Джорджетт Хейер - Тупое орудие

Он замолчал. Ханнасайд спросил:

– Вы узнали его?

– Я узнал его. Но он не понимал, кто я, пока я не взял его за глотку и не прошептал ему на ухо свое имя. Я бы убил его в ту же минуту, так сильно горела во мне справедливая ярость, но он с трудом выдохнул, чтобы я не спешил, ибо смерть моей сестры не его вина. Я не желал его слушать, но он, задыхаясь, в ужасе выдавил из себя, что может открыть мне имя виновного. Я внял ему. Не выпуская его, я заставил рассказать все, что он знал. Он был одержим страхом смерти. Он признался во всем, даже в своих низких замыслах. Когда я узнал имя человека, из-за которого умерла моя сестра, и вспомнил его лживую улыбку и ласковые слова, – в моей душе возникла такая ярость, что я содрогнулся. Я отпустил Карпентера. Моя рука выпустила его глотку, ибо я был в изумлении. Он тотчас же скрылся, не знаю куда. Мне не было до него дела, ибо в этот миг я знал, что надлежит делать. Никто меня не видел. Мой смятенный ум успокоился, да, успокоился от сознания моей праведности! Я вошел в калитку, прошел по дорожке до открытой двери в кабинет Флетчера. Он сидел за столом и писал. Когда моя тень упала на пол, он поднял голову.

Он не испугался; перед ним стоял всего лишь полицейский. Он был удивлен, но даже когда он заговорил, на губах его играла улыбка. Сквозь красный туман я увидел эту улыбку, и я стал бить его своей дубинкой, пока он не умер.

Сержант на мгновение перестал стенографировать.

– Ваша дубинка! – выдохнул он. – О Боже!

– Когда это точно? – спросил Ханнасайд?

– Когда я взглянул на часы, стрелки стояли на 22. 07. Я подумал, что теперь делать, и передо мной проступил ясный путь. Я позвонил по телефону, стоявшему на столе, и доложил о смерти Флетчера сержанту. Но кривое не может сделаться прямым. Я стал лжесвидетелем, проповедником кривды, и мои показания привели к мраку и смятению и повергли невинных в горе. И хотя они заключились в туке своем, и хотя все они до единого грешники перед лицом Господа, несправедливо, чтобы они пострадали за мое деяние. Я тревожился, дух мой был сломлен, сердце мое пророчило беду. И все же мне казалось, что все останется тайным, ибо вы, искавшие разгадки тайны, пребывали в замешательстве и не знали, направо пойти или налево. Но когда оказалось, что отпечатки пальцев принадлежат Карпентеру, я понял, что стопы мои завели меня в глубокую яму, спасения из которой нет. Когда сержанту сообщили адрес Карпентера, я стоял у его локтя. Я слышал все, даже то, что он живет в полуподвале и работает подавальщиком в дешевой харчевне. Сержант отпустил меня домой, и я ушел в борении со своей собственной душой. Я внял зову искусителя, но не утвердит себя человек беззаконием. Карпентер был злом, и хотя он заслуживал смерти, не по этой причине я убил его.

– Вы – тот самый констебль, которого видел хозяин кофейного киоска? – озарило сержанта.

– Там был киоск, я не сомневаюсь, что этот человек видел меня. Я прошел мимо него, словно я был на дежурстве; я приблизился к дому, где жил Карпентер; я видел свет сквозь щели жалюзи в полуподвале. Я спустился по ступенькам. Нижняя дверь была не заперта. Я тихонько вошел. Когда я шагнул в его комнату, Карпентер стоял ко мне спиной, Он оглянулся, но у него не было времени издать вопль, поднимавшийся к его губам. И снова я держал его за глотку, а он ничего не мог поделать со мной. Я убил его, как убил Флетчера, и ушел, как пришел. Но Флетчера я убил справедливо. Когда же я убил Карпентера, я понял, что впал в грех убийства, и сердце мое отяжелело во мне. А теперь вы готовы арестовать Невила Флетчера вместо меня, но он невинен, и пора, чтобы прозвучал голос истины. Вы верно записали, что я сказал? – резко спросил он сержанта. – Пусть это напечатают на машинке, и я поставлю свою подпись.

– Да, так и будет сделано, – сказал Ханнасайд. – А пока что, Гласс, вы арестованы.

Он раскрыл дверь:

– Все в порядке, инспектор.

– Вы думаете, я боюсь вас? – сказал Гласс, поднимаясь. – Вы маленькие людишки, оба. Я мог бы убить вас, как убил других. Я не сделаю этого, ибо не ссорился с вами, но не заключайте меня в наручники! Я хочу быть свободным.

Двое вошедших на зов Ханнасайда крепко взяли Гласса за руки.

– Успокойтесь, Гласс, – хрипло сказал сержант Кросс. – Возьмите себя в руки!

Сержант Хемингуэй, потеряв дар речи, смотрел, как двое полицейских выводят Гласса, и слушал, как он фанатично и нараспев декламирует Ветхий Завет, а затем вытер лоб носовым платком.

– Сумасшедший, – кратко заключил Ханнасайд. – Я полагал, он только на грани.

– Сумасшедший? – Дар речи вернулся к сержанту. – Буйный помешанный со склонностью к убийству, и я доверчиво разгуливал с ним бок о бок! Боже, да у меня мурашки по спине бегали, когда я выслушивал его рассказ!

– Бедняга!

– Конечно, можно сказать и так, – допустил сержант. – А как насчет покойного Эрнеста и Чарли Карпентера? Кажется, с ними он обошелся довольно дурно. И все из-за чего? Только из-за того, что пустоголовая вертихвостка сбежала с одним из них и была такой дурой, что покончила с собой из-за другого! Не понимаю, с чего это вы жалеете Ихавода. Его всего-навсего отправят за счет налогоплательщиков в Бродмур, и он там получит полную возможность пророчить смерть и погибель другим психам.

– А вы считаете себя психологом! – сказал Ханнасайд.

– Я считаю себя полисменом с чувством справедливости, супер, – твердо возразил сержант. – Подумать только, через что мы прошли, а этот маньяк все время попрекал нас нечестием – нет, я не желаю больше думать об этом, а то у меня случится инфаркт. Что навело вас на эту мысль?

– Слова констебля Мэзера, что, когда он проходил по Барнсли-стрит, Браун еще не открывал свой киоск. Это, а также взаимоисключающие показания парочки на другом конце улицы неожиданно навели меня на подозрения. Присутствие полицейского при обоих убийствах и было тем совпадением, о котором я говорил. Но, должен сказать, это казалось мне в высшей степени невероятным. Поэтому-то я ничего не сказал вам, пока не вгрызся в это дело поосновательнее. Как только я начал снова обдумывать все обстоятельства, всякого рода мелочи стали выступать на поверхность. Например, было письмо Энджелы Энджел, которое мы нашли в комнате Карпентеpa. Вы помните, в нем были цитаты из Библии? Вы помните, что, когда мы обнаружили в ящике Флетчера фотографию Энджелы, Гласс отказался взглянуть на нее и с некоторым волнением сказал, что конец ее горек, как полынь? Чем больше я размышлял над этим, тем больше я приходил к выводу, что приближаюсь к разгадке. Когда сегодня утром я разыскал старого импресарио Карпентера и получил список городов, где на гастролях, о которых говорил его брат, выступал Карпентер, мне осталось только запросить полицию каждого города, живет ли там или жила когда-либо семья по фамилии Гласс. Как только я обнаружил Глассов в Лестере и узнал от тамошнего суперинтенданта, что в семье была девушка, которая несколько лет назад убежала с актером, я понял, что на верном пути. Учитывая все сказанное, я решил, что самое лучшее – приехать сюда и предъявить Глассу все, что я узнал, пока он не надумает прикончить вас, – добавил он с улыбкой в глазах.

– Как это мило с вашей стороны, шеф, – язвительно поблагодарил сержант. – А еще все забыли, что меня возненавидел Браун и что я зазря тратил время, глядя как молодой Невил примеряет дядины шляпы!

– Простите меня, но я не мог позволить Глассу заподозрить, что я иду по его следам. Надо известить Невила Флетчера, что загадка разгадана.

– Стоит ли? – ответил сержант. – Он потерял к ней всякий интерес.

Ханнасайд улыбнулся, но все же сказал:

– Тем не менее ему надо рассказать, что произошло.

– Готов спорить, что эта история покажется ему забавной. Он плюет на приличия, не говоря уж о том, что в нем нет простых человеческих чувств. Конечно, я не стану отрицать, что с Ихаводом он управлялся получше, чем. все мы. Передайте ему, что я ожидаю кусок свадебного пирога.

– Чьего свадебного пирога? – изумился Ханнасайд. – Неужели его собственного?

– Вот именно, – сказал сержант. – Если только у девушки с моноклем больше здравого смысла, чем мне кажется.

В разговор вторгся дежурный констебль, объявивший, что мистер Невил Флетчер хочет поговорить с суперинтендантом.

– Только помяни дьявола? – воскликнул сержант.

– Пригласите его, – сказал Ханнасайд.

– Он по телефону, сэр.

– Хорошо, соедините нас.

Констебль ушел, Ханнасайд поднял трубку. Через несколько мгновений до него донесся голос Невила:

– Это суперинтендант Ханнасайд? Как это мило! Где я могу приобрести специальную лицензию? Случайно не у вас?

– Нет, – ответил Ханнасайд, – Не по нашему ведомству. Я только что говорил, что надо повидать вас, мистер Флетчер.

– Как, опять? Но теперь меня нельзя тормошить убийствами. Я собираюсь жениться.

– Вас больше не будут тормошить. Дело закончено, мистер Флетчер.