Елена Колчак - Маргаритки для одинокой леди

Вообще предельно странным было все. Сначала неожиданная и сумбурная встреча с Ильиным у моего подъезда. Плюнув на тайну следствия, он вдруг решил рассказать, что у спортплощадки в ночь убийства Альбины стоял красный «запорожец». Красный? Ну, в темноте, пожалуй, что и красный. Не то Ильин хотел меня предупредить, не то предостеречь… Хотя это не лезло ни в какие ворота. Рассказал, помахал ручкой и уехал. Потом Костик в этом чертовом скверике. И в каком виде, боже мой! Волки за ним гнались, что ли? Потом этот гимназический гаишник… Он бубнил в свою рацию, не то объясняя что-то, не то уточняя, и поглядывал в нашу сторону.

Костик опять сел за руль и вдруг рванул с места так, что дверца, которую он не захлопнул, а просто прикрыл, захлопнулась сама. А я треснулась локтем о свою дверцу. Но ни того, ни другого Костик, кажется, даже не заметил. Он гнал так, что оставалось только упираться изо всех сил, чтобы не откусить собственный язык. Костик сразу углубился в какие-то гаражи и задворки, закладывал поворот за поворотом, так что вскоре я потеряла всякую ориентировку. Не только, куда мы направляемся, но и где вообще находимся. Точно было ясно одно: из города мы не выезжали. Хотя ни одного знакомого места тоже не наблюдалось. Гонка по пересеченной местности была, однако, недолгой. Машина захрипела, закашляла, подпрыгнула на какой-то кочке и остановилась.

Костик выдернул ключи и выбрался наружу. Я выбралась следом. Он, кажется, и не сомневался в этом, даже не глядя на меня. Мы снова начали петлять, теперь уже на своих двоих.

Через несколько минут на пути появилось большое угрюмое здание. Нижние окна украшались основательными решетками, верхние этажи, похоже, были жилыми, в трех-четырех раскрытых окнах развевались чистенькие белые занавесочки.

Поминутно спотыкаясь на камнях и огрызках металлолома, мы обогнули здание и попали в огромный двор. Местность стала еще более пересеченной: ямы, трубы, даже, по-моему, шпалы или что-то очень на них похожее. Будь я в босоножках, а не в кроссовках, давно бы осталась лежать где-нибудь с переломанными ногами. Да и в кроссовках тоже ухитрилась пару раз не устоять и основательно приложиться коленкой. Длинноногий Костик задавал такой темп, что поспевать за ним приходилось с высунутым языком.

Наконец мы наткнулись на какую-то каменную будку с железной дверью. Костик почти втолкнул меня внутрь, приложил палец к губам, захлопнул ржавую створку и со страшным скрежетом задвинул засов. Снаружи будка выглядела не больше трансформаторной, но внутри было достаточно просторно.

Только я собралась немного отдышаться, как Костик, крепко сжав мой локоть, подтолкнул меня дальше. Под ногами оказались ступеньки, которые я едва не пересчитала. Кубарем. Но Костик держал меня крепко, и до низу мы добрались, в общем, благополучно, если не считать того, что собрали со стен всю паутину, а я треснулась о какую-то трубу. На этот раз плечом. Вероятно, для разнообразия.

Внизу, как ни странно, было посветлее, чем наверху. Мы пересекли громадный зал, заставленный ржавыми станками, годными разве что в музей машиностроения — выглядели они ровесниками, как минимум, стефенсонова детища. Потом пришлось лезть какими-то узкими и низкими проходами. Для чего бы они ни служили, но передвижение по ним людей явно не предусматривалось. Судя по направлению, мы двигались в сторону того дома с решетками, во дворе которого стояла впустившая нас будка. Я, правда, совершенно потеряла всякое ощущение времени. В один момент казалось, что железная дверь захлопнулась минут пять назад, в следующий — что прошло не меньше суток. Остановились мы в конце концов в том самом подвале, где сидели теперь.

Глухая тишина постепенно сменилась обилием звуков. Грохотали какие-то тяжелые машины — на танках они там ездят, что ли? Лаяли невесть откуда взявшиеся собаки, и сквозь лай доносился безжизненный металлический голос, повторявший одно и то же:

— Дом оцеплен, сопротивление бесполезно. Выходите.

Костик осторожно подошел к окошку, я поднялась вслед за ним. Грохот и собачий лай еще усилились, а Костик вдруг стал сползать по стене, цепляясь ногтями за ободранную штукатурку и обломанные кирпичи. Я еле успела его подхватить. В подвальной полутьме перед его джинсовки казался совершенно черным, а сам Костик стал таким тяжелым, что мне пришлось опуститься на пол.

Одна из собак лаяла уже прямо за окошком…

…Обливаясь холодным потом, я проснулась. Подвала не было, Костика не было, была ночь и моя квартира. Черт знает, что такое!

А вот собака лаяла на самом деле. И даже не одна. Где, интересно, шляется этот проклятый Бобик? Кто за порядком во дворе следить должен? Королева Голландии? А я-то его кукурузой кормила… Что же все-таки происходит? Попытки разглядеть что-то с балкона — даже с помощью оптики — были не более успешны, чем игра в чехарду среди сугробов. Ох…

Ну что же, не можешь работать головой — работай ногами. Облагородив нижние конечности джинсами и кроссовками, я ринулась в бой, воззвав попутно к духам Брюса Ли, Вагнера и кавалерист-девицы Дуровой. На абор-рдаж! В последний момент еще хватило соображения сунуть в карман фонарик и газовый баллончик — что-то мне этот жест напомнил…

А, потом! Скатилась по лестнице — лифт, как всегда, когда он больше всего нужен, был то ли занят, то ли сломан — и понеслась по пересеченной местности родного двора. Вот уж воистину, сон в руку!

На площадке имела место быть картина трогательная, комичная и ужасная одновременно.

Впрочем, то, что она ужасная, стало ясно несколько позже. А вначале меня поразил запах — как в деревенском сортире, ну, может, чуть послабее, все-таки открытое пространство, не деревянная будочка. Не самая приятная атмосфера. Особенно для вокальных упражнений.

Но концертантам это, похоже, ничуть не мешало: полдюжины собак всех мастей и размеров заливались на разные голоса и, что удивительно, в разные стороны. Безмолвствовал лишь один пес — Джек, он же Полкан, он же Шарик и Бобик. Он занимался более важным делом, чем реклама зоологической оперы: деликатно, как тот самый початок кукурузы, придерживал за горло лежащего на земле мужчину в темной одежке. Стоило пленнику шевельнуться, клыки Джека нежно касались его горла, не причиняя, однако, видимого вреда.

В темноте белело только лицо и почему-то одна ступня. Я пригляделась: на одной ноге туфля была, на другой — нет. Странные привычки у этих мужчин… Да и сами они… С некоторым усилием я узнала в пленнике того самого придурка-кандидата, что устраивал на рынке скандал своей бывшей жене.

В полуметре лежало еще одно тело. Женское. С чулком на шее. Чулок был не «Маргарита», хотя и похожий. Я попыталась его развязать, но безуспешно, настолько он утонул в складках кожи. Страшно не было — зато злость меня душила всепоглощающая. Если бы не опасение задеть Полкана, я точно полила бы этого пленного мерзавца из баллончика. А может, и вовсе убила бы.

— Разрежьте.

Я вздрогнула и обернулась. Оказывается, пока я вникала в ситуацию, сцена пополнилась новыми действующими лицами. Одно из них представляло собой типичного — прямо из анекдотов — нового русского: златая цепь на дубе том и пляжные шорты до колен, разрисованные пальмами и прочими веселостями. Только малинового пиджака и не хватало. Хотя по такой жаре…

Но анекдоты анекдотами, а именно это «лицо» светило вторым, кроме моего, фонариком и протягивало мне раскрытый перочинный нож. Остальные, человека три-четыре, предпочли роль сторонних наблюдателей и стояли поодаль, не пытаясь ни во что вмешиваться.

После недолгой возни я справилась с чулком. Хотя могла бы этого и не делать: по правде, тело уже начинало холодеть. Однако, надо идти звонить Ильину или прямо 02. Как бы в ответ на эту мысль пальмовые шорты задиньдинькали весьма характерным позвякиванием. На свет — хотя какой уж там свет в два фонарика — появился мобильник: «Да — не знаю — приду, расскажу — скоро».

— Извините, вы не позволите позвонить?

Владелец протянул мне трубку:

— Конечно, возьмите, надо же сообщить…

Надо же! Такой весь из себя типичный субъект, а поведение — выше всяких похвал. А на земле валяется кандидат наук (небось, философских), который только что задушил собственную — пусть и бывшую — жену.

Сколько живешь, столько и удивляешься. Во всяком случае, жизнь постоянно оказывается куда богаче любых представлений о ней.

Ильин приехал через четверть часа. Вместе с — как это называется — опергруппой? Всякие там эксперты, следователи и прочие.