Артуро Перес-Реверте - Кожа для барабана, или Севильское причастие

Куарт посмотрел на дверь:

— Она все еще там?

— Да. Подписывает последние бумаги, вместе с этим адвокатом, которого вы прислали. Через пять минут она сможет уйти.

— Она подтверждает признания дона Приамо?

Навахо поморщился:

— Совсем напротив. Она настаивает на том, что не верит ему. Утверждает, что он неспособен никого убить.

— А он?

— Ничего. Смотрит на нее и ничего не говорит.

Снова открылась дверь в конце вестибюля, и вышел адвокат Арсе. Это был спокойный человек в темном костюме, с золотым значком коллегии адвокатов на лацкане. Уже много лет он занимался юридическими делами Церкви и пользовался заслуженной славой специалиста по нестандартным ситуациям самого разного рода. Его услуги стоили целое состояние.

— Как она? — спросил Навахо.

— Только что подписала свое заявление, — ответил адвокат, — и испросила пару минут, чтобы попрощаться с отцом Ферро. Ваши коллеги не против, так что я оставил их поговорить. Под наблюдением, разумеется.

Старший следователь метнул подозрительный взгляд на Куарта, потом снова на него.

— Пара минут, в общем-то, уже прошла, — заметил он. — Так что лучше бы вы увели ее.

— Отец Ферро будет находиться в камере предварительного заключения? — спросил Куарт.

— Сегодня он переночует в санитарной части. — Арсе жестом указал на старшего следователя, давая понять, что этим послаблением они обязаны ему. — А завтра судья решит, как быть дальше.

Дверь снова открылась, и появилась Грис Марсала, в сопровождении полицейского, несшего в руках стопку напечатанных на машинке страниц. Монахиня выглядела подавленной и совершенно измученной. На ней были те же самые джинсы, водолазка и спортивные тапочки, на плечи наброшена джинсовая куртка. В мертвенно-белом свете вестибюля она казалась еще более беззащитной, чем вчера утром.

— Что он сказал? — спросил Куарт. Она медленно повернулась к священнику и долго смотрела на него, словно не узнавая.

— Ничего, — так же медленно, ровно произнесла она. И так же медленно, безнадежно покачала головой. — Говорит, что это он убил его, а потом опять молчит.

— И вы ему верите?

Откуда-то из глубины зала долетел звук закрывающейся двери. Грис Марсала, не ответив, посмотрим на Куарта. В ее светлых глазах читалось бесконечное презрение.

После того как адвокат Арсе и монахиня уехали на такси, Симеон Навахо, похоже, вздохнул с облегчением.

— Терпеть не могу этих крючкотворов, — вполголоса признался он Куарту, — со всеми их юридическими штучками. От них просто с ума сойдешь, патер, а уж этот ваш — такой дока, что ему палец в рот не клади. — Выговорившись, старший следователь пробежал глазами бумаги, принесенные другим полицейским, и передал их Куарту. — Копия заявления. В общем-то, это не полагается, так что уж, пожалуйста, не слишком афишируйте ее. Но между нами… — Навахо слегка усмехнулся. — На самом деле я был бы рад помочь вам больше, сами знаете.

Куарт взглянул на него с благодарностью.

— Вы и так уже помогли.

— Да я не об этом. Я имею в виду, что священник, задержанный по подозрению в убийстве… — Навахо, явно испытывая неловкость, подергал себя за косичку. — Ну, вы понимаете. Такими делами не слишком-то приятно заниматься.

Куарт перелистал фотокопии документов, написанных официальным языком. В городе Севилье, такого-то числа такого-то месяца такого-то года, предстал перед следователем таким-то дон Приамо Ферро Ордас, уроженец Тормоса, провинции Уэска. На последней странице стояла надпись старого священника: неуклюжий росчерк, похожий на детские каракули.

— Расскажите мне, как он это сделал.

Навахо кивком указал на бумаги.

— Там все написано. Насчет остального мы можем только делать выводы. Судя по всему, Онорато Бонафе находился в церкви около восьми — половины девятого. Вероятно, проник через дверь ризницы. Отец Ферро вошел в церковь, чтобы обойти ее и запереть, и застал его там.

— Он шантажировал всех подряд, — вставил Куарт.

— Может быть, из-за этого. Но, договорились ли они о встрече, или она произошла случайно, суть дела в том, что старик убил его, и точка. Больше никаких подробностей. Он только сказал еще, что потом запер дверь ризницы и оставил его внутри.

— В исповедальне?

Навахо покачал головой.

— Он не говорит. Но мои люди реконструировали ход событий. По-видимому, Бонафе поднялся на леса возле главного алтаря, к статуе Пресвятой Богородицы. Судя по всем признакам, священник тоже поднялся. — Как обычно, он сопровождал свой рассказ выразительными жестами: плавно поднял одну руку, перебирая двумя пальцами, как будто они карабкались на леса, потом проделал то же самое другой рукой, — Там они поссорились, начали драться или что-нибудь вроде этого. В общем, Бонафе свалился — или его столкнули — с пятиметровой высоты. — Навахо сцепил обе пары пальцев и затем изобразил падение одного из дерущихся. — У него на ладони рваная рана, помните? Наверное, пытался ухватиться за что-нибудь на лету. После падения он был еще жив — прополз несколько метров, приподнялся… — С неожиданно тоскливым ощущением, чувствуя, как напряглись мышцы брюшного пресса, Куарт следил, как пальцы полицейского медленно ползут, перебирая воздух. — Но идти он уже не мог, а ближе всего находилась исповедальня. Он добрался до нее и там умер.

Пальцы, изображавшие Бонафе, теперь неподвижно покоились на ладони другой руки, временно представлявшей исповедальню. Благодаря артистическим способностям Навахо Куарт без труда вообразил себе эту сцену; но все же в голове толклись, как стайка комаров, все противительные союзы, которые он ребенком изучал в школе. Но. Однако. Все-таки. Все же. Несмотря.

— Дон Приамо подтверждает это?

Навахо сделал скучное лицо. Это было бы слишком хорошо.

— Нет. Только молчит — и все. — Он снял очки и посмотрел их на свет, словно чистота стекол внушала ему профессиональные подозрения. — Говорит, что это сделал он, а потом молчит.

— Какая-то нелепая история.

Старший следователь не моргнув глазом выдержал скептический взгляд Куарта. Промолчал он только из вежливости.

— Не согласен, — ответил он наконец. — Вы как священник, возможно, предпочитаете другие показания или обстоятельства. Думаю, вас отвращает моральная сторона дела, и я это понимаю. Но поставьте себя на мое место. — Он снова надел очки. — Я полицейский, и сомневаться мне не приходится: у меня есть заключение экспертов и человек — не важно, священник или нет, — который, находясь в здравом уме и твердой памяти, сознается в совершении убийства. Знаете, как мы тут говорим? Жидкость белого цвета, налитая в бутылку с коровой на этикетке, может быть только молоком. Пастеризованным, обезжиренным, цельным — каким угодно, но молоком.

— Хорошо. Вы знаете, что он сделал это. Но мне необходимо знать, как и почему он это сделал.

— Ладно, патер. В конце концов, это ваше дело. Хотя на этот счет, может быть, я и сумею подкинуть вам одну деталь. Вы помните, что, когда священник застал Бонафе, тот находился на лесах у главного алтаря? — Он достал из кармана брюк маленький пластиковый пакетик с перламутровым шариком внутри. — Так вот, смотрите, что мы обнаружили на трупе.

— Похоже на жемчужину.

— Жемчужина и есть, — подтвердил Навахо. — Одна из двадцати, украшающих статую Пресвятой Девы. И она была в кармане пиджака Бонафе.

Куарт недоуменно взглянул на пластиковый пакетик.

— Ну, и?..

— Она фальшивая, патер. Как и остальные девятнадцать.

В своем кабинете, среди пустых столов, старший следователь посвятил Куарта в остальные подробности, успев за это время принести ему еще чашечку кофе, а для себя откупорить небольшую бутылку пива. Он потратил весь вечер и часть ночи на выяснение обстоятельств, но теперь мог с уверенностью утверждать, что еще несколько месяцев назад кто-то заменил все настоящие жемчужины фальшивыми. Навахо дал ошеломленному Куарту прочесть соответствующие заключения и факсы. Его мадридский друг, главный инспектор Фейхоо, проработал все это время, отслеживая путь пропавших жемчужин. Хотя это еще не было установлено точно, все сходилось к тому же Франсиско Монтегрифо, столичному коммерсанту, с которым отец Ферро уже имел дело, когда десять лет назад продал ему картину из Сильяс де Ансо. А Монтегрифо нашел применение жемчужинам капитана Ксалока. По крайней мере, их описание полностью совпадало с описанием партии жемчуга, оказавшейся в руках одного перекупщика — каталонского ювелира, специалиста по отмыванию драгоценностей, приобретенных незаконным путем, который являлся полицейским осведомителем. Разумеется, не было никаких доказательств предполагаемого посредничества Монтегрифо, но косвенных подтверждений — более чем достаточно. Что касается полученных денег, то дата, указанная осведомителем, совпадала с возобновлением реставрационных работ в церкви, закупкой строительных материалов и наймом техники. Поставщики, опрошенные людьми старшего следователя, утверждали, что стоимость заказов превышала суммы, сопоставимые с жалованьем приходского священника и пожертвованиями прихожан на нужды храма.