Алена Смирнова - И передай привет полковнику

— Останови запись, — снова сказала я.

— Невмоготу?

— Я выложу тебе кое-что. Возможно, не в струю, но все равно. Слишком свят Слава в собственной редакции.

— Поля, только щади мое целомудрие.

— Меня бы кто когда пощадил.

— Ну, в знак солидарности выдюжу. Приступай.

Несколько лет назад мне предстояло писать о кабинетах анонимного кодирования. Их развелось так много, что только феноменальная жажда сивухи у неизбалованного сластями народонаселения могла спасти его от соблазна поголовной и одномоментной завязки. Не мудрствуя с антитабачным вариантом, я придумала посетить форпост здорового образа жизни в трогательном образе девушки, отчаявшейся в одиночку справиться с проблемами неразделенной любви и алкогольной зависимости. Я позвонила по первому попавшемуся в газете номеру, выяснила, что сначала надо в течение пяти дней подвергаться рефлексотерапии, а на шестой кодироваться в группе. Я совершенно по-свинячьи хрюкнула, услышав о стоимости услуг. Но членораздельно сообщила алчному человеку на другом конце провода: «Здоровье дороже». Потом я робко поклялась себе не спиваться и регулярно лечить кариес. Если здоровье и было дороже кодирования и протезирования зубов, то не намного.

В понедельник я отправилась. Поликлиника, в которой приютился кабинет, была пуста, как брошенный за ненадобностью спичечный коробок. Я минут десять провела в одиночестве, а потом ко мне присоединились мужчина и женщина. Им было лет по тридцать, стаж вкалывания в семье уже придал им черты добросовестных мастеровых, не самая дешевая одежда претендовала на что-то, но я не поняла, на что именно.

Январский денек случился не из безмятежных. Ночной буран наделал завалов и заносов, нарвал проводов. Транспорт впервые на моей памяти имел уважительную причину для отсутствия и вовсю ею пользовался. Мы с вновь прибывшими сговорились не терзаться понапрасну: наверное, доктор откуда-то продирается к нам сквозь непогоду и ее последствия, чтобы помочь вернуться к детской трезвости и оценить божественный вкус напитков типа лимонада. Дождемся.

Женщина пала под бременем тишины, скуки и любопытства первой.

— Вы насчет родственника консультироваться или как? — спросила она меня.

Не опробовать на ней свою легенду было грешно. Но, видимо, я по неопытности перестаралась. Потому что женщина, выслушав перечень моих симптомов, почерпнутых в мутном кладезе взятого у приятеля напрокат учебника наркологии, восхитилась:

— Ни за что бы про вас не догадалась. Так свежо выглядите.

— Французская косметика, — заскромничала я.

И мысленно похвалила себя за то, что в погоне за пущим эффектом не живописала, как вылакала с лютой похмелюги лосьон, разбавив минералкой и закусив брикетом пудры.

Долг платежом красен. Печальная история моего падения в ликерный омут заставила ее рассказать свою, то есть мужа. Она не испрашивала у него разрешения или хотя бы согласия на выгребание подноготной, а мужчина не пытался ее остановить, только кривился.

На директора фирмы, где ее муженек курьерствует, она не походила. Я опасалась родственного скандала, однако вскоре мужчина начал поддакивать. Он с друзьями завел собственное дело. Он пахал. Все, абсолютно все неподъемными веригами висело на нем. Он погибал от усталости, в то время как его заважничавшие партнеры целыми днями где-то шлялись, раздобывали какие-то побочные деньги и заглядывали в офис лишь для того, чтобы запустить загребущие ручонки в кассу, изъять оттуда наличку и, если он был там, бросить: «Я должен». А если он отсутствовал, то и ничего не бросать. Он пробовал их остановить, но только наштамповал себе врагов. И тогда вспомнил, что размышления о категориях преступления и наказания можно прервать водкой. Осуществил и сразу удачно. Одна загвоздка, жена восстала против избранного им метода. Она предложила другой. После работы он покупал вино или шампанское, цветы, какие-нибудь конфеты. И дома, уложив детей, они устраивали ужин при свечах, судя по фигуре жены, обычную обжираловку, но что делать, она прекрасно готовила. На короткий срок мужчину это утешило. А бизнесмена продолжало грызть пренебрежительное отношение партнеров. Уже было очень больно, уже лилась кровь, как в трубочку при анализе, уже безысходность затмевала недавние надежды на спасение. Он по-прежнему приносил в дом все необходимое для романтических трапез. Только предварял явление семье заходом в бар и снимал ставший привычным состоянием стресс коньяком. Там, а не у несколько подраздутого психологами семейного очага, расплачиваясь за дорогое пойло и презентуя бармену сдачу, он чувствовал себя равным приятелям. Нет, гораздо более одаренным, порядочным и перспективным, чем они. Да вот незаметно для себя он стал перебирать. Жена задалась вопросом, почему его развозит после ритуального бокала шампанского и он засыпает за столом, презрев упоительное любовное продолжение озаренного свечами чревоугодия? Отговариваться хроническим переутомлением долго не пришлось. «Если не можешь по-человечески, то есть со мной, бросай совсем», — сказала супруга. И приволокла к врачу.

— Видишь, Измайлов, — допекала я полковника, — нельзя однозначно утверждать, что Муравьев с Коростылевым плохие, а Ивнев хороший.

— Мне пригодится то, что ты рассказала, Полина, — вежливо, но равнодушно выдавил он из себя. — Дослушай пока Ивнева, сделай одолжение, а я переварю информацию.

— Включи магнитофон, всеядный.

Из общих денег Слава оплатил решающую схватку с зеленым змием и Петра, и Коли. Через полгода Муравьев принялся за старое. А Коростылева и убили закодированным, он потом сам повторил процедуру. Коля вообще очень своеобразно участвовал в жизни «коллектива». Когда Петр угомонился с возлияниями, Муравьев начал подзуживать Виктора. Дескать, с нами, младшими партнерами, не считаются, нам не со всякой сделки перепадает и тому подобное. Призывал к бунту, свержению Славы, разделу предприятия. Этот парень был носителем смуты, даже не носителем, а распространителем. Он остро болел и заражал окружающих. Коля Муравьев хлебал ведрами, его терпели. Ему словно удовольствие доставляло, что с ним возятся, предлагают лечиться, уговаривают не губить себя и дело. Продержались еще полгода, потому что Виктор назло Петру и Славе перескакивал на сторону Коли, как только речь заходила об избавлении от этого подарочка безобразницы-судьбы. Муравьев внешне был сибаритом: полный, розовый, самодовольный, отмытый до блеска. А внутренне он был безвольным слабаком и трусом. Из тех, о ком шушукаются: «Мухи не обидит». Значит, обидит себя, да еще как. И когда Петр и Слава, спровадив Виктора с очередной подругой в Прагу, объявили Коле, что надо выметаться, сопротивления сотрясатель артельных основ не оказал. Потребовал назад долю. Ему ее отдали, даже не вычтя нанесенный пьяным усердием ущерб. Больше никто не видел его и не слышал о нем.

— С какой стати я должен был под него подлаживаться? — длил какой-то давний спор Слава. — С чего было на меня дуться? Если я внес больше, значит, мне положен костюм с галстуком, а Кольке синий сатиновый халат. Не к станку же поставили. Руководить. Только не в офисе, а в цехе. Я тоже не секретутку в конторе обольщал. Я в поте лица…

— Ивнев, не тяните резину, оставьте своих Муравьева с секретуткой в покое, — велел Балков. — Или вы кого-то из них в убийцы прочите?

— Я уже любого готов прочить. Я домой не могу вернуться. Как представлю, что надо по подъезду идти, мурашки по коже.

— Да, подъезд, будь он неладен… Ивнев, что-нибудь посущественнее есть?

— Есть, — дрогнул голосом и, возможно, не только им, Слава. — Последние месяцев пять нам угрожали по телефону. Я поэтому и скрывался. Витьке тоже советовал, но он послал меня. Ему бы только по соседкам шастать. Мы ведь не в курсе были, что наш Петр кое-что у Веры позаимствовал. Когда после его смерти все открылось, Витек решил: Веркины дружки разобрались.

— Вот оно как, — протянул Измайлов, будто заявление Славы его обрадовало. — Давайте-ка поподробнее, Ивнев.

— Сначала мужик звонил в офис. Культурно просил меня, Петра или Виктора. Стоило секретарше передать трубку, как этот шизик хрипел, причем натужно, нарочно хрипел: «Скоро тебя убьют». И все. А буквально за неделю до смерти Петра он достал меня и Виктора дома.

— Коростылеву домой звонили?

— Нет, он бы не утаил.

— Вашей матери звонили?

— Нет, говорю же, только сюда, однажды и недавно.

— Кстати, Ивнев, а кто так ловко подобрал вам с братом квартиры именно в этом доме?

— Петр. Он, когда у Веры отирался, навел справки и мосты. И сразу предупредил, что гостем будет редким из-за брошенной бабы. Собственно, впервые за полгода и рискнул.

— Ладно, не будем отвлекаться. Кроме «Скоро тебя убьют», ничего не произносилось?

— Ни звука.

— Всем троим одно и то же?