Наталья Скороденко - Козлы и орлы

– Молодая и интересная, говоришь? Так это как пить дать Марленовна. Ей лет пятьдесят, не больше. Модница, каких свет не видывал! Перманент всегда свежий у ней, маникюр, – явно восхищаясь вечно кудрявой Марленовной, ответила Петровна.

– Вряд, ли – усомнилась я. – Той лет тридцать пять—сорок, не больше.

– А для нас уже и пятидесятилетняя – молодка, – со вздохом заметила Митрофановна. – Тогда ты, голуба, напутала чево-то. Нету у нас таких. Алле Петровне так вообще шестьдесят с гаком, а Алла Михайловна чуть постарше Марленовны будет.

Поблагодарив бабушек, я все же решила перепроверить информацию и направилась к гардеробу. Там, на счастье, народу почти не было. Пожилая гардеробщица вопросительно посмотрела на меня в ожидании номерка.

– Да я не получать и не сдавать, я – спросить. Вот подругу ищу, врачом у вас служит, Аллу. Не подскажете, в каком кабинете принимает?

– У нас Алл много… – пробурчала женщина. Я быстро достала из кармана фото и показала ей.

– А такой сроду не видела, – заключила она. – Последние двадцать лет уж точно здесь твоя Алла не работает.

Тут подоспела Чудновская, и я уже почти не сомневалась, что знала, с чем она пришла.

– Не наша… Аллочка тридцать лет спустя, – сказала Инка. – Пожилая такая тетечка, совсем на роль любовницы Захара не катит.

– Остальные Аллы из той же оперы. Варианта два – либо Мила ошиблась и любовница ее отца работает в другой консультации, или та зачем-то им мозги парила.

– Я прямо сейчас Миле позвоню, – сказала Инесска.

Мы вышли и сели в машину. Подруга вытащила сотовый и включила громкую связь.

– Привет, Мила! Это снова Инесса беспокоит. Не нашли мы в консультации Аллу вашу. Более того, местные старожилы утверждают, что такая у них никогда и не работала.

– Как странно! – поразилась Милочка. – Ошибки быть не может, мы с папой ее несколько раз прямо к крыльцу подвозили.

– Ясненько… – Инесса выразительно посмотрела на меня. – Тогда извините за беспокойство. Если что случайно услышите об Олеге, дайте, пожалуйста, знать. Ладно?

– Разумеется, – пообещала Мила. Инка отсоединилась.

– В кустах оказался еще один рояль, – обдумав новости, заметила я.

– Да, Аллочка зачем-то суперконспирацию наводила. Сейчас не разобраться. Мы же всех тонкостей ее отношений с Захаром не знаем, а она как-никак женщина замужняя, – рассудила Инка.

– По-любому, нам ее не найти. На эту «ниточку» можно смело не рассчитывать, – подвела я неутешительный итог. – Вези-ка меня домой, стихи писать буду. С Володей к тому же надо созвониться, узнать, какие у него новости по делу.

– И я к тебе заскочу на полчасика. Мне в Интернете кое-что посмотреть нужно, а Данька комп запорол. Залил клавиатуру клеем «Момент», она как монолит стала.

Только мы вошли и расположились с чашками чая, я – на диване с тетрадкой и картинками, Инка – у компьютера, как в дверь настойчиво позвонили.

– Кто бы это мог быть? – удивилась я и нехотя пошла открывать.

Нас с Инкой ожидал, мягко говоря, сюрприз. В глазок я увидела не кого-нибудь, а Стрепетову собственной персоной. Я открыла дверь, и Настя решительно вошла в квартиру. Лицо у нее было бледным, глаза сияли безумным блеском, к груди она прижимала большого плюшевого олененка.

– И не отговаривайте, – вместо «здравствуйте» с порога заявила она. – Сделаю все, как они велели. Через два дня отдам им эти проклятые деньги.

– Ты чего? – растерялась я. – Пройди, сядь, расскажи толком, что случилось.

– Вот! Слушайте, – она сунула Чудновской олененка и без сил плюхнулась на диван.

Инка повертела игрушку и с визгом швырнула ее на пол:

– Кровь!

От удара на пол олененок пронзительно и жалобно мультяшным голосом заголосил:

– Настя, Настя, спаси, спаси, спаси! Настя, Настя, Настя!!!

Потом что-то щелкнуло, и другой голос, тот страшный, механический, что обычно звонил Насте, проскрипел:

– Концерт окончен. Деньги отдашь через два дня. Время и место сообщим. Готовь бабло.

Я увидела, что бок у игрушки вспорот, и из него весьма натуралистично торчит что-то кроваво-красное.

– Грамотно, ничего не скажешь, – нарочито спокойно сказала я, хотя по телу побежали мурашки, а в животе неприятно похолодело.

Трудно было даже представить, что испытала несчастная Стрепетова, получив этот подарочек… Но она держалась на удивление невозмутимо. Видимо, шок и стрессы сделали свое дело – Настя утратила способность бояться, отвечающие за страх рецепторы просто-напросто атрофировались, и теперь она, как загнанный в угол звереныш, была исполнена отчаянной решимости.

Мне стало до боли жалко Настюху, я подсела к ней и молча обняла за плечи.

– Я нашла его часа три назад, когда спускалась за почтой, – сообщила Настя. – Олега точно пытали, как иначе они могли узнать, что я называю его олененком? – Голос у нее дрогнул, но она справилась с собой. – Понимаете, у него глаза как у оленя – большие, карие.

– Помнишь, когда прислали прядь волос, я сказала, что тебе нечего пугаться, – осторожно произнесла я. – Ведь делом занимается Петров. Уверена, он знает, и как преступников при отдаче выкупа не спугнуть, и Олега выручить.

– Нет, я не хочу рисковать, – ожесточенно замотала головой Настя. – Я же сказала, не уговаривайте! Если что случится, не прощу себя. Играть нужно по-честному, тем более что деньги у меня есть.

– По-честному? – с сарказмом переспросила Чудновская. – Ты с преступниками решила играть по-честному?

– Да, рассуди сама, – присоединилась я к подруге. – Приедешь ты с выкупом, деньги отнимут, а Олега порешат. Какие у тебя гарантии? А вот если тебя опергруппа прикрывать будет, которая весь район оцепит, тогда никуда голубчики не денутся!

– И зачем деньги реальные тащить? Для этого «кукла» существует, – добавила Инесса.

– Какая «кукла»? – не поняла Настя.

– Да деньги фальшивые, – объяснила Чудновская.

Настена крепко задумалась. Первоначальной решимости «играть по-честному» у нее явно поубавилось.

– Я как-то не подумала, что они могут забрать деньги, а Олега убить… – призналась наивная Стрепетова.

– Ты, вероятно, с другой планеты, – заметила Инка. – Но ничего такого не случится, если будешь действовать под нашим руководством.

– На этом этапе под руководством Петрова, план захвата – по его части, – поправила я подругу.

Настя кивнула.

– Мама Ляля тоже вся на нервах. И так вся испереживалась из-за меня, из-за истории с Олегом, а тут еще звонки какие-то непонятные…

– Какие звонки? – насторожилась я.

– Да ей стали постоянно домой звонить и трубки швырять, словно проверяют, дома она или нет. Даже среди ночи звонят. Вот мы с ней и подумали, может, это как-то с похищением связано?

– Свяжусь завтра с Володей Петровым, все ему расскажу про наши «новости». Может, и у него что-нибудь для нас есть. А ты просто сиди, жди ЦУ от вымогателей и сразу сообщай обо всем нам или ему.

Инка повезла Настю домой, а я тупо уставилась на картинки. Как назло, на одной из них был олененок с оленихой. В голову стали настойчиво лезть стишки, которые годились разве что для детской книжки Фредди Крюгера, и бесполезные попытки пришлось прекратить. В голове была полная каша – подозреваемых у нас больше не имелось, единственная «ниточка», Алла, оборвалась, так и не успев размотаться, Настиной маме названивали неизвестные… Всю эту информацию следовало переварить и обсудить с Петровым. Дав себе честное-пречестное слово, что встану в восемь и со светлой головой напишу прекрасные строки, я отправилась на боковую.

Снился мне волкособ Гардик, с которым я несла пограничную службу. Какие-то темные страшные силуэты надвигались на нас, но мы мужественно противостояли, потому что точно знали – отступать нельзя, дрогнем – у нас выкрадут Олега Звягинцева, которого мы на границе и охраняли. Когда кто-то из особо наглых посягателей сунулся на нас, Гардик прыгнул на него, и в прыжке превратился в гигантского Ежика с ощеренной пастью и окровавленными клыками…

На этом душераздирающем эпизоде я, хвала Создателю, и проснулась.

Вскочила я рано. За окном едва забрезжил рассвет, но сна не было ни в одном глазу. Я покосилась на будильник – половина седьмого. Обрадовавшись столь раннему ненасильственному пробуждению, я быстро умылась, привела себя в порядок, сварила кофе и уселась за стихи. Писалось легко и вдохновенно, четверостишия получались одно лучше другого.

К девяти утра я с удовлетворением перечитала написанное, внесла кое-какую правку и отправила все Неволькиной. Я ничуть не обольщалась на тот счет, что стихи будут приняты безоговорочно. Напротив, ясно представляла, как, придя со свежими силами на работу, Тамара придирчиво оценит плоды моего творчества с высоты полученных в литинституте знаний. Так что стоило настраиваться на боевой лад, поскольку скорее всего сегодня в нелегком разговоре мне предстояло отстаивать драгоценные строки.