Илья Фальковский - Подсвечник Чпока

Утром Залю вроде полегчало. Он забыл про свои мрачные мысли. «Двум смертям не бывать», — шутил я. Днем Заль окончательно успокоился и стал работать на участке. Полил из лейки небольшой огород с тыквами и бататом. Завел бензопилу. Спилил одно засохшее тутовое дерево. Приступил ко второму. Отошел на шаг, чтобы приглядеться и получше наметить место для спила. Задел ногой лейку. Лейка упала, и из нее заструилась вода. Заль поскользнулся о лейку и упал на спину. Пила загудела и вонзилась ему в ногу. «Жжжжж», — гудела пила. «Ааааа», — вопил Заль. Когда прибежала лекарка, он был уже мертв от потери крови.

Не знаю, почему судьба ко мне благоволит, но я единственный, кто остался в живых из бывших на кургане. На следующий день после похорон Заля я распрощался с Далем и убрался подобру-поздорову их этих мест. Так я оказался в здешней столице, городке под названием Йыык. Я поселился в доме у человека по имени Нун. У него было два сына. Старший, Айн, борзой пацан, принадлежал к здешнему бродяжьему сословию, вроде наших Шалых. Незадолго до моего прибытия он с парой друзей, нацепив на бошки маски и вооружившись самодвигами, грабанул торговый центр. Но здешние Серые очень ушлые, не чета нашим, довольно быстро гробил вычислили, так что во время моего там пребывания он находился под следствием. Интересно, что в городе все знали про случай с торговым центром и негласно поддерживали Айна, поскольку бабули от грабежа он не присвоил себе, а направил на восстановление когда-то разрушенного местными Правилами храма. Теперь Айн скрывался в лесу и приходил домой изредка по ночам. Но никто из местных не выдавал его Серым. А младший сын, Гайн, был добрый парень, только очень больной, страдал падучей болезнью. Я подружился с Гайном, рассказывал ему много про свою жизнь, по ночам мы с ним гуляли, и я показывал ему Паутину. Днем мы играли в настольные игры и пили соленый чай с ячьим маслом.

В тот день я остался дома намечать свой дальнейший маршрут, а Гайн отправился на небольшую утреннюю прогулку. Но к обеду он не вернулся. Не вернулся и к ужину. Мы с Нуном забили тревогу по всему городу, и через день нашли тело Гайна в одном из моргов. Врачи сказали, что его привезли уже мертвым. Гайна сбила точила на пешеходном переходе, но с места происшествия водитель скрылся. С тех пор отец Гайна потерял покой. Он как-то сразу постарел, весь иссох, бродил целыми днями по дома, бормоча себе под нос что-то невнятное. Вдобавок у него начались проблемы со зрением. Айн по-прежнему прятался в лесах и вершил свои бродяжьи дела, и я не решился в такую минуту оставить старика без присмотра. Вот почему я отложил свой отъезд на неопределенное время. Днем мы с Нуном выходили на прогулку, и я держал его под руку. В один из таких дней он попросил меня сопроводить его к Шаману. Этот Шаман лечил Гайна от болезни, так что находился в хороших отношениях со всем семейством. Шаман принял нас очень радушно. Предложил сесть и напоил чаем. Вообще этот Шаман приятно поразил меня по сравнению с тем, которого я встречал в предыдущем селении. Он был молод и хорош собой, лицо его было открыто и голос мягок. Едва пригубив чай, Нун что-то забормотал. А потом повысил голос и стал просить Шамана о мести. Он говорил, что Гайн был его любимый сын, что без него ему нет жизни, что белый свет ему не мил. И единственное, что держит его в этом мире — это жажда мести. Гайн должен быть отомщен, и помочь может только Шаман, потому что лишь ему по силам вычислить убийцу. Но Шаман ответил, что его удел — это творить добро. А просьба Нуна черна и на такое дело он не пойдет. Нун бросился на колени. Пытался целовать руку Шамана, но тот был непреклонен. Мы удалились ни с чем. Дома у Нуна случился сердечный приступ. Всю следующую неделю он не выходил из дома. А потом снова попросил меня сопроводить его к Шаману. В этот раз повторилось все то же самое. Нун плакал, уговаривал Шамана, тот старался улыбаться и мягко отказывался. Мы вернулись домой. И Нун заперся у себя в комнате, я боялся, как бы он не сделал чего-нибудь с собой. Но видно, пока еще оставалась надежда, он продолжал ей жить. Много раз мы ходили к Шаману, и каждый раз продолжалось все то же самое. Тянулись однообразные пустые дни.

А потом мы в очередной раз отправились к Шаману. И Нун сказал, что не может жить без сына и, если Шаман не поможет, то он наложит на себя руки. Он сказал это твердо, глядя Шаману в глаза. Шаман замолчал. Обычная улыбка сошла с его лица. Он долго сидел молча. Потом встал и ушел к себе в комнату. Я видел, как он опустился на колени перед образами своих богов и начал молиться. Я прислушался и разобрал отдельные слова молитвы:

Тикали настенные часы. Мы сидели в тишине и ждали. Наконец, Шаман вернулся, грустно посмотрел на нас и сказал, что готов. Шаман взял две лопаты, бубен, мы вышли из дома и отправились на кладбище. Шаман шел спереди, я помогал идти Нуну. Кладбище находилось за городом, тропинка вела в гору. Путь был недолгий, но мы шли столь медленно, то и дело останавливаясь передохнуть, что добрались до него только к вечеру. На полпути дорогу нам перебежала лисица. Шаман остановился как вкопанный. Потом сорвал ветку можжевельника. Поджег ее и стал махать вокруг нас. Окуривая нас, он произносил какие-то заклинания. Только по окончании этого обряда, мы смогли двинуться дальше.

Придя на кладбище, мы с Шаманом посадили Нуна на скамейку отдыхать, а сами принялись копать могилу. Наконец, лопаты звякнули о гроб. Мы сняли крышку. Я старался не смотреть внутрь. Нун, напротив, встал со скамейки и уставился в то, что осталось от тела его сына. Шаман снова зажег можжевельник, забил в бубен и запел:

Еще он пел:

Шаман пел все быстрее и быстрее и плясал. Он кружился в танце, взбивая ногами пыль и опавшие листья. Он взывал к небу, и птицы вторили ему в такт. Потом Шаман замолчал. Он спустился в могилу, лег на тело Гайна и обнял его. Он смотрел ему в лицо. Казалось, Шаман заснул. Время замерло, и мы с Нуном стояли неподвижно. Потом Шаман встал, подошел к Нуну, назвал ему имя убийцы и упал без сознания.