Антон Бакунин - Убийство на дуэли

— На память. Она говорила, что уезжает и мы никогда больше не увидимся. Но оказалось, по словам Югорской, что «Евангелие» княжна принесла ей, потому что когда-то князь Голицын поклялся на этом «Евангелии» жениться на ее матери.

По лицу Милева скользнула улыбка.

— И вы явились, чтобы доставить Югорской этот предмет, который дорог ей как память? — спросил Бакунин Милева.

— Господин Бакунин, — хладнокровно и уверенно начал Милев, — я могу назвать вам убийцу князя Голицына и его дочери. Я знаю, как с помощью этого «Евангелия» можно получить в швейцарском банке десять миллионов золотых рублей. Четверть этих денег — два с половиной — вы отдадите мне. А еще одну четверть — Югорской.

— То есть вам — половину, — спокойно констатировал Бакунин. — На чем же основан такой расчет?

— Эти деньги — та добыча, которая досталась нам, потому что ее упустил из рук тот, кто убил князя Голицына. К ней причастны четверо. Вы, князь, Югорская и я. Никто из нас не может заполучить эти деньги в одиночку. Есть только один выход — получить их и разделить поровну. Каждый волен сделать со своей частью то, что захочет. Можно вернуть свою долю в государственную казну. Можно оставить себе. Это цинично. Или эти деньги навсегда останутся в швейцарском банке. Вы принимаете мое предложение?

— Не торопитесь. Вы хотите заключить со мной сделку. Я могу пойти на это. Но мы не в равных условиях. Во сколько вы оцените те семнадцать лет каторги, которые вы не досидели?

— Не думал, что вы станете считаться, — усмехнулся Милев. — Как же вы предлагаете разделить эти деньги? И зачем вам больше двух с половиной миллионов — вы не успеете их прожить.

— А если я хочу их вернуть в государственную казну?

— Я не поверю этому. Если бы вы хотели вернуть деньги в казну, то не стали бы даже обсуждать мое предложение.

— Вы наблюдательны, — рассмеялся Бакунин. — Однако условия ставлю я. Вы с Югорской получаете два миллиона. И никаких других условий.

— А во сколько вы оцените то, что я назову вам убийцу князя Голицына?

— Убийцу князя Голицына я уже знаю. Единственное, что мне нужно, это знать, как получить деньги.

— А это самое главное.

— Да. Но два миллиона и полная свобода — хорошая цена за согласие.

— Предположим, я согласен. Какие гарантии вы можете мне дать?

— Никаких.

— Это верно. Тогда слово дворянина.

— Нелепо давать слово дворянина о соблюдении честности в бесчестном деле.

— Нелепо. Но на нелепостях стоит мир.

— Вы склонны к философичности?

— Я хочу жить, господин Бакунин. А выжить без философического отношения к жизни в наше время невозможно.

— Хорошо. Я даю вам слово дворянина в том, что, если мы с вашей помощью получим в швейцарском банке по этому «Евангелию» десять миллионов золотых рублей, я отдам два миллиона вам.

— Ну что ж, для меня этого достаточно. В свою очередь заверяю вас, что если вы нарушите слово, я рано или поздно, отбыв свой срок каторги, убью вас не вызывая на дуэль.

— Поверим друг другу, — подвел итог Бакунин.

Я слушал весь этот разговор, ни минуты не сомневаясь, что Бакунин ведет его с целью выведать у Милева какие-то сведения. Слово дворянина, данное им, несколько смутило меня.

— Итак, — продолжил Бакунин, — князя убил Кондауров Григорий Васильевич.

— Да, и княжну тоже, — сказал Милев. — Князь взял у частных швейцарских банков тайный кредит. Кондауров с помощью Иконникова подделал документы, и кредиторы получили более высокий процент. За это они и заплатили десять миллионов золотых рублей. Григорий Васильевич действовал якобы от имени князя и якобы через его дочь. И чтобы скрыть все, вынужден был убить и князя и княжну. Случайно ключ к деньгам — «Евангелие» оказалось в ваших руках. Мы с Югорской решили воспользоваться этим. Вот и все, — закончил Милев.

— Но какова роль Иконникова? — спросил Бакунин.

— Иконников уникум. Он может подделать любой почерк, любой документ. Для этого ему нужно побыть некоторое время вместе с тем, чей почерк нужно подделать. Он вживается в образ этого человека, начинает говорить, как он, и писать его почерком. Причем в таком случае никакая экспертиза не может отличить подделки. Ее и нет на самом деле. Иконников принимал наркотики. Это привело его в салон Югорской. В наркотическом состоянии он и выговорил нам свою тайну.

— И вы не побоялись встать на дороге у Кондаурова?

— Может быть, я бы и не рискнул вмешаться в это дело… Если бы «Евангелие» не попало к вам. Кондауров, поняв, что проиграл, бежал. Я следил за ним. Он заказал билет на пароход. Уже полчаса, как его нет в России. И я решил, что «Евангелие» легкая добыча, которую грех упускать. Ну, а что касается того, как получить деньги с помощью «Евангелия», я расскажу вам на пороге банка, в Швейцарии. Кстати, господин Бакунин, снимите с меня это, — Милев положил на стол руки в наручниках, — очень неудобно беседовать.

— Почему же? — Бакунин пожал плечами. — Они ничуть не мешают говорить.

Милев испытующе посмотрел на Бакунина.

— Вы дали слово дворянина… — угрожающе начал Милев.

— Да, — перебил его Бакунин. — Я дал слово дворянина в том, что если я с вашей помощью получу в швейцарском банке по «Евангелию», которое княжна подарила князю, десять миллионов золотом, то отдам вам два миллиона. И я не собираюсь нарушать свое слово. Но ведь я могу разгадать эту загадку и без нас. Мне приходилось решать загадки и посложнее. К тому же, господин Милев, я не верю многому из того, что вы сказали. Я не верю, что княжну убил Кондауров. Зачем ему было убивать ее? Григорий Васильевич умный человек. Вместо того, чтобы убивать княжну, он попытался бы выудить у князя «Евангелие». И потом, признайтесь, вы ведь не знаете, каким образом с помощью «Евангелия» получить деньги. Это знает только тот, кто давал кредит, и сам Кондауров. Больше никто. Ни Иконников, ни княжна. Следовательно, это неизвестно ни Югорской, ни нам. Вы пытались обмануть меня, чтобы иметь шанс бежать, возможно, бежать, заполучив «Евангелие». То есть убив меня и князя. Ну, разве стоит для этого снимать с вас наручники. И потом, я не верю, что Кондауров покинул Россию. Сегодня он имитировал самоубийство Иконникова. Он не покинет Россию, пока не уничтожит убийцу княжны и не вернет «Евангелие», уж поверьте мне, я знаю таких людей. Слова Бакунина подтвердились немедленно.

Звякнуло пробитое оконное стекло, Милев вдруг откинул голову назад, и мы с Бакуниным увидели, как во лбу его образовалась небольшая дырка, тут же заполнившаяся кровью. Я успел оглянуться в сторону окна. В стекле тоже зияло отверстие от пули. В следующую секунду Бакунин метнулся к выключателю и крикнул:

— Князь, на пол, под окно, — и тут же выключил свет в кабинете.

Как только свет погас, я пригнул голову, шагнул к окну и, присев на корточки, спрятался под подоконником. Вновь звякнуло пробитое оконное стекло, и в тишине я услышал, как пуля ударила в стену. В то же мгновение рядом со мной оказался Бакунин. И снова по звуку пробитого стекла мы догадались о еще одном выстреле.

— Считай интервалы, — сказал Бакунин.

Четвертый и пятый выстрелы были сделаны с интервалом в три секунды.

— После седьмого выстрела, если интервал затянется больше чем на пять секунд, бежим к двери, — сказал Бакунин.

В самом деле после седьмого выстрела интервал затянулся. Бакунин дернул меня за руку, мы бросились к двери и выскочили из кабинета. Было слышно, как пули одна за другой пробивают оконное стекло и впиваются в стены.

— Семизарядная винтовка, — констатировал Бакунин. — Покажи револьвер Милева.

Я достал револьвер. Бакунин взял его, крутнул барабан и вернул мне.

— Заряжен. Отнеси к себе «Евангелие» и спускайся вниз. Я предупрежу Василия. С этой стороны у нас только окно кабинета.

Я бегом побежал по коридору, заскочил в свою комнату, положил в ящик стола «Евангелие» и спустился вниз. В прихожей Бакунин отдавал распоряжения Василию и перепуганному Никифору:

— Никому не открывать. Если будут стрелять по окнам — прятаться в комнатах на другой стороне. Все. Мы с князем уезжаем. Если утром часам к восьми не вернемся — звони приставу Полуярову. Расскажешь об обстреле и скажешь, что мы поехали к Кондаурову.