Евгений Дрозд - ПОСЛЕДНЕЕ ДЕЛО НИРО ВУЛФА

Я развернул знамя и принялся размахивать им, стараясь не глядеть на неподвижную молчащую толпу. Чувствовал я себя при этом полнейшим идиотом. К счастью, красный «мустанг» приехал довольно быстро. Два вышедших из него джентльмена вызывали античные ассоциации. Стройный, как Аполлон, мужчина с карими глазами, смуглой кожей и вьющимися волосами назвался Лучано Пачифико и оказался диетологом. Второй, нордического типа блондин, смахивающий на Геркулеса, был, конечно же, спецом по бодибилдингу. Он представился, как Свен Андерсен. Я обменялся с ними рукопожатиями и предложил пройти в дом, там, мол, вас встретят. Сам же продолжил свои эволюции со стягом, пока не дождался появления зеленого «шевроле». Из машины вылез негр в ослепительно белом костюме и черной водолазке, с бритым наголо черепом и аккуратной седой бородой. Негр поднялся на крыльцо, сотворил намаз и представился как Зун–н–Нун аль–Мухасиби, муфтий мусульманской общины города Нью–Йорка. Надеюсь, я достаточно хорошо владею своими лицевыми мускулами, чтобы дать высокому гостю понять, что для нас прием духовных лиц такого ранга — дело обыденное и даже в чем–то плевое. Что папа римский, что далай–лама, нам все едино…

Я свернул флаг, и мы прошли в гостиную, где слонялся без дела сержант Стеббинс, а Вулф совещался с Фрицем. Я уловил несколько фраз типа: «… шаш–кебаб из козленка… цыпленок маренго… филадельфийские омары… петрушка завяла, попробуем лук… устрицы… индюшка на вертеле… да, побольше перца… висконсийский сыр… черепаховый суп по–мэрилендски… херес…», которые сразу напомнили мне, что время ленча мы уже пропустили. Я покашлял, чтобы привлечь внимание. Вулф обернулся, увидел муфтия и с неожиданной от такой туши грацией поспешил к нам. Меня всегда поражала способность шефа двигаться, если нужно, легко и бесшумно. Со светским изяществом Вулф провел ритуал знакомства, затем, взглянув на Фрица, извинился перед гостем — мол, что поделаешь, дела, дела… и выразительно посмотрел на меня, явно перекладывая на мои плечи заботу о развлечении Зун–н–Нуна на ближайшее время. Я понял и, поставив флаг к стене, учтивым жестом пригласил муфтия в кабинет…

… переступив порог которого, мы оба остановились с раскрытыми ртами.

Дело, конечно, заключалось не в том, что сюда уже перетащили большой стол из столовой и поставили встык со столом Вулфа, образовав большую букву «Т». И не в том, что столы уже были покрыты скатертью и на них расставлены были всевозможные напитки и холодные закуски. И даже не в том — хотя мне это и не понравилось — что Лили напропалую, самозабвенно флиртовала с Аполлоном и Геркулесом из оздоровительного центра и при этом явно мучилась вопросом, кого из них предпочесть.

Нет, дело было в том, что в кабинет перекочевали из оранжереи все 10000 орхидей. Горшки с цветами стояли вдоль стен, на всех полках и подоконниках, на сейфе и на моем рабочем столе. Менее ценные сорта были попросту срезаны и разбросаны по полу. В глазах рябило от ярких пятен. Зелень, белизна и золото мильтоний соседствовали с бледной лиловостью гибридной Ванды. Крапчатый фаленопсис Стюарта с лепестками, напоминающими шкуру леопарда, бросал вызов развратно–эротической Вуилстекеаре, бахромчатые каттлеи контрастировали со скромными аскофинетиями. На столе самого Вулфа царила роскошная одонтоглоссум гранде, похожая на семейство кораллов. Ее шафранного цвета трубчатые образования разделялись золотыми кольцами, а плоские и широкие лепестки отливали нежной голубизной. Воздух был насыщен пряным ароматом тропических джунглей. Единственным знакомым благовонием в этом головокружительном коктейле был запах ванили.

Да, подобного урона оранжерея Вулфа не испытывала с 1950 года, когда парни Арнольда Зека обстреляли наш дом из автоматов и ручных пулеметов Томпсона. Стрельба велась не на поражение, а с педагогической целью — чтобы преподать нам урок. Гангстеры, палившие с крыши здания через дорогу, особенно в охотку били по оранжерее. Должно быть, звон бьющегося стекла возвращал их в счастливые годы детства.

Опомнившись, я усадил гостя в кресло. Но все же я пребывал еще в некотором обалдении, поскольку попытался угостить муфтия виски. Только увидев вежливую, понимающую улыбку, сообразил, в чем дело, и заменил спиртное стаканом апельсинового сока. Тему для светской беседы подсказал очередной подземный толчок, от которого зазвенели бутылки и посуда на столах. Народ, как–то совершенно незаметно и естественно сгрудившийся вокруг нас с Зун–н–Нуном, принялся строить догадки: землетрясение? земляные работы? может быть, прокладывают новую линию метро?.. Кто–то догадался включить телевизор. Передавали новости, но про толчки ничего не говорили. Зато пошел сюжет с какого–то нью–йоркского кладбища. Нам показали опрокинутый памятник, разрытую пустую могилу. Диктор с негодованием говорил об эпидемии вандализма, поразившей город. Оказывается, почти на всех городских кладбищах можно обнаружить от одной до нескольких разоренных таким вот образом последних приютов. Новость произвела на всех нас неприятно впечатление, и «ящик» выключили.

К счастью, в это время из кухни вернулся Ниро Вулф и предложил всем гостям занять место за столом, заявив, что готов дать окончательное объяснение.

При этих словах инспектор Кремер, утешавший в углу убитого горем садовника Хорстмана, потрясенного разгромом своего хозяйства, повернул голову и снова стал привычным инспектором Кремером — тупицей и хамом.

— Давно пора, Вулф! — рявкнул он.

Вулф ухмыльнулся и опустился в свое огромное кресло, увенчав, таким образом, перекладину буквы «Т». К торцу основания буквы придвинули пустое красное кресло. Присутствующие, под руководством хозяина дома, разместились за длинным столом следующим образом: по левую сторону, если смотреть глазами Вулфа, сели Лили Роуэн, Зун–н–Нун, Аполлон с Геркулесом из оздоровительного центра, инспектор Кремер и сержант Перли Стеббинс. Справа: я, Теодор Хорстман, вакантное место для Фрица, Сол Пензер, Фред Даркин и Орри Кейтер. Этакая тайная вечеря. Я был рад, что Лили сидит напротив меня, и что ее отделили муфтием от сотрудников оздоровительного центра.

Вулф внушительно прокашлялся и для начала представил всех гостей друг другу и ввел в курс дела Зун–н–Нуна и сотрудников центра, вкратце поведав о примечательных событиях сегодняшнего утра. Он заверил, что роль новых гостей во всем этом выяснится попозже.

Сделав паузу, чтобы отхлебнуть добрый глоток пива из кружки, Вулф продолжил:

— Итак, леди, — взгляд на Лили, — и джентльмены, — он обвел глазами остальных присутствующих. — Чем характеризуется совершенное в нашем доме преступление? Во–первых, тем, что при его свершении оказались нарушенными фундаментальные законы пространства–времени. Выстрел произведен с расстояния, не вписывающегося в габариты скромной кладовки, — это противоречит тому, что нам известно о свойствах пространства. Убитым оказался человек, умерший четверть века тому назад, но оживший, — это противоречит основному свойству времени — необратимости. А во–вторых, это классическое преступление в закрытой комнате, в силу чего ход моих мыслей поначалу направился в привычное, классическое русло — я ломал голову над вопросом «как это сделано?» Между тем, самое главное качество детектива — это умение задавать правильные вопросы. Мне пришлось сделать известное усилие, чтобы отказаться от классической постановки задачи и отбросить вопрос «как это сделано?» как неразрешимый. Совершенно не важно, как это сделано, главные вопросы: «зачем и почему это сделано?» и «почему именно в моем доме?» Из решения этих вопросов автоматически вытекает ответ на вопрос, «кто это сделал?».

— И вы знаете ответ? — скептически бросил Кремер.

— Знаю.

— И кто же этот суперпреступник, способный нарушать фундаментальные свойства пространства–времени? Бог? Пришелец из летающей тарелки?

— Нет, это человек. Не называя пока что имени, могу даже сообщить кое–какие данные из его биографии. Родился в 1886 году в Нобсвилле, штат Индиана. Уже в детстве проявил выдающиеся способности. К четырем годам дважды прочитал Библию. В девятилетнем возрасте совершил турне по Штатам, демонстрируя необыкновенное знание Священного писания. В тринадцать лет стал чемпионом курсов по правописанию. Служил во флоте, в частности на яхте президента Теодора Рузвельта. Далее жил в шести штатах, сменил около тридцати профессий, занимался, например, журналистикой, десять лет отдал гостиничному бизнесу… И только после сорока в нем прорезались наклонности, о которых до поры до времени не подозревали ни окружающие, ни он сам…

Вулф на секунду умолк, вперив в пустоту мрачный взгляд, потом спохватился.

— Я даже больше могу сказать — я могу назвать год и день его смерти. Он умрет в 1975, нынешнем году. Сегодня.