Дмитрий Щеглов - Участковый – Васька Генерал

– Когда вы пойдете наверх, меня вполне устроят, десять процентов!

Скотина! Хам! Провокатор! Какими только эпитетами не награждал мысленно Мясоедов водителя. За кого он его принимает? Что кроется за его словами? Он хочет сесть на его хлебное место? Стать заместителем директора? Так его надо понимать? Значит Кизяков Роман действительно того? Вот так ответ!

Шок испытал Константин Мясоедов. Человеческая жизнь – превратилась в разменную монету, в копейку. Был ты Роман – возили тебя на Мерседесе, издалека шапку ломали, не стало тебя – водитель твой ноги вперед вытянул, твое виски попивает, примеряет на себя один из тех кафтанов, что ты раньше раздавал с барского плеча.

Надо было отвечать. Этими десятью процентами водитель сказал все. И то, что готов быть в команде Мясоедова, и то, что он много знает, и то, что он не просит, а ставит перед давно обдуманным решением.

В очередной раз по жизни перед Костей встал вопрос, когда он должен принять принципиальное решение. От него, от этого решения, многое в будущем зависело. Мясоедов, как в пропасть заглянул себе в душу. А там внизу, на дне, петляла неровная, жизненная его дорога. На этот раз она разветвлялась. Два пути у него было. Проявить непреклонность, отвергнуть предложение водителя, и начать собираться с мыслями или в угоду собственной слабохарактерности, компромиссу, проявить себя конформистом и ступить на намеченный и спланированный кем-то другим путь.

Или ты поведешь за собой стадо, или тебя поведут на веревочке. Но не эта шальная мысль беспокоила его больше всего. Мясоедов не мог определиться с другим, с тем, кто стоит за спиной всех этих событий. Кто серый кардинал? Эдит? Полина? Этот жук водитель? Расклад событий пока говорил, что жена Романа к его исчезновению не имеет никакого отношения. Она расстроена сильнее всех.

А вот Эдит, гнет ведомую только ей одной линию, вторую неделю толкает его вверх, в директорское кресло. Переворот даже предлагала устроить. А теперь еще эта собака, водитель, хочет урвать свой кусок.

Молчание на веранде где сидели Мясоедов и водитель, затянулось. Володя повернул голову к Косте. Пора было что-то отвечать. Воистину поверишь, что слаб человек.

– Проценты надо будет еще обсудить! – дрогнувшим голосом сказал Мясоедов. Водитель удовлетворенно кивнул головой.

– Обсудим. – сказал он и от вернулся от Кости Мясоедова. – Я посплю немного!

Чтобы как-то обелить себя в собственных глазах, Мясоедов негромко сказал:

– Да, но я это делал, брал свои проценты, тайно, чтобы никто не знал, а ты хочешь открыто!

Водитель проявил живейший интерес к Костиным словам. Он резко повернулся и с усмешкой сказал:

– Что за честь, тайком давиться и есть?

– Я тебя не понял? – с обидой в голосе сказал Костя Мясоедов. Была у него причина обижаться. Он этого соглядатая шантажиста передвинул в иерархической лестнице вот насколько вверх. А тот бы хоть спасибо сказал.

– А чего тут понимать? – нехотя ответил Володя. – Видел я ваши дачи, что вы с Кизяком построили за городом. У него четыре метра забор, у тебя вообще пять. Куркули. От соседей отгородились, ни с кем не знаетесь. Друг к другу в гости не ездите. Прикатите сами, с семьей, молча шашлык пожарите и давитесь им под одеялом?

– Почему под одеялом? Почему под одеялом? – вконец обиделся Костя Мясоедов. Водитель нехотя пояснил.

– Я образно говорю, под одеялом. Вы из-за угла пустым мешком прибиты, все чего-то боитесь. А не понимаете того, что сегодня вы в чести, а завтра можете – свиней пасти. Ждешь, Мясоед что я тебя благодарить буду, не дождешься. Я люблю ходить чудак, заломив колпак. Не торопись Костя, сразу судить гостя. Проверял я тебя! Я знаю, что больше тебя не должен класть в свой карман. Сколько положишь мне из десяти процентов, столько и будет. Три процента, значит – три. Два – значит два. Ты же меня в душе презираешь, а хочешь, чтобы я тебе как собака верная служил. А для этого веревка крепкой должна быть, а самая крепкая денежная….Большой признательности. как сам понимаешь к бывшему директору, твоему дружку я не испытываю…Так, что не давись один шашлыком под одеялом, поделись…

И напоследок, наотмашь хлестнул Костю Мясоедова.

– Знай, мне твоя красавица Эдит до одного места. Я волк одиночка, а не колхозник. Куда хожу, там один слежу.

Хам! Мысленно выругался Мясоедов. Наглец и хам. И в то же время ему стало легко. За спиной у него выросла стена. Его, еще не вступившего в должность, уже мощно подпирали Эдит и этот хам. Команда начала складываться. Не команда, а волчья стая, подумал он. И еще подумал, что первым делом уберет Каймана.

– Так на кого, говоришь, тебя учили? – спросил Мясоедов водителя, пока тот не заснул.

– На волкодава!

Уберет он Каймана, теперь окончательно решил Костя Мясоедов. А то, подсидеть вздумал. На-ка выкуси!

Казалось, все вопросы были решены, но какой-то неприятный осадок оставался. Ах, да, этот провокатор водитель, говорил что-то насчет детей у Эдит. В детям Костя был совершенно равнодушен. Растут и ладно.

– У Эдит не должно быть детей! – уверенно заявил Костя. – Мне лучше об этом знать.

– Я не спорю! – сказал водитель.

– А о подмене вообще разговор не может идти. Она все время была на моих глазах. Живот не спрячешь.

Водитель Володя рассмеялся. Сонным голосом он буркнул:

– Рога не спрячешь, а брюхо как раз спрячешь! Я спать хочу!

И засыпая, мстительно думал, – червячок сомнений начал уже точить твою душу Мясоед, а ты еще не знаешь, как кусает змея ревности. Все впереди у тебя Костенька. Все впереди…

Дамы в отличие от мужчин редко употребляют крепкие напитки, им по вкусу сладкие ликеры, легкие вина, красиво оформленные коктейли. Важно не то, что ты пьешь, а что и как ты держишь в руках.

Бокал или высокий стакан должны красиво смотреться в твоей руке.

Коктейль сбивали в миксере. Сахар, белое вино, яйца. Затем в полученную пену добавлен был измельченный лед и ванилин. Отлакирован этот сироп был шампанским. И в итоге получился коктейль «шампань». Его и пили три наши дамы.

– Найдется еще Роман, не волнуйся! – сказала Зоя Мясоедова заглядывая в глаза Полине. Эдит промолчала.

– Нет. Зоя! Он предчувствовал это.

– Как можно такие вещи предчувствовать? – не поверила жена Кости Мясоедова. Полина выдержала паузу а потом сказала:

– Звонили ему несколько раз. Предлагали за хорошие деньги продать офис, вернее здание под офис. Провести по документам по балансовой стоимости, за копейки, а остальное, ему налом. Не согласился Роман.

– А чего он не согласился? – искренне удивилась Зоинька Мясоедова. – Кто от таких вещей отказывается?

– Порядочным перед остальными хотел выглядеть! – хмуро ответила Полина. – Мог он конечно за вашей спиной, – она кивнула на Эдит, – провернуть эту сделку. Не захотел.

– Чудак, ей богу! – не унималась Зоиька Мясоедова.

А Эдит сказала:

– Спасибо ему!

Помолчали. Прислушались к тишине в квартире, к тому, как мужики на балконе потихоньку звенели посудой, как в соседней спальне с легким посвистом видела седьмой сон Елизавета.

Никто из них не хотел первой озвучить самый больной для всех троих вопрос. Что с детьми? Что там болтал пьяный водитель? Неужели они воспитывают подброшенных кукушат? Даже думать об этом не хотелось, ни Полине, ни Зоиньки Мясоедовой. И все равно обойти молчанием этот вопрос нельзя было. Кто-то первым должен был сказать «а».

Из двоих; Полины и Зоиньки, нервы ни к черту оказались у Зойки. Не могла долго она ходить вокруг да около. Идеалистка по взглядам, она была материалисткой по жизни. Определенность должна быть во всем. Ясность и прозрачность. О, святая простота, она готова была сама принести те поленья для костра, на котором вполне возможно сгорит ее спокойствие и семейное счастье.

Утверждение, высказанное пьяным водителем Володей, насчет подмены детей, в достаточной мере было сумасшедшим. Но именно его сумасшествие, сумасбродность и позволяло ему походить на страшную истину. Разговор надо было начинать. Зойка прямо спросила Эдит.

– У тебя правда двое детей Эдит?

– Правда!

– А один мой?

– С чего бы это мои дети должны стать твоими?

– Но Володька говорит…

– Вот пойди его и спроси!

Зоинька вслух стала рассуждать:

– Тебе в то время материально было трудно, вот ты и решила своего ребеночка, мне подложить, чтобы он купался как сыр в масле, а моего…

– Насколько я знаю, – перебила ее Эдит, – Мясодевы сроду графьями не были, а я у них кухаркой!

– Да, но ты забываешь я из какой семьи. Мы Печкины!

– Ой, не смешите меня Зоя! Они Печкины. Княжна Тараконова. – перешла на «вы» Эдит.

Первый приступ был Эдит отбит. Помолчали, тянули коктейль, кто через соломинку, а кто и так касаясь сведенными ненавистью губами краев бокала. Жизнь не в сладость теперь была не только Кизяковой Полине, но и Зоиньке Мясоедовой.