Дарья Донцова - Корпоратив королевской династии

– Моцартчайковскийспиваковпаганини.

– Ммм, – простонала Ирина, – о боже!

Я радостно заулыбалась. Справилась!

– Книксен теперь сделайте, – пробормотала Эклунд. – Повторяйте мои движения.

Я повернула голову влево и прищурилась.

– Делайте то, что я говорю, – живо уточнила Ира, – прекратите чесаться! Вы все время теребите парик.

Я потрясла головой. Полное ощущение, что по моему темечку топают маленькие ножки, в прическе словно гномики поселились. Они бегают туда-сюда. Видно, я сильно разнервничалась. Раньше я, усаживаясь на сцене за арфу, всегда чувствовала, как по спине в железных сапогах с острыми каблуками шагает армия мурашек. Но ведь это в реальности невозможно, следовательно, и гномиков нет.

– Начали! – скомандовала Ирина. – Медленно и торжественно отводим…

Я принялась послушно исполнять команды. Вытянула вперед правую ногу, согнула колено, отставила назад левую ногу, развела руки в стороны, попыталась элегантно присесть, потеряла равновесие, испугалась, с трудом удержалась на ногах, зацепилась длиннющим носом пулена за что-то, запаниковала, дернулась что есть сил…

Раздался щелчок. Юбка кринолина неожиданно сложилась как зонтик, арка ослабила свою хватку, я, сделав по инерции пару шагов в сторону авансцены, еле-еле удержалась в вертикальном положении. Послышался новый звук: чпок! Железная конструкция резко расправилась и почему-то стала больше, чем была, ткань юбки раздулась гигантским парашютом, невидимая сила потянула меня в сторону, я зашаталась и плюхнулась на колени.

– Гениально! – взвизгнула Ирина. – Глубокий присед! Шикарно! Вау! Роскошно! Ручками па-де-де сделайте! Скоренько!

Если мне не изменяет память, па-де-де – это одна из основных танцевальных форм в балете, выход двух танцовщиков. Как исполнить его руками, не совсем понятно. Но раз велели, надо попробовать. Я вознесла к потолку руки, наткнулась ими на башню из фальшивых волос и пошатнула ее.

– Скорее вернем прическу на место, – залопотала Ирина.

Я шлепнула по парику ладонями. По голове побежали маленькие ножки, потом они спустились на шею, на грудь… Мышата! Бальный наряд вместе с париком ночевал в моей спальне, и мелкие грызуны, которых я исправно подкармливаю, решили поселиться в гуще волос. Да оно и понятно почему, там темно, мягко, уютно.

Зал зааплодировал, застучал ногами, засвистел.

– …! – выругалось «ухо».

Я перевела дух. Ненормативная лексика не мой конек. Но сейчас я согласна с Ирой, что тут еще можно сказать?

– Вставайте скорехонько, – зачастила Эклунд, – занимайте место на авансцене, низко поклонитесь жюри, попятьтесь, задом не поворачивайтесь к ним, Христа ради, идите спиной – и получите корону! Фурор! Овацию никто не заслужил, только вы.

Я попыталась встать. Да уж, остальные участницы не вытряхивали из кудрей грызунов, это исключительно мое ноу-хау!

– Не тяните! – нервничала Ира.

Хорошо ей говорить! «Абажур» не дает коснуться рукой сцены, а подняться без опоры я не могу.

– Скорей! – завопило «ухо». – Поклон судьям! Последний штрих!

Я поползла на коленях к краю подмостков, увидела микрофон, вцепилась в него руками.

– Голову поднимите! – тараторили в ухе. – Вы благородная дама! Молодец! Выпрямилась! Улыбнулась! Наклонилась! Ниже! Еще! Ниже! Переломитесь в пояснице, иначе не засчитают!

Я сложилась пополам.

– Восторг, – ликовала Ирина, – выпрямляйтесь, медленно, благородно, плавно, интеллигентно, торжественно, величаво.

Я стала выполнять и этот приказ, чихнула…

Из правого кармашка выскочила силиконовая вставка, упала на сцену, подпрыгнув, словно мячик, опять стукнулась о подмостки, поскакала вперед и свалилась в зрительный зал. Из первых рядов донесся визг, затем аплодисменты. Мой бюст с правой стороны стал значительно меньше, чем с левой.

– Пятимся, пятимся, – закричала Ирина, – не обращаем внимания на мелочи! Шоу должно продолжаться, даже если у вас грудь отвалилась.

Я засеменила назад и в тот момент, когда подумала, что все трудности позади, наступила пяткой на подол и плюхнулась на сцену. Кринолин накрыл меня юбкой. Вторая вкладка тоже вылетела из кармашка и усвистела куда-то.

– Занавес! – завизжала Ирина.

Перед моим носом медленно и печально опустилось бархатное полотнище, скрывшее вспотевшую Лампу от пребывающих в неистовом восторге зрителей.

Когда я, переодевшись в нормальное платье, держа в руках коробку с короной, вошла в ВИП-ложу, все присутствующие начали бурно восхищаться.

– Потрясающе! – зааплодировал Карл. – Впервые вижу классическое исполнение реверанса! Только моя мама умела делать его так элегантно! Браво. Давайте выпьем шампанского. Элиза, где бутылка?

Управляющая быстро внесла поднос с бокалами.

– Вы изумительно декламировали стихотворение, – промурлыкала пожилая дама, председательница жюри, – древний текст не прост в исполнении. Необходимо его глубоко прочувствовать. Я прекрасно его знаю и должна отметить: произнесено без единой ошибки.

Я улыбнулась. Совет Екатерины Иосифовны никогда не подводит.

– Где вы взяли эти стихи? – не успокаивалась дама. – Они малоизвестны.

Меня охватило вдохновение.

– В манускрипте Иоанна Римского, он ходил с Афанасием Никитиным за три моря, побывал в замке Олаф, видел церемонию избрания королевы бала, записал вирши…

Я осеклась. Сегодня сотый бал, значит, первый случился в начале девятнадцатого века. А тверской купец, путешественник и писатель Афанасий Никитин жил в пятнадцатом. Выдуманный мной его друг Иоанн Римский никак не мог слышать эти поэтические строки. Не сходятся у меня концы с концами!

– Конечно! – кивнула главная судья. – В свое время, будучи студенткой, я изучала рукописный труд Иоанна Римского, гениальное произведение!

– Красиво выступили, – одобрил Юрий Фихте. – А чем вы швырялись? Сначала какие-то комки сыпались, потом мячики скакали.

Я опустилась в кресло. Все. Фантазия моя иссякла.

– Это имитация фейерверка, – пришла мне на помощь Ирина, – благородные дамы, закончив реверанс Хансонов, всегда запускали петарды. Но мы не рискнули, народу много, вдруг кто-то обожжется, поэтому использовали разные шарики из резины.

Я взяла с блюда, стоящего на откидной доске, бутерброд. Молодец, Ира, наверное, у нее была в детстве своя Екатерина Иосифовна.

В зале погас свет, послышался шорох, затем экран, висевший над сценой, засветился и зазвучал приятный мужской голос:

– Кинокомпания «Маунт» по заказу Элизы Гант представляет фильм «Тайна замка Олаф». Посмотрите на фотографиию. Красавица в роскошном платье, это юная баронесса Мартина Вудрок. Она без памяти полюбила Виктора Хансона, вышла за него замуж и стала хозяйкой крепости Олаф. Молодая женщина обожала своего супруга, родила ему двоих детей, Эдмунда и Карла. Виктор нежно относился к спутнице жизни, осыпал ее подарками, исполнял любые прихоти жены. Счастливая семья мудро правила городом Гардсардрундъюборгом, демонстрируя его жителям пример крепкого настоящего супружества. Но у каждого в шкафу есть свой скелет.

На экране появилось изображение могилы.

– Мы с вами находимся на местном кладбище, – продолжал закадровый голос, – здесь, в лучшей части погоста, на возвышении находится мраморный склеп семьи Хансон, в нем покоятся останки всех правителей города начиная с великого Магнуса и его родственников. Гробницу окружают статуи ангелов, привезенные в незапамятные времена из Греции. Но давайте обойдем пантеон. В его задней части есть небольшая могила. Кто же удостоился чести быть похороненным рядом с королевскими особами?

Камера взяла крупным планом гранитную стелу. Стала видна надпись. «Сергей Эклунд. Засни и вмиг душой бессмертной в сады беспечные войди. Безутешные родители Хельга и Георгий».

– Георгий Эклунд, – говорил диктор, – ветеринар замка Олаф, а его жена Хельга, удивительная красавица, служила там кастеляншей, в ее обязанности, в частности, входило менять белье на кроватях господ. Через шесть месяцев после того, как Мартина произвела на свет второго сына Карла, у Хельги тоже родился мальчик, названный Сергеем. Хансоны оказали кастелянше великую честь. Господин Виктор стал крестным отцом младенца. После того как новорожденного окунули в купель, владелец замка объявил, что берет на себя обязательства по воспитанию и образованию крестника.

В раннем детстве маленький Сережа был постоянным гостем Олафа, ему во дворце все радовались. У мальчика была собственная спальня, ее убранство ничуть не хуже обстановки детской Карла. Эдмунд, Сережа и Карл имели одинаково дорогую одежду, с ними со всеми занимался гувернер. К шести годам сын кастелянши и ветеринара умел скакать на лошади, бойко говорил на трех иностранных языках: французском, английском, немецком, умело пользовался всеми столовыми приборами, обращался к многочисленной прислуге на «вы». Он воспитывался как инфант.