Фаина Раевская - Трижды заслуженная вдова

Либерман заинтересованно посмотрел на Люську.

—    Да, химики всего мира работают над созданием материалов, которые становятся сверхпроводниками в жидком азоте... Я уже близок к решению! Только представьте...

Дальше начался такой бред, что я всерьез стала опасаться за собственный рассудок. Разговор двух гуманоидов с какого-нибудь Антареса был бы намного понятнее, ей-богу! Чтобы не пополнить число пациентов лечебницы доктора Кузькина, я быстро схватила тарелку и, зажмурившись, шарахнула ее о стену. Оба собеседника сразу замолчали.

—    Ты чего, Жень? — удивилась Люська.

—    Так, разминаюсь... — неопределенно ответила я, глядя, как по белой стене сползают дробинки красной икры. — Ничего, если я задам нашему гению пару вопросов?

Людмила перевела полный сострадания взгляд на Давыда и уныло кивнула.

—    Отлично, спасибо! — просияла я. — Итак, Давыд Флавиевич, как вы относитесь к вашим родственникам? Я имею в виду Розу Адамовну, Софью Арнольдовну, Рахиль Флавиевну и ее сына, Аврума.

Давыд нервно дернул щекой и тихо ответил:

—    Как к родственникам. То есть в меру люблю и в меру ненавижу. А что?

—    Они вас часто навещают?

—    Никогда, — криво усмехнулся Давыд. — Несколько лет назад они отдали меня в этот приют и забыли обо мне.

—    Понятно. А о том, что ваш брат умер, вы знали?

—    Конечно. По телевизору говорили. Мой сосед потом сообщил эту приятную новость! Я-то телевизор не смотрю...

—    Понятно, — опять значительно протянула я, хотя ничего ясно мне не было. — А если бы вдруг, ну, случайно, вам сказали, что все вышеперечисленные граждане покинули этот мир?

—    С чего бы это им покидать этот мир? — равнодушно пожал плечами Давыд. — Дурные люди всегда долго живут.

—    Ну, не скажите! — решительно возразила Люська. — История знает много примеров...

Я угрожающе подняла вверх еще одну тарелку, и подруга замолчала.

—    Чем же они такие дурные?

—    Сонька — жадина и до мужиков охоча, ради денег она на все готова; Рахиль — курица. Она сыночка своего обожает без памяти и ради его благополучия никого не пожалеет; Роза, правда, женщина добрая, но чисто по-житейски абсолютно недалекая. Мужа своего боготворила, из-за него карьеру ученого бросила... А что в итоге?

—    Что? — нетерпеливо воскликнула я.

Давыд как-то странно посмотрел на меня

и неожиданно спросил:

—    А вы кто, собственно, такие?

—    Я писательница, пишу книгу о вашем брате, Арнольде. А это, — я кивнула в сторону маявшейся Люськи, — мой научный консультант в вопросах химии. Скажите, вы со своим братом в каких отношениях были?

—    В братских, — усмехнулся Давыд.

Странно, но в тот момент, когда несчаст-ный псих говорил о своих родственниках, я готова поклясться, он был абсолютно нормален. И только в глубине темных зрачков мелькало то выражение печали и скорби, то ненависти и безразличия. Какое-то время все молчали. Первым нарушил молчание Давыд.

—    А почему вы вдруг заговорили о гибели всех моих так называемых родственников? Они умерли?

Я мучительно соображала, сказать больному о внезапном море членов его семейства или нет. С одной стороны, вроде бы и надо, а с другой... Вдруг он бросится меня душить? Кто знает этих сумасшедших! Но тут неожиданно заговорил мой научный консультант.

—    Давыд Флавиевич! — торжественно начала Люська. — Вы человек мужественный, несмотря на все лишения, что выпали на вашу долю. Роза, Рахиль, Соня и Аврум внезапно умерли. Такое бывает! Но вы не расстраивайтесь! У вас есть еще одна племянница — это незаконнорожденная дочь Арнольда, Светлана! Она пока жива и здорова. Сегодня к вечеру она будет в городе и, если вы желаете, навестит вас!

Господи, ну кто эту ненормальную тянул за язык! Давыд побледнел и схватился за волосы, словно хотел проредить свою великолепную шевелюру.

—    А Гамлет? Гамлет Авакян жив? — совершенно неожиданно спросил он.

—    Жив, — растерянно кивнула я. — И сын его, Левка-горемыка, тоже...

Либерман посмотрел на нас безумным взглядом и... принялся что-то быстро писать в своем блокноте. В его бормотании нельзя было разобрать абсолютно ничего, кроме редких возгласов «Ага!» и «Ого!» Почему-то сразу стало ясно, что дальнейший разговор бесполезен и больше от Давыда Флавиевича мы не добьемся ничего. Вот и верь после этого докторам: Кузькин, помнится, говорил, что Либерман адекватен, а он, нате, пожалуйста, только задачки решает! Однако дядечка спокойно воспринял известие о внезапном море своего семейства, молодец. Даже не поинтересовался, кто, когда, почему... А чего, собственно, ему расстраиваться? Жил он себе спокойно в этой богадельне, решал задачки по химии, к получению премии готовился, никто беднягу не наве-щал... Интересно, а почему он о Гамлете спросил?

Мои размышления прервал доктор Кузькин. Судя по блестящим глазам и следу губной помады на щеке, организационные вопросы были решены вполне успешно. Давыд Флавиевич даже не поднял головы при появлении врача, продолжая что-то бормотать себе под нос и быстро писать в своем блокноте. Дмитрий Гаврилович расслабленной походкой подошел к столу и налил себе бокал красного вина. При этом руки его заметно дрожали.

—    Ну что? Поговорили? — спросил он, залпом осушив бокал. — Может, вам еще кого-нибудь привести? У нас еще Наполеон есть и Петр Первый!

Тут Кузькин обратил внимание на стену, на которой кое-где сиротливо засыхали красные икринки:

—    Что это? Это он натворил?

—    Нет, — вступилась за Давыда Люська. — Это Женька!

—    Зачем? — Дмитрий Гаврилович уставился на меня.

—    Она разминалась, — охотно пояснила подруга.

Кузькин принялся обрабатывать полученную информацию, а я равнодушно пожала плечами:

—    Подумаешь! Между прочим, могла и телевизор разбить! Но ведь не разбила же!

Кажется, главврач мысленно поставил мне диагноз и уже назначил курс шоковой терапии или лечение электричеством. Впрочем, изучающее глядя на меня, он очень скоро пришел к выводу, что мой случай клинический, хронический и вообще, лечению не поддается. Поэтому он задал глупейший, на мой взгляд, вопрос:

—    Уже уходите?

Я бы, конечно, задержалась, чтобы задать Давыду еще пару-тройку вопросов. Но при взгляде на Либермана уяснила, что он полностью погрузился в свои исследования и до окружающей действительности ему нет никакого дела. Оставаться дольше в этом пятизвездочном богоугодном заведении смысла не было.

—    Ага, — с сожалением ответила я, поднимаясь с дивана.

—    Вот и славно! — обрадовался Дмитрий Гаврилович. — Я вас провожу!

Кузькин вызвал уже знакомую Юлечку.

Она подхватила Давыда Либермана под руки и, что-то интимно шепча ему на ухо, повела к выходу. Доктор проводил их долгим взглядом и жестом пригласил нас с Люськой выйти вон. Мы безропотно повиновались. На КПП дурдома нас вновь подвергли той же самой процедуре, что и при входе.

—    Ну? — насмешливо поинтересовалась Людмила, когда мы благополучно миновали трех богатырей и очутились на воле.

—    Знаешь, Люсь, — грустно сказала я, — должна признать, что следствие зашло в тупик. Это, поверь, в первый раз в моей богатой практике! Я все еще не знаю, кто убийца; разговор с Давыдом ничего не дал, и вообще, никчемный я человек!

Стало безумно жаль себя, и я жалобно заскулила. Говорят, от слез женщинам становится легче... Легче не стало. Только появилось чувство обиды на весь мир и в особенности на Вовку. Ведь это он всегда говорил, что расследование преступлений — дело рук профессионалов, а не каких-то дамочек с куриными мозгами.

Заметив мое смутное состояние, Люська погладила меня по голове и сочувственно произнесла:

—    Не горюй, Жень! В ментовке вон сколько «висяков»! Да твой Ульянов сам в тупик зашел, вот и вешает на нас всех собак! Иначе с чего бы ему таким хмурым ходить? Ишь, смотрит так, что мурашки по всему телу... Змей, одним словом!

Внезапно на меня напал приступ человеколюбия, и я горячо возразила:

—    Ты, Люся, несправедлива к Вовке. Если бы не он, то мы бы сейчас с тобой на нарах баланду тюремную хлебали. И неизвестно, вышли бы когда-нибудь на волю или нет!

А потом, подумав, добавила:

—    Хотя он, конечно, и змей...

Всю дорогу до дома я молчала и переживала свое фиаско. Теперь и у Вовки, и у Ромки, и у Веника — у всех будет повод позубоскалить на мой счет. Нет, надо скорей в Европу ехать: расслабиться, на Пизанскую башню полюбоваться, испанскую корриду возродить... И все-таки кто же убийца? Сначала я предполагала, что Розу Адамовну убила Сонька. Логично? Логично. Молодая женщина захотела в одночасье стать богатой (хотя собственных денег у нее от трех мужей осталось предостаточно). Все, кто знал Софью Арнольдовну, в один голос утверждают, что ради дензнаков она готова мать родную пришить. После ее гибели эта версия отпала. Зато появилась другая. Честно скажу, я грешила на Аврума — очень уж он мне не понравился. Да еще ко всему прочему умерла и Рахиль Флавиевна. Чем не вариант? Парень работать не любил, имел вздорный характер. Пока его папаша, известный мафиози, был жив, Аврума терпели, но потом... Эта версия тоже разбилась с печальным стоном: Аврум убит. Что общего во всех этих убийствах — так это инсценировка несчастного случая. Стоит это очень и очень дорого. Если, конечно, предположить, что киллер — профессионал, а не очень хороший любитель. Значит, заказчик должен был выложить весьма кругленькую сумму. А у кого она есть?