка и свисток… И потом, это же серьезное увлечение. Что я, с подругами гуляю или выпиваю с приятелями? Я же изобретаю, может, это единственное, что для меня важно в жизни, и тут ведь стараешься не из-за денег. А у нее насмешки или ругань. Мало того, говорит, что время изводишь, а еще и деньги уходят на эту ерунду. Как-никак приходилось-таки тратиться, кое на что выкладывать из своего кармана, чтобы сделать стенд. Один раз ездил в Москву с чертежами в НИИстройфизики, встречался с одним специалистом, доктором наук Петуховым, а то все больше веду переписку. Собственно, пишу им и надоедаю своим изобретением я, а они вынуждены мне отвечать. Все мои чертежи и схемы остались у этого Петухова. Он тогда, при встрече, не ответил мне толком ни да, ни нет. Послал я три месяца тому назад снова бандероль. Кое-какие дополнительные расчеты и две диаграммы. Через месяц пришел ответ от какого-то кандидата технических наук Лузанского. Пишет, что я крайне смутно представляю себе сложность проблемы, за которую взялся, и не худо бы мне изучить теорию подобия. А у меня эта теория вот где, — похлопал Костя себя ладонью по широкому лбу. — Я от корки до корки все изучил. Попался бы мне этот типчик Лузанский, мы б еще посмотрели, знает ли он ее сам. А еще кандидат технических наук. Ни черта не разобрался он в моих расчетах. Я их снова отослал с просьбой передать товарищу Петухову. Все-таки доктор наук.

— Петухов сейчас… — хотел было пояснить Станислав Андреевич, но тотчас осекся.

— Петухов этот тоже штучка, предложил мне тогда поступать заочно в аспирантуру, а он будет моим научным руководителем, — горячился Костя. — Пока, говорит, в плане нет такой работы, я не могу заниматься ею всерьез, а верить вашим опытным данным на слово нельзя, в науке нужны достоверные факты и лабораторные исследования. Ну мог бы, если б захотел, приехать ко мне. Не разбирать же стенд и не тащить его в Москву? Но, как видно, придется. Возьму контейнер. Я спрашивал в письме у Лузанского, найдется ли у них место для моего стенда. Пишет, что нет. Ну да Петухов, думаю, место найдет. Вам еще чайку налить? — спохватился Костя, видя, что у его гостя пустая кружка.

— Нет, спасибо, спасибо, — остановил его Станислав Андреевич жестом руки.

«Господи, — думал он, — как же его фамилия? То ли Зубков, то ли Бурков? Расчеты его я мельком пробежал глазами между делом, особо-то и не вникая. На первый взгляд они мне показались несерьезными, да и проблемой этой у нас в институте никто не интересуется. „Эффект кавитации в водопроводных трубах“. Тема крайне узкая, во всем мире ею занимается всего несколько человек. Как-то год назад, помнится, читал переводную статью какого-то француза».

— Я вам рассказываю о своих делах, — говорил Костя, — а суть идеи так и не пояснил. Растолкую на простейшем примере. У вас в квартире есть водопроводный кран, и, наверное, временами вы замечали, как при полном напоре возникает особенный дребезжащий звук?

— Да, знаете ли, временами нечто подобное бывает, эдакая вибрация… — потер переносицу Станислав Андреевич, отводя глаза. «И надо же случиться такому, чтобы судьба столкнула меня именно с этим человеком», — думал он.

— Так вот, — продолжал Костя, — эти шумы вызваны воздушными пузырьками, витающими в водном потоке при турбулентном режиме. Процесс можно довести до такой интенсивности, что разорвет трубу. Я сконструировал устройство, нечто вроде глушителя, которое не только помогает ликвидировать шум, но и позволяет экономить электроэнергию, хотя и в незначительной степени. Но в масштабах страны… Со временем это оценят, но я устал бороться с бюрократами, устал от неясности, мне осточертело посылать бандероли с расчетами. Вы позавидовали мне, что я молод духом, а нервы мои издерганы вконец, и если бы не яхта, не море, где временами забываешь обо всем и находишь разрядку для нервов… Что же мне, успокоиться, плюнуть на все, к чертовой матери, и жить в свое удовольствие, брать от жизни то, что не стоит особого труда?

— Ни в коем случае не сдавайтесь, — глядя на, казалось, осунувшееся лицо изобретателя, сказал участливым тоном Станислав Андреевич. — Пошлите снова расчеты в институт, приложите чертежи вашего устройства, напишите подробное письмо этому бюрократу Лузанскому. Может быть, он все же поймет, должен понять, если во всем этом есть здравый смысл.

— А вдруг я все же в чем-то ошибаюсь? Временами мне кажется, что я взялся за задачу, которая мне не по плечу. Правда, до сих пор мне еще никто не доказал, что я заблуждаюсь. Не такой уж я дурак, мог бы и понять.

— Видите ли, вы смотрите на все со своей колокольни, вы изучили проблему, проделали опыты, для вас все кажется ясно и просто…

— Совсем не все ясно и не все просто, — воскликнул Костя, — но кое в чем я все же твердо убежден.

— А Петухов и Лузанский не убеждены именно потому, что не могли серьезно вникнуть в вашу проблему, ведь она очень специфична. И потом, есть текущие дела, у института свой утвержденный план.

— А разве можно запланировать, скажем, открытие теории Эйнштейна или Циолковского? «Нет, погодите с вашими теориями, дорогие товарищи, у нас их нет на повестке дня». Я, конечно, не имею в виду в прямом смысле себя, я знаю себе цену. Не бог весть какое открытие, но все же дело нужное и на Западе этой идеей занимаются. Я недавно сидел в библиотеке и переводил со словарем несколько статей. Но я иду в решении этого вопроса своим путем, а не по чьим-то следам.

«А ведь он, ей-богу, счастливее меня, — думал Станислав Андреевич, разминая папиросу. — Он одержим своей идеей, у него есть любимое дело, и даже если он в чем-то не прав, рано или поздно он найдет верное решение, и будет жаль, если плоды его труда пожнет Петухов. Тот теоретик, а у этого стенд и проделаны десятки экспериментов. Путь практики — всегда надежный путь. И ведь до чего одержим, его ничто не остановит, никакие авторитеты. Вот ведь как важно иногда встретиться с таким задерганным, надоедающим письмами изобретателем лицом к лицу, и понимаешь, что для человека это дело всей жизни и он не просто одержимый маньяк, а экспериментатор и, может быть, в чем-то даже прав. По крайней мере, он заслуживает того, чтобы серьезно вникли в его расчеты и доказали, в чем именно ошибка. Ведь надо же, не поступился человек даже тем, чтобы расстаться с женой, ушел из дому, ютится где-то в общежитии или ночует на яхте. И наплевать ему на неудобства, он их просто не замечает. А посади его на мое место, дай лабораторию…»

— Вы поймите, — говорил с жаром Костя, — ведь непризнание идеи — это трагедия для изобретателя. Что толку биться как рыба об лед, если понимаешь, что это никому не нужно?.. Страшно остаться вне игры, просто прозябать и нагуливать розовый жирок. В том-то и беда, что человек не всегда находит в полной мере выход для умственной энергии, работа зачастую сковывает узкими рамками, а чувствуешь, что можешь дать больше… Я вот производственник, сменный мастер, мы тоже гоним план, и если я внесу частное рацпредложение, как увеличить выпуск деталей, это будут приветствовать. Но стоит заикнуться о серьезных экспериментальных исследованиях, которые позволят изменить что-то в корне, — мне скажут, что у нас не институт и теориями заниматься не место. А куда пойдешь со своими идеями? Нельзя же всем провинциальным изобретателям перебраться в Москву. И начинается писанина, годами длится переписка, которая надоедает тебе и другим, время идет, идет, и ты становишься издерганным, рассеянным, а твоя неудовлетворенность никого не колышет, жизнь требует, чтобы ты вкалывал на работе как все, отдавал себя производству и гнал, гнал план. Ты ходишь по цеху как лунатик и ждешь не дождешься конца смены, когда снова сможешь вернуться к своим расчетам и схемам.