Элизабет Питерс - Лев в долине

– Насколько я успел понять из слов Рамсеса и Абу, злоумышленники действовали очень аккуратно. Похитителями были вовсе не провожатые, поднимавшиеся с нами на пирамиду. Абу расспросил своих людей. Оказалось, что их отпустил американец, назвавшийся нашим спутником. Свои слова он сопроводил щедрым бакшишем, чтобы у них не возникло лишних вопросов.

– Удивительно! Я думала, что это примитивная попытка вымогательства, в худшем случае – проделки Каленищеффа, решившего задержать нас, пока он не закончит какие-то свои подлые делишки.

– Ты думала неправильно, Пибоди. Каленищефф не посмеет встать на пути у МЕНЯ.

И Эмерсон оскалил зубы, словно собрался вцепиться негодяю в глотку. Должна сказать, его аргументация выглядела убедительно.

– Тогда кто же? Кто мог покуситься на Рамсеса, если не... Боже, Эмерсон!

– Смотри не произноси гадких слов, Пибоди!

– Именно он, и никто иной! Гений Преступлений!

Не буду воспроизводить наш дальнейший разговор. Реплики Эмерсона были крайне бессвязны и преследовали одну цель – не дать мне пикнуть. Рамсес, по своему обыкновению, пытался вставить словечко, вернее, пространную тираду, но без всякого успеха. Экипаж уже подкатил к гостинице, а Эмерсон все не мог успокоиться. Я прекратила спор, чтобы не позорить себя криком в гостиничном вестибюле.

Коридорный сообщил, что в наше отсутствие к нам в номера доставили многочисленные свертки. Эмерсон кивнул и бросил коридорному монетку.

– Наверное, это мои сегодняшние покупки. Хорошо, что хоть что-то получилось!

Свертки были свалены в углу. Поверх кучи гордо, как часовой, восседала Бастет. Караульную службу она несла исправно, внушая ужас гостиничной челяди. Суеверные египтяне, учитывая ее сходство с изображениями кошек в древних гробницах и собачью преданность хозяину, подозревают, что дело с нашей Бастет нечисто. Они недалеки от истины: недаром мы дали ей имя древнеегипетской богини.

Бастет и Рамсес приветствовали друг друга с такой страстью, словно не виделись по меньшей мере год. Однако кусочки жареной курицы, которые наш сын припас для своей хвостатой подружки, были ею высокомерно отвергнуты.

– Любопытно, – протянул Рамсес, – очень любопытно...

Спорить с этим было трудно: жареная курица – любимое лакомство нашей кошки.

– Может, еда отравлена? – предположила я.

– Тогда мы уже бились бы в агонии, а то и вовсе отправились на тот свет, – язвительно ответил Эмерсон. – Хватит с меня мелодрам! Рамсес, тебе пора спать! А ты, Амелия...

– Да, Рамсесу и впрямь пора в кровать, вставать завтра ни свет ни заря. Дверь в его комнату придется оставить открытой, мало ли что...

Эмерсон послал мне взгляд, полный упрека.

– Дорогая моя Пибоди... – начал он.

– Ничего не поделаешь, Эмерсон.

– Что ж... После всех этих приключений твой сон, Рамсес, будет очень крепок. Если ты проснешься и услышишь... В общем, что бы ты ни услышал, не обращай внимания.

– Даже на самые ужасные звуки, папа?

– Даже на самые ужасные, сынок. Папа сам разберется.

– Хорошо, папа. А если ты или мамочка станете звать на помощь?

Невинный детский вопрос вогнал Эмерсона в краску, как школьника. Мне было забавно, но вмешиваться я не собиралась. Дорогой супруг сам вырыл себе яму, сам в нее свалился – пусть сам и выкарабкивается.

– Папа все тебе объяснит, дорогой, а я ненадолго отлучусь по одному делу.

Бронзовые щеки Эмерсона, только что заалевшие от смущения, теперь побагровели от подозрений.

– Какое еще такое дело?

– Я скоро вернусь.

– Пибоди, я категорически запрещаю... – Моя гримаса подсказала Эмерсону, что он выбрал негодный тон. – Я требую, чтобы ты воздержалась от вмешательства в дела, которые тебя не касаются. Уже поздно! Нельзя будить людей среди ночи, дабы прочесть им лекцию об их личной жизни!

– Раньше я собиралась побеседовать с мисс Дебенхэм с утра. Но ты ведь сам решил уехать из Каира так поспешно и даже не посоветовался со мной. Поэтому я и вынуждена поторопиться.

Не дав ему ответить, я выскользнула из номера.

Коридорный, дежуривший перед номером мисс Дебенхэм, сообщил, что она еще не вернулась, поэтому я решила поискать ее в вестибюле и на террасе.

Было еще не так поздно, как я опасалась, просто вечер оказался чересчур насыщен интересными событиями. Постояльцы отеля потягивали на террасе коктейли и наблюдали за акробатами, заклинателями змей и прочими жуликами, старавшимися изо всех сил. Однако мисс Дебенхэм там не было. Мне показалось, что в толпе «актеров» мелькнул оранжевый тюрбан, но разглядеть молодого англичанина мне не удалось. В конце концов, в грязном оранжевом тюрбане может разгуливать кто угодно.

В глубоком унынии я решила отложить поиски. Откуда мне было знать, когда вернутся мисс Дебенхэм и Каленищефф и вернутся ли вообще. Во время нашей стычки, о которой я уже вскользь упоминала, Каленищефф похвастался, будто у него в Каире собственное жилище. Вдруг он потащил мисс Дебенхэм туда?

Но раз так, мой долг и подавно заключался в том, чтобы предупредить юную особу об опасностях, грозящих ее репутации. Да и с Каленищеффым не мешает побеседовать. Я не сомневалась, что, призвав на помощь здравый смысл, угрозы и зонтик, заставлю его выложить правду. После похищения Рамсеса мой материнский долг – выяснить, кто же скрывается за этим фальшивым князем и чего хочет его таинственный хозяин. В прошлом году я уезжала из Египта, полная решимости вывести этого мерзавца на чистую воду. А его наглая попытка похитить нашего сына наглядно показала, что он не уймется, пока не отомстит мне и моей семье. Так что речь шла не только о справедливости, но и просто о самозащите. Непонятно, как Эмерсон умудряется этого не замечать.

Я устроилась в салоне и написала два письма. Первое, адресованное Каленищеффу, получилось коротким. Сообщив, что хочу как можно скорее переговорить с ним, в конце записки я пригрозила пустить в ход зонтик, если Каленищефф вздумает увильнуть от встречи. Достану негодяя хоть из-под земли. Письмо мисс Дебенхэм отняло больше времени: пришлось объяснить, кто я такая и почему к ней обращаюсь. Объяснение я сопроводила коротким, но убийственным описанием истинной личины Каленищеффа и уверениями, что мы с Эмерсоном стремимся ей помочь. В завершение я призвала молодую особу взяться за ум и сойти с опасной дорожки, в конце которой ее ждет один позор. Чужое безумие всегда заметнее собственного.

Оставив письма портье, я с чувством выполненного долга отправилась к себе. Я сделала все, что смогла, – по крайней мере, на тот момент.

В номере горел ночник. Мы завели эту привычку, чтобы отпугивать повадившихся к нам грабителей и убийц. Мой супруг лежал на спине и дышал так размеренно, что я сразу догадалась: он лишь притворяется спящим. Даже когда я заняла свое место на супружеском ложе, Эмерсон не удостоил меня ни разговором, ни иными знаками внимания. Я поняла, что впала в немилость, но нисколько не огорчилась: при малейшем шорохе из нашей комнаты Рамсес сразу забыл бы про сон.

Вернувшись в отель и прочтя мое письмо, мисс Дебенхэм непременно попытается переговорить со мной до нашего отъезда. Возможность урезонить ее была не потеряна, а только отложена. Предвкушение предстоящей нотации убаюкало меня лучше всякой колыбельной.

Увы, ожиданиям не было суждено сбыться. На заре нас разбудили отчаянные вопли слуг. В постели мисс Дебенхэм, на окровавленных простынях, был найден труп Каленищеффа. Он был убит ударом кинжала в сердце. Самой мисс Дебенхэм не оказалось ни в номере, ни в гостинице.

Солнце уже стояло почти в зените, когда мы сели в поезд, проходивший через Дахшур. Эмерсон кипел, как вулкан перед извержением, однако обвинить в задержке меня он не мог при всем желании. Случившееся смешало планы всех постояльцев отеля. Многих, в том числе и нас, допрашивала полиция.

– Напрасно ты согласилась разговаривать с этими остолопами! – бурчал Эмерсон. – Полицейские могли бы оставить гостей в покое, убийца все равно испарился из отеля задолго до того, как обнаружили тело.

– Если ты намекаешь на мисс Дебенхэм, то напрасно: она ни при чем. Я сочла своим долгом втолковать эту истину полицейскому.

– И зачем, скажи на милость, невиновной прятаться?

– Господи, ну и недогадлив же ты! Бедняжку похитили убийцы Каленищеффа!

Эмерсон устроился поудобнее на потертом кожаном сиденье вагона. Справа высились пирамиды, но в данный момент ему было не до них. Мой ненаглядный супруг всегда делает вид, что ему очень досаждают убийства и прочие мелкие помехи, то и дело прерывающие нашу работу, но я-то знаю, что у него чутье настоящего сыщика. После отправления поезда у нас впервые появилась возможность обсудить убийство. В синих глазах Эмерсона светился жгучий интерес.