Дмитрий Щеглов - Участковый – Васька Генерал

Сволочь Володька сумел зацепить самое святое, что только бывает у женщины, материнское чувство. Полина, видя, что от Эдит, замкнувшей душу в ледяной панцирь, прямым наскоком ничего не добьешься, решила растопить его собственной откровенностью.

– Вы, девочки, наверное думаете, хорошо жила я с Романом, как сыр в масле каталась. Не завидуйте. Мир жесток к нам, к женщинам. Даст кусочек счастья и тут же норовит его отобрать. Сознаюсь честно, слабину я дала в первые дни наших встреч. Слишком сильно открылась перед ним. А какой мужчина оценит нашу преданность? Никакой. Вы хоть тысячи томов испишите своим декларациями о равных правах мужчин и женщин, никогда этого не будет. Вечно будет сильный пол смотреть на нас как на свою собственность, в головах мужчин нам уготована участь рабынь.

– А в жизни? – спросила Зоинька.

– А в жизни кто как устроится. Я ведь девочки, престижная была невеста для своего времени. Папа у меня был начальник райторга, мама – домохозяйка. Институт я закончила Плехановский, и уже через два года сидела в одном из самых престижных универмагов Москвы в директорском кресле. Представляете, какой дефицит проходил через мои руки?

– Представляем!

– Да уж!

Полина унеслась мыслями в не такое уж и далекое прошлое.

– Упакована я была с головы до ног. Кооперативная, двухкомнатная квартира, машина, дача двухэтажная папина за городом, на субботу, воскресенье в Сочи летала на отдых. Мужчины, конечно, были у меня, красивые, состоятельные, возраст подпирал, я собиралась на одном из них уже свой выбор остановить, когда появился он.

Наглец ввалился мне в кабинет в каких-то сбитых набок сапогах и говорит: – одень меня. Не поверите, я с первого его наглого взгляда запала на него. Бывает такое. Ударит молния, и прямо в тебя. Хорошо, что сидела, ноги так и подкосились. Не поверите, боюсь этого наглеца спугнуть, и одновременно виду не показываю, что боюсь.

Вот этот ухарь снился мне еще с детства. Снится и снится и именно в красной рубашке, подпоясанный тонким ремешком. Вот и не верь после этого в судьбу.

Кое-как взяла себя в руки.

А потом три дня его ублажала. А ублажить мне было чем. Моему бару тех времен мог бы и сейчас бар любого ресторана позавидовать. На четвертый день видно я ему показалась пресной. Собрался он уходить. И, похоже, навсегда. А я уже без него не могла ни жить, ни дышать, не думать. Если вам в жизни пришлось испытать такое, считайте, повезло.

Чем я его могла остановить? То, что женщина может дать, я дала ему. Он был сыт, помыт, обут, одет, вычищен, выглажен и приравнен к падишаху. И все равно уходил. И тогда я вытащила из рукава последний козырь. Сейчас я могу, открыто сказать, да, по тем временам я имела в загашнике миллион рублей, а это было больше чем миллион долларов. Я ему как-то намекнула об этом.

– А он? – воскликнула Зоинька Мясоедова.

– А он или сделал вид, что не понял или действительно не понял, но только я ему стала не нужна.

Тогда я ему вдогонку бросила, что уже заказала для него самую престижную по тем временам марку Жигулей, девяносто девятую модель. Чтобы ему ее получить, надо было всего лишь вернуться. Вернись он, я бы ему десять Жигулей купила.

А он к тебе, Эдит, ушел. Через неделю я увидела вас вместе и поняла, что мне ничего не светит до тех пор, пока ты рядом с ним. Вот тогда я и решила оставить ребенка. Он у меня тоже воспитывается почти все время с родителями. На старости лет отец сказал, что человек должен жить только на курорте и уехал в Пятигорск. Ресторанчик у него там небольшой, элитный, участок два гектара. В самый последний момент успел он потратить рубли. А я вложилась вся в свой универмаг. Все до последней копейки. Доли выкупила у сотрудников и практически оказалась единоличной владелицей.

Вернулся он ко мне в тот год, когда интенсивно начался период первичного накопления капитала. Страшной инфляцией Гайдар обвалил экономику. Выжили те, кто успел вложиться в материалы, недвижимость, валюту, драгоценные металлы. Я была одна из них. У меня был универмаг. Но кто дал бы мне спокойно жить?

На первых порах криминал не встречая сопротивления государственных структур, поджимал под себя все стоящее внимания. Отец уже старый был. Как я, женщина, могла выжить одна в этом страшном мире? Никак. Роман сам урегулировал отношения с моей крышей. Эта была одна из сильнейших бандитских группировок в городе. Ее благорасположение определялось четкой ежемесячной оплатой.

Да, что я вам рассказываю, вы об этом не хуже меня знаете. Первое время денег на все хватало, и на поездки за границу, и на рестораны, и на строительство загородного дома, и на ежемесячные платежи бандитам.

Знаете, есть такое понятие в политэкономии, рентой называется. Вид регулируемого дохода не требующий от его собственника предпринимательской деятельности. Так вот, я сначала как директор универмага, а потом еще какое-то время как его собственник получала ренту с дефицита товаров.

Народ двери сносил брал все подряд и в любых количествах. Затем наступило равновесие между спросом и предложением, а затем предложение превысило спрос. И вот тут мое месторасположение у черта на куличках сыграло со мной жестокую шутку. Мой доход едва покрывал обязательные платежи. Концы с концами сводились, но накопить подкожный жирок не удавалось. А потом неподалеку выросли всякие икеа, рамсторы и я стала фактически банкротом.

Между тем крыша и не думала снижать размер моих отчислений. Пришлось влезть в долги. Роману две недели назад дали понять, что наши трудности их не касаются, и каждый выплывает сам. Он им сказал, что в таком случае поменяет крышу на более вменяемую.

– Ну! Ну! – сказали ему в ответ.

– И кто теперь у вас крыша? – сгорая от любопытства, спросила Зоинька Мясоедова.

– Зоя! – одернула ее Эдит. – это конфиденциальный вопрос. Знать его нам с тобой ни с какого боку не полагается. Полина и так нам слишком много рассказала.

А Полина продолжала рассказ.

– Доказать я ничего не могу и пальцем ни на кого показать не могу. След кровавый в машине, это я нарисовала. Милиция приезжала, вы сами видели. Так, что Эдит, если у наших детей что-то общее, – заявила Полина, – нам придется теперь держаться вместе.

Намного умнее Зоиньки оказалась Кизякова Полина. Не стала она напрямую спрашивать о подмене детей. Заявила, что придется держаться вместе, поскольку у них есть нечто общее.

– Да, да! Общее у нас есть! – сказала Эдит.

Разговор казалось зашел в тупик. Тогда академическая гостья в девичестве Печкина решила последовать примеру хозяйки дома и раскрыть душу.

– У нас ведь с Костей семейная жизнь, тоже не сахар, – сказала Зоинька Мясоедова. – Мы ведь Печкины. Папа вон каким известным ученым был еще в советское время. А Костю в семью когда брали, то родители думали, что он из одного чувства благодарности будет меня на руках носить. Одно время он так и делал, а потом как-то заявил, что мы ему на шею сели. А разве это так? Мама иногда его на рынок посылала, папа машину просил помыть. У нас ведь еще тогда был Мерседес. Папа в нем души не чаял. Три раза в году на нем ездил. На юг, покрасоваться на нем перед местными миллионерами. Любил он посещать только такие рестораны, с веранды которых машина видна была.

Друг у него был в Москве, тоже академик, так папа к нему на день рождения только на Мерседесе ездил. Ревновал просто, если у того вдруг появлялась что-то лучшее, чем у моего папы. У друга четырехкомнатная квартира, у нас должна быть пятикомнатная. У того чешский спальный гарнитур, у нас должен быть румынский. У того была любовница брюнетка, у него должна быть блондинка. Представляешь Полина, папа совершенно случайно наткнулся у Кости на фотографии Эдит и выдал ее за свою любовницу.

Его дружок академик, был точно также помешан на соперничестве, и не смог ничего лучше придумать, как жениться на свой брюнетке. Теперь у того молодая жена, а у папы старая, моя мама. Чем мог ответить мой папа? Он не знал даже, где ты Эдит живешь.

И вот в один прекрасный день, он заявляет своему приятелю, что если тот женился сам, то папа поступает более разумно, он сбрасывает с барского плеча красотку, своему зятю. Когда Костя к тебе ушел Элит, он так заявил.

Мол, он с зятем договорился, и тот перед моей мамой взял все грехи тестя на себя. Ну, его дружок в тот же вечер эту историю как хохму рассказал своей жене, а та естественно моей маме. Можете представить, в каком виде мой Костик предстал перед моей мамой? Она и до этого его не особенно уважала, а после того как он вернулся домой от тебя Элит, его вообще затретировала.

Папа у нас смог приватизировать институт. Бабки теперь такие на аренде зашибает. А мама Костика моего держит в черном теле, и видеть не хочет ни в каком виде. И папа, между прочим тоже видеть его не хочет. Вдруг мой Костик узнает, что он не Дон Жуан, а всего лишь папина затычка. Представляете, как это оскорбительно для него будет.