Шарль Эксбрайя - Вы любите пиццу?

– Синьора Гарофани…

Серафина с удивлением воззрилась на нее.

– Да?

– Я хотела бы поговорить с вами об Альдо…

– По-хорошему или по-плохому? – на всякий случай спросила Серафина.

– По-хорошему… во всяком случае, я так думаю.

– Ну и отлично! Так любите вы моего Альдо или нет?

– Люблю!

Одри не успела пошевельнуться, как оказалась в могучих объятиях Серафины. Мисс Фаррингтон, которую немного утомляла ужасающая привычка Гарофани обниматься и целоваться по всякому поводу, порадовалась, что больше никого из домашних нет поблизости.

– Значит, вы любите моего мальчика… Но пойдете ли за него?

– Я обязана выйти за него замуж.

– Обязана?

И Одри без особого стеснения поведала этой толстой матроне о том, о чем никогда бы не призналась собственным родителям, поведала потому, что простая душа этой женщины способна все понять и простить. Выслушав исповедь, Серафина обняла девушку и принялась тихонько баюкать, словно это было ее родное дитя.

– Ох, уж этот Альдо… Беда с ним просто! Настоящий Дон-Жуан!

Совершенно забыв, в какую бешеную ярость ее когда-то повергло известие о том, что Лауретта поддалась очарованию своего будущего мужа, Серафина не скрывала восхищенного умиления старшим сыном, против которого не может устоять ни одна девушка.

– Мы это все уладим… Ты будешь моей дочкой… и родишь мне красивого внука… я заранее знаю, что первым родится мальчик!

Мисс Фаррингтон решила, что синьора Гарофани немного торопится, и попыталась остановить ее, но та щебетала, не умолкая:

– Я очень рада тому, что ты мне рассказала, дитя мое… Честно говоря, я боялась, как бы Альдо не женился на какой-нибудь своей бывшей подружке из старого города. Ох, и пришлось же мне за него поволноваться! Памела Орсини, Джио-конда Баллестри, Мария Мольдеано, Джозефа Алессандри, Джульетта Бальграми, Клара Турони, Доменика Сальвадори… все они являлись ко мне с требованием покрыть грех, сообщая, что мой сын обесчестил их…

Сбитая с толку и глубоко уязвленная, слушала Одри, как Серафина, не торопясь и явно со вкусом, перечисляет длинный список побед Альдо. Теперь она поняла, что стала лишь очередной жертвой бесстыдного неаполитанца. Задетое самолюбие совершенно пересилило нежность. Нет, никогда в жизни она не выйдет замуж за подобного типа, способного, очевидно, изменить ей с первой попавшейся женщиной. Не понимая, какая драма происходит в душе Одри, синьора Гарофани продолжала:

– Ну ты, конечно, понимаешь, что я их всех выставила за дверь. Только одна меня немного встревожила – Фьорелла Джисмондо. Она оказалась хитрее других и выдумала, будто ждет маленького…

Одри вырвалась из объятий Серафины и опрометью кинулась прочь.

Часов в восемь того же вечера швейцар «Макферсона» на довольно плохом английском, которым, он, впрочем, чрезвычайно гордился, старательно объяснял пожилому джентльмену, что мисс Фаррингтон, которую он хочет видеть, внезапно покинула гостиницу, намереваясь лететь в Лондон. Вдруг появился один из этих грязных оборванцев, чей вид оскорблял чувства служащего такого почтенного заведения, как гостиница «Макферсон», и, буквально набросившись на него, в полной панике завопил:

– Мисс Фаррингтон, пер фаворе?

Швейцар поглядел на него, обдав ледяным презрением и не снисходя до того, чтобы произнести целую фразу, процедил:

– Уехала!

После этого он повернулся к джентльмену, который не в пример этому нищему так замечательно вписывался в привычную атмосферу гостиницы, и спросил:

– Могу я еще чем-нибудь служить вам, сэр?

И тут же Бенджамино, столько лет беспорочно охранявшего «Макферсон», охватило странное ощущение – грезил он что ли или этот неаполитанский бездельник в самом деле имеет наглость ухватить его за рукав? Не зная, чему больше удивляться – дерзости или вульгарности оборванца, швейцар остолбенел.

– Куда она уехала?

– В Лондон.

Растерянность, появившаяся на лице молодого человека, вернула стражу гостиницы самообладание.

– А теперь убирайся! – в ярости завопил он. – Или я прикажу вышвырнуть тебя вон!

Дуглас Фаррингтон не понимал по-итальянски, но, услышав имя своей дочери из уст неаполитанца, внимательно посмотрел на Альдо, который не в силах сдвинуться с места от удивления и горя словно окаменел. Дуглас подумал, что, вероятно, это и есть тот молодой человек, который, как намекнула миссис Рестон, соблазнил его дочь. Может, разделаться с ним хорошим боксерским ударом? Но вдруг парень не тот? И адвокат решил воздержаться от бокса, дабы не устраивать скандал и не потерять лица.

Со своей стороны Альдо не обратил ни малейшего внимания на англичанина, разговаривавшего со швейцаром, и даже не заметил, что этот англичанин буравит его взглядом. Для неаполитанца сейчас имело значение лишь одно – Одри уехала… Она вернулась в свою страну, даже не попрощавшись с ним… и это после всех обещаний и клятв! Подошел служащий и, коснувшись плеча Альдо, зашипел:

– Уберешься подобру-поздорову или хочешь, чтобы тебе накостыляли?

Альдо молча ретировался. Ему казалось, что Одри и весь ее клан руками швейцара в расшитой ливрее вышвыривают его за дверь.

Дуглас Фаррингтон хотел было спросить служащего об отношениях молодого человека и его дочери, но счел подобные расспросы некорректными. Поэтому он лишь осведомился, не оставила ли девушка адреса, и, узнав, что Одри отправилась к родным пенатам, с облегчением вздохнул. Стало быть, все возвращается на круги своя и ему остается лишь тоже вылететь в Лондон, где, по всей видимости, Одри уже ожидает отца.

Когда мисс Фаррингтон высадилась в аэропорту, хлестал ливень, и только тут до девушки дошло, что она вернулась в Англию. Весь перелет Одри просидела, почти не двигаясь, в каком-то оцепенении, словно внезапное решение отняло у нее все силы. Теперь, под серым небом, среди прохожих, закутанных в плащи и прячущихся под зонтиками, неаполитанский пейзаж с особой яркостью представился глазам, и прекрасное лицо Альдо на фоне гнетущей серости родного города проступило с мучительной четкостью. В автобусе девушке даже не хотелось смотреть в окно. По сравнению с тем, что она только что покинула, все выглядело уродливым и печальным. Там – вечное ослепительное сияние дня, здесь – какие-то тусклые сумерки… Как Альдо воспринял ее отъезд? Только бы не попытался покончить с собой… Мисс Фаррингтон пришлось призвать на помощь остатки британского спокойствия, чтобы отогнать мысль о возможности романтической гибели несчастного влюбленного, но девушка слишком пропиталась неаполитанским климатом, чтобы вполне внять доводам рассудка.

Желая доказать себе самой твердость принятого решения и окончательно ускользнуть из-под власти неаполитанского колдовства, Одри позвонила Алану Рестону.

– Это и вправду вы, Одри? – не веря своим ушам, спросил тот.

– Ну да.

– Где вы?

– В Лондоне.

– Великолепно! А можно с вами повидаться?

– Не сейчас, но, если хотите, поужинаем завтра вместе.

– Где?

– Выбирайте сами.

– «Беркли» годится?

– Пусть будет «Беркли». В восемь часов. Согласны?

– Еще бы!

– Тогда до завтра, Алан…

– Подождите, Одри! Я хочу сразу уточнить один вопрос… Наш последний телефонный разговор в Италии все еще в силе?

– Это будет зависеть от вас.

– Не понимаю.

– Мне надо кое-что вам рассказать, и если, выслушав все до конца, вы по-прежнему захотите жениться на мне, скажете об этом папе.

– Немедленно позвоню в «Беркли» и закажу столик!

Одри собиралась ехать домой, но, садясь в такси, вдруг передумала и приказала отвезти ее на Паддингтонский вокзал. До Оксфорда девушка добралась к полудню и сняла комнату в гостинице, расположенной в самой дальней от Соммервиль колледжа части города – сейчас ей не хотелось видеть никого из прежних друзей. Покончив с делами, мисс Фаррингтон позвонила Эрику Обсону, своему бывшему преподавателю итальянского языка. Тот немного удивился неожиданному звонку, как, впрочем, и нежеланию Одри приехать в колледж, но обещал по окончании лекций заглянуть к ней в гостиницу на чашку чая. В ожидании встречи Одри решила никуда не выходить.

В пять часов вечера миссис Торнэби, хозяйка гостиницы, поднялась предупредить мисс Фаррингтон, что ее спрашивает какой-то джентльмен. Почтенная дама проводила его в гостиную и позволила себе напомнить, что посещения комнат постояльцев запрещены. Подумав, что безобидный Эрик Обсон кому-то мог показаться опасным искусителем, Одри улыбнулась. Преподаватель итальянского, как всегда задрапированный в слишком широкие для него одежды, очень тепло приветствовал бывшую питомицу.

– Никак не думал увидеть вас так скоро, Одри. И зачем такая таинственность?