Агата Кристи - Убийство в проходном дворе: четыре дела Эркюля Пуаро (сборник)

– Ты не просто наблюдаешь, дорогая, – сладко протянула Сара. – Ты еще и кучу вопросов задаешь.

– Я с Голдами еще даже не говорила, – с достоинством ответила мисс Лайэлл. – И не вижу, почему бы человеку и не поинтересоваться представителем собственного вида? Человеческая природа просто околдовывает. Вы тоже так думаете, месье Пуаро?

На сей раз она замолчала достаточно надолго, чтобы позволить своему спутнику ответить.

Не отрывая взгляда от голубой воды, тот ответил:

– Ça depend…[35]

Памела была потрясена.

– О, месье Пуаро! Я не могу представить ничего более интересного – более непредсказуемого, чем человек!

– Непредсказуемого? Вовсе нет.

– Но ведь это так! Как только начинаешь думать, что прекрасно манипулируешь человеком, – он возьмет да и выкинет что-нибудь совершенно неожиданное.

Эркюль Пуаро покачал головой:

– Нет-нет, это не так. Очень редко человек совершает действие, которое не dans son caractère[36]. Все в конце концов однообразно.

– Я совершенно с вами не согласна! – вскричала мисс Памела Лайэлл.

Она молчала где-то минуты полторы, прежде чем начать атаку:

– Как только я вижу людей, я сразу начинаю думать о них – какие они, каковы между ними отношения, о чем они думают, что чувствуют. Это… о, это потрясающе!

– Едва ли, – сказал Эркюль Пуаро. – Природа повторяет себя чаще, чем это можно представить. Море, – задумчиво добавил он, – куда более изменчиво.

Сара повернула голову и спросила:

– Вы считаете, что люди повторяют отпределенные схемы поведения? Стереотипные схемы?

– Précisément[37], – сказал Пуаро и пальцем нарисовал на песке какую-то фигуру.

– Что вы там рисуете? – с любопытством спросила Памела.

– Треугольник, – ответил Пуаро.

Но внимание Памелы уже было привлечено другим зрелищем.

– Вот и супруги Чантри, – сказала она.

По берегу шла женщина – высокая, прекрасно сознающая свою цену и цену своему телу. Она слегка кивнула и уселась на некотором расстоянии от них. Ало-золотая шелковая накидка соскользнула с ее плеч. Она была в белом купальнике.

Памела вздохнула:

– Разве у нее не прекрасная фигура?

Но Пуаро смотрел на ее лицо – лицо тридцатидевятилетней женщины, прославленной своей красотой с шестнадцатилетнего возраста.

Как и все остальные, он знал о Валентине Чантри всё. Она многим была знаменита – своими причудами, своим богатством, своими огромными сапфировыми глазами, своими матримониальными авантюрами и прочими приключениями. У нее было пять мужей и бесчисленное количество любовников. Она последовательно была женой итальянского графа, американского стального магната, профессионального теннисиста, автогонщика. Из этих четырех американец умер, а остальных после развода выбросили на помойку. Шесть месяцев назад она снова вышла замуж – за капитана третьего ранга.

Именно он сейчас шагал по берегу рядом с ней – молчаливый, смуглый, с воинственно выдвинутой челюстью и угрюмым видом. В нем было что-то от первобытной человекообразной обезьяны.

Валентина сказала:

– Тони, дорогой, мой портсигар…

Он протянул его ей, зажег сигарету, помог спустить бретели белого купальника с плеч. Она легла, раскинув руки, подставляя себя солнцу. Муж сел рядом с ней, как какое-то дикое животное, стерегущее добычу.

Памела, понизив голос, сказала:

– Знаете, они ужасно интересуют меня… Он такой мужлан! Такой молчаливый и… как бы это сказать… злобный. Полагаю, женщинам ее типа такие мужчины нравятся. Это все равно что водить на поводке тигра! Любопытно, надолго ли это. Она устает от мужчин очень быстро, как мне кажется – особенно в последнее время. Тем не менее если она попытается от него избавиться, то он может оказаться опасным.

К берегу, довольно стеснительно, спустилась другая пара. Это они приехали вчера вечером. Мистер и миссис Дуглас Голд, насколько смогла узнать мисс Лайэлл из списка постояльцев отеля. Она также знала – поскольку таковы были итальянские законы[38] – их паспортные имена и возраст.

Мистеру Дугласу Кэмерону Голду был тридцать один год, а Марджори Эмме Голд – тридцать пять.

Как уже говорилось, излюбленным хобби мисс Лайэлл было изучение человеческой природы. В отличие от большинства англичан она была способна заговорить с чужаками сразу, а не выжидать от четырех дней до недели, прежде чем осторожно приблизиться, согласно британской традиции. Так что, заметив робость и замешательство мисс Голд, девушка окликнула ее:

– Доброе утро! Не правда ли, сегодня прекрасный день?

Миссис Голд была маленькой, словно мышка, женщиной. Она не выглядела уродкой – черты ее лица были правильными, а фигура – хорошей, но была в ней некая неуверенность в себе и безвкусность, что делало ее невзрачной. Ее муж, напротив, был чрезвычайно красив, почти театрально. Очень светлые кудрявые волосы, синие глаза, широкие плечи, узкие бедра… Он казался больше юношей с экрана, чем реальным молодым человеком, но стоило ему открыть рот, как это впечатление пропадало. Мужчина был очень естественным и простым, даже немного глуповатым.

Миссис Голд с благодарностью посмотрела на Памелу и села рядом с ней.

– Какой у вас замечательный золотистый загар! Я чувствую себя просто-таки недожаренной!

– Приходится много стараться, чтобы загореть ровно, – вздохнула мисс Лайэлл. Она помолчала пару минут, затем продолжила: – Вы ведь только что приехали, верно?

– Да. Вчера вечером. На катере компании «Вапо д’Италия».

– Вы прежде бывали на Родосе?

– Нет. Тут прелестно, не правда ли?

Ее муж заметил:

– Жаль, что ехать так далеко.

– Да, будь он чуть поближе к Англии…

Сара приглушенным голосом сказала:

– Да, только тогда тут был бы сущий ад. Ряды людей, лежащих как рыба на камне… Тела повсюду!

– Да, конечно, это так, – сказал Дуглас Голд. – Досадно, что сейчас итальянская валюта в таком упадке.

– Это ведь имеет значение, правда?

Разговор свернул в стереотипное русло. Вряд ли его можно было назвать искрометным.

Чуть дальше по берегу Валентина Чантри пошевелилась и села. Одной рукой она прижала купальник к груди и зевнула – широко, но деликатно, по-кошачьи. Окинула небрежным взглядом берег. Ее глаза скользнули по Марджори Голд – и задумчиво остановились на кудрявой золотистой голове Дугласа Голда.

Она гибко повела плечами и заговорила чуть более громким, чем нужно, голосом:

– Тони, дорогой, какое божественное солнце! Разве не так? Я просто должна была в прошлой жизни быть солнцепоклонницей. Как ты думаешь?

Ее муж что-то проворчал в ответ – остальные не расслышали его слов. Валентина Чантри продолжала громким, тягучим голосом:

– Пожалуйста, расправь полотенце, дорогой.

Она бесконечно долго заново устраивала свое прекрасное тело. Теперь Дуглас Голд смотрел на нее с неподдельным интересом.

Миссис Голд радостно негромко прочирикала мисс Лайэлл:

– Какая красивая женщина!

Памела, с удовольствием не только получавшая, но и выдававшая информацию, ответила, понизив голос:

– Это Валентина Чантри – ну, та, которая прежде была Валентиной Дакре. Правда, она просто замечательная? Все просто с ума по ней сходят, глаз не могут отвести!

Миссис Голд еще раз посмотрела на берег. Затем она сказала:

– Море такое очаровательное, такое голубое… Мне кажется, что нам пора искупаться. Как думаешь, Дуглас?

Он пару минут смотрел на Валентину Чантри, прежде чем ответить. Затем довольно рассеянно сказал:

– Искупаться?.. Да, подожди минутку.

Марджори Голд встала и пошла к воде.

Валентина Чантри, чуть перекатившись на бок, смотрела на Дугласа Голда. Ее алые губы чуть изогнулись в улыбке.

Шея мистера Голда слегка покраснела.

Валентина Чантри сказала:

– Тони, дорогой, ты не будешь против? Мне нужна баночка крема для лица – она осталась на туалетном столике. Принеси ее мне, там на крышечке ангел.

Капитан послушно поднялся и пошел в отель.

Марджори Голд погрузилась в море, крича:

– Вода чудесная, Дуглас, такая теплая! Иди сюда!

– Вы идете? – сказала ему Памела Лайэлл.

Он рассеянно ответил:

– Я бы хотел сначала как следует прогреться.

Валентина Чантри шевельнулась. Она подняла голову, словно чтобы позвать мужа, – но тот уже исчез за стеной сада отеля.

– Я хотел бы макнуться в последнюю очередь, – сказал мистер Голд.

Миссис Чантри снова села и взяла флакон с маслом для загара. Но крышечка была слишком туго завинчена, и она не могла с ней справиться.

– О боже, я не могу ее открыть! – громко и недовольно заявила она и посмотрела на соседей. – Не могли бы вы…