Далия Трускиновская - Труп-невидимка

Сбоку, под кормушкой, словно гигантская запятая, лежала Лена, лержась обеими руками за горло. Ноги ее были согнуты в коленях и подтянуты к подбородку, как будто у нее сильно разболелся живот. Лицо…

Лицо было мертвым.

Я на своем веку много мертвых лиц повидала. Есть у них такое выражение, какого у живого лица никогда не встретишь.

Я заорала.

Будь Лена жива – она бы хоть пошевелилась. Не родился еще человек, способный остаться неподвижным, если я воплю. Это, кстати, наилучший способ отличить тяжелораненного или обморочного от уже состоявшегося покойника.

Но Лена не шевельнулась.

Тогда я выбежала из сарайчика и понеслась через загон к дому.

Конечно, мне было жутковато. Но, с другой стороны, я безумно радовалась – наконец-то хоть один труп! А то после падения дракона в багажник все пишу, пишу, пишу, и хоть бы плохонькое мертвое тельце! И про семью написала, и про животных, уж прямо не знала, как дальше быть, и тут – извольте, отравленная Леночка!

Конечно же, когда я ворвалась в гостиную Галки со мной был настоящий шок. Я прекрасно знаю, как выглядит шок, Я его при каждом покойнике испытываю. Ноги у меня в этом состоянии становятся каменными, а тело неповоротливым. Ни за какие сокровища мира я не сумела бы сделать несколько шагов, отделяющие меня от тела. Да и зачем их делать? Потом я погу схватить первый попавшийся предмет, все равно, одушевленный или неодушевленный, и быстрее молнии куда-нибудь понестись, оглашая окрестности криком. Главное – не забыть огласить, а то шок какой-то неправильный. Потом я врываюсь, падаю и шепчу. Это обычно производит очень хорошее впечатление. Мне даже читательницы писали: в трудную минуту начали падать и шептать, так это действует лучше всякой матерщины.

Лучше всего то, что все сразу понимают: это – шок. И лечат его испытанным народным средством – алкоголем. Иногда попадается кое-что коллекционное. А как-то любители Востока сдуру принялись меня отпаивать японским слабеньким сливовым винишком, которое ненамного крепче компота. Я же не имела права выходить из шока и продолжала нервно шептать.

Некоторые виды алкоголя действуют как-то странно. Я глохну и тупею, глядя на мечущихся людей. Что глохну – это лдаже неплохо, потому что они говорят страшные глупости. Хуже, что они вызывают милицию, и я не могу полноценно провести допрос, только нечленораздельно мычу.

Итак, я все проделала как надо. Я и огласила окрестности криком, и ворвалась, и упала на диван, и выпила не слишком много – а столько, чтобы потом рассказать, как нашла в сарайчике тело Лены.

Собственно, насчет алкоголя я могла не беспокоиться. Мои свекрови, и старшая, и младшая, взбалмошны только когда речь идет о их личных делах. Если они видят, что я взяла след, а шок – один из вернейших признаков, то они бодро стоят на страже моих интересов и не позволяют посторонним мешать процессу. В частности, присматривают за спиртным.

Свекор обычно тоже оказывает посильную помощь. На сей раз он только причитал:

– Увы мне, окаянному! О, горе стало! Объяша мя беды адовы! Скорбь и болезнь обретох!

– А где Раймондюкас?! – догадался спросить Лешка. – Найдите Раймондюкаса!

Несколько человек кинулось в сарайчик, остальные – искать психоаналитика. Но обе экспедиции вернулись с нулевым результатом.

Что не смогут найти Раймондюкаса – я и так догадывалась. Но ведь и Леночки в сарае не оказалось!

– Но там кто-то лежал, – сказал молодой птицевод. – Даже ворочался. Подстилку прогреб до пола. И вот…

Он протянул золотую зажигалку, инкрустированную бриллиантами.

– Это она, – прошептала я. – Она была отравлена и билась в судорогах… Зачем только она приняла это лекарство?..

Свекрови выразительно переглянулись. И еще раз переглянулись. Они очень заботились, чтобы это было замечено всеми окружающими. В таких случаях семья мне обычно подыгрывает.

– Найти Раймондюкаса! Немедленно! – закричал Лешка.

Но психоаналитика нигде не было. И машина, на которой они с Леночкой приехали, тоже исчезла.

Обратной дороги я не помню. За рулем был Альфонс Альфонсович, бормотавший, что неплохо бы отправиться в монастырь на покаяние. Конечно же, мы въехали в кювет. Дня таких случаев полезно иметь свой автокран.

Приехали домой мы утром. И привезли с собой головную боль. Я немного вздремнула, но сон на пользу не пошел. Когда я, охая и хватаясь за виски, вползла в столовую, слабенькое октябрьское солнце лениво освещало комнату площадью в семьдесят квадратов. Мусенька налила мне крепкого чая, и я поинтересовалась:

– Где все?

– Авдотья Гавриловна спит, Нинель Аристарховна на крыше делает утреннюю зарядку. Альфонс Альфонсович… – тут горничная несколько смутилась. – Он образа на стенку приколачивает. Говорит, будет перед ними поклоны бить. И картинку из журнала туда же. Говорит – это государыня императрица Катеринушка.

– Близнецы?

– Остались у Расторгуевых. Дусеньку-то так и не поймали. Сидит в бассейне и не дается!

– Так что, фура без нее пришла?! – ужаснулась я.

Дело в том, что я неоднократно выбегала замуж, но из этих затей решительно ничего хорошего не получалось. Вот разве что мой шестой муж приохотил меня к разведению земноводных и рептилий. Когда он под покровом ночной темноты сбежал от меня с одним рюкзаком, мне остались черепаха Мотя, игуана Георгий, два питона, Марик и Бобик, варан Афродита и совсем еще тогда юная крокодилиха Дусенька. Они были со мной в самые трудные времена. Марик и Бобик из крошечных очаровательных змеенышей стали трехметровыми красавцами, хотя с их половой принадлежностью у нас пока полная неясность. Некоторые остряки говорят, что пол змеи определить совсем просто – нужно только заглянуть ей под хвост. Я бы им порекомендовала поискать у голодного Марика, где у него кончается туловище и начинается хвост. Впрочем, про животных я, кажется, уже писала…

Так, а о чем я еще не писала?

Вспомнила! Прислуга!

С гувернанткой Люсенькой и старшей горничной Мусенькой вы уже знакомы. У нас есть дворник Афанасий, зоотехник Гоша, мажордом Лукреций Назонович (кажется, грек, но я не уверена), шеф-повар Аркадий, кухонная бригада в составе трех человек и шесть младших горничных. Пока хватает.

Правда, я все собираюсь завести себе литературного секретаря. Это будет очень удобно. Допустим, я расследую очередное преступление. Я смогу полностью сконцентрироваться на деталях, покойниках, сложной интриге, а лимтературный секретарь потом вставит в текст фрагменты про мою семью, про особняк, про животных, про историю нашего обогащения. А то всякий раз я это делаю сама и постоянно забываю, о чем уже успела рассказать, а о чем только собиралась. Вот, скажем, наше совместное прошлое. Ну, нельзя же не поведать, как мы жили в двухкомнатной квартирке – я, две свекрови, свекор, незамужняя дочка Нинели Аристарховны Светик, два внука Авдотьи Гавриловны, юные оболтусы, которых приходилось водить в школу под конвоем, и Алевтина Марковна, насчет которой я всегда сомневалась – вроде бы моей свекровью она быть не могла, я бы такое запомнила, но никто из старшего поколения ее за свою родственницу не признавал, а сама она всякий раз говорила иное. И про юность моих ненаглядных змеенышей я тоже могу говорить часами и писать страницами.

Так вот, прислуга. У нас возникли странные союзы. Казалось бы, кого должен больше всех любить шеф-повар? Конечно, меня. Я в еде неприхотлива, были бы только под рукой мои любимые сигареты «Голуаз». А он обожает младшую свекровь Нинель Аристарховну с ее периодами жесточайших диет и фантастического обжорства. Я своими глазами видела, как он шел за ней по коридору с подносом и ворковал:

– Нинель Аристарховна, миленькая, хоть ложечку проглотите! Вот овсянка на воде, только для вас старались!

Я же могу месяцами выпрашивать вишневый торт с кремом – и без всякого результата.

А кого больше всего должен любить наш почтенный мажордом? Тоже, разумеется, меня. Я неприхотлива, и единственное мое право, которое я отстаиваю, – это право пускать в спальню животных. Он почему-то считает, что варану или игуане не место под одеялом. Да и Марик с Бобиком, по его мнению, должны постоянно сидеть в обогреваемом террариуме, а не свисать с лестничных перил. Любит же он разгильдяев-близнецов! Если собрать все пустые бутылки, которые за ними подбирают в течение месяца, и сдать, то на полученные деньги можно, наверно, купить им по новому навороченному байку. Впрочем, я так давно не сдавала бутылок!..

А кого должна любить старшая горничная? Да меня же! Я совершенно не вмешиваюсь в ее дела, даже когда она затевает у меня в кабинете уборку в разгар работы над очередным детективом. А Мусенька без ума от старшей свекрови Авдотьи Гавриловны. Моя старшая свекровь вообще удивительно безалаберный человек. Если ей не с кем поехать по дорогим бутикам или в ночной клуб, она может запросто прихватить с собой дворника Афанасия или Мусеньку. А если она ни с кем не познакомилась в ночном клубе, то опять же в пятом часу утра срочно вызывается дворник Афанасий…