Татьяна Луганцева - Сейф для любовных улик

– Ты пытал ее?

– На наличие шифра, а как же, – буднично подтвердил Валерий. – Но она ничего не сказала. Хотя, думаю, ничего и не знала. Но про листок была в курсе, поэтому оставлять ее в живых нельзя было.

– И вот теперь живы только я и Валентина, – вздохнула Фрося.

– Совершенно верно! Вам уже никто не поможет. И ты меня порадовала, Кактусова. Ни тебе лишних вопросов, ни слез….

– А зачем? Моя речь ничего не решит. Главное, чтобы все твои слова записались четко, – пояснила Фрося, не меняя позы и выражения лица.

– Какая запись? – после секундной заминки спросил Валерий.

Фрося достала из сумки небольшую черную коробочку.

– А вот на этот приборчик. Мне его выдали.

– Где выдали? Кто?

– Вацлав выдал, – зевнула Фрося. – Что, думаешь, мне некому помочь, и я – последнее звено? То-то ты осмелел… Хорошая постановка и купленные новости в прессе о гибели Влада и Вацлава сделали свое дело.

Валерий замолчал, часто моргая ресницами, словно получил удар под дых и никак не мог оправиться.

– Вацлав навел справки о твоем цирке за последние несколько лет. И график ваших передвижений странным образом совпал с чередой преступлений. Было о чем задуматься. Но ты – молодец, прекрасно все пояснил. Вопросов не осталось. Не будет их и у суда… А еще Вацлав высказал одну умную вещь. Если напали на меня из-за листка, то должны были знать, что еду я, и еду с ним. А об этом знал только один человек – моя мама. Я ей позвонила, она и призналась, кому и зачем рассказала о моей поездке. Так что я не была удивлена, увидев тебя здесь, в ресторане Валентины. Кстати, я на самом деле не запомнила тебя. Ты – посредственность, возомнившая себя черт знает кем. Но ничего, теперь у тебя будет время подумать о жизни. Пожизненное заключение – это очень долго. А Влада, между прочим, уже выпустили из тюрьмы. Эксперты доказали, что слово «Влад» Дороти написать не могла. Не поверишь – почерк не ее, даже если бы она писала в предсмертном состоянии. Зато уже доказано, что это твой почерк.

– Я пристрелю тебя! – прохрипел Горохов, издавая звуки, мало чем напоминающие человеческую речь.

– Немедленно откройте! Вы окружены! – раздался за дверью голос, принадлежащий Вацлаву, который скрепя сердце согласился на авантюру с «подсадной уткой».

– Все предусмотрела? – прошипел Валерий. – Я-то думал, что вывезу вас частями в кухонном лифте.

– Ты предполагал, но бог располагал, – пожала плечами Кактусова.

В тот же момент Горохов вытащил пистолет и, не раздумывая, несколько раз выстрелил. Фрося, почувствовав удар в грудь, вскрикнула и, потеряв сознание, слетела со стула.

Очнулась Ефросинья в крепких объятиях Влада. Тот расстегнул ей ворот и обтирал лицо тряпкой, смоченной прохладной водой.

– Ты как?

– Больно… – прошептала она.

– Спасибо Вацлаву, заставил тебя надеть этот жилет. Хотя до стрельбы не должно было дойти.

– Мы располагаем… – слабо улыбнулась девушка и прижалась к нему крепче. – Больно…

– Синяки останутся.

– Не беда. Его взяли? – спросила она, смотря только в его глаза и не обращая внимания на суетящихся вокруг людей.

– Горохов мертв. Не поверишь, пули срикошетили, и одна вошла ему прямо в сердце.

– Да… Валерий уповал на судьбу, и она распорядилась именно так, – задумалась Фрося.

– Так что встреча с тобой стала последней точкой в его злодеяниях.

– Все записалось? Все сохранилось?

– Абсолютно! Ты – молодец. Мы слышали каждое слово. Мерзавец очень вольготно себя чувствовал, думая, что его точно никто не достанет. На то и было рассчитано…

К Фросе подошли люди и сняли с нее облегченный бронежилет. Она поморщилась от боли.

– Тебя отвезут в больницу, так надо, – предупредил Влад.

– Я не против, – ухватилась она за его руку, пока ее грузили на носилки. – Главное, что этот кошмар закончился. Только…

– Что?

– Валерий вел себя так, словно все, что он сделал, точно не зря. Словно он – уже хозяин мира. По-моему, ему было известно, где шифр к листку. И вот его нет. И никто теперь не откроет тайны?

– Успокойся, Фрося. Если узнал он, узнаем и мы, будь уверена. А сейчас отдыхай, любимая, я приду к тебе в больницу…

Ефросинье сделали какой-то укол, и она поплыла по волнам благостного спокойствия.

Прошло почти четыре месяца. В Москве пора золотой осени сменилась порой дождей, промозглого ветра с порывами, а то и ливней с ураганом.

Фрося, побывавшая на ниточке от этого света к тому, поняла, что очень изменилась, и стала ценить близких, знакомых и друзей много больше.

Мама была несказанно рада ее возвращению. И почти сразу завела разговор о бывшем студенте отца Горохове.

– Не помнишь Валеру? Ну да, ты кроме своего Влада, никого и не видела… Вполне компанейский парень, хоть звезд с неба и не хватал. Он встретил тебя?

– Да… вполне…

– Все было хорошо?

– Все было отлично! – заверила маму Ефросинья.

А дальше… дальше начались будни. Влад вручил ей сумму, которую она должна была вернуть. Предлагал больше, но она по гордости не взяла. В издательстве извинилась перед редактором, что она его подвела.

– Я пыталась сделать все, что могла, вы меня знаете. Сразу не отказала из-за моего характера, в этом моя ошибка. Но не написать мне романа самой ни в жизнь! Не мое это. Вот перевод любой возьму…

– Ладно, – смягчился редактор, – дела вроде немного налаживаться начали. Завалю тебя переводами женских любовных романов с английского.

– Опять любовные романы? – ахнула Ефросинья.

– Сама говорила, что перевод возьмешь любой.

– Ладно… раз обещала…

Семен Игоревич сказал – сделал. Фрося стала обладательницей почти пятидесяти женских романов одной современной английской писательницы. И засела за перевод. После пяти романов у нее голова уже пухла от «вздымающихся грудей», «томных и страстных взглядов», «стальных плечей»…

«Одно и то же! Одно и то же! Губы, груди, красавцы… только имена разные… Но это моя работа, и я буду ее выполнять! Только вот тошно… «Эмилия пробралась к Джордано и почувствовала его мужское начало…» Тьфу! А я, видимо, никогда его уже не почувствую…» – так думала Ефросинья, сидя в своем кабинете за переводом очередного романа.

За окном хлестал как из ведра ливень. Так же чувствовало себя и сердце Ефросиньи – рыдало. То есть внутреннее ее состояние совпадало с внешним миром. Катастрофа творилась и в душе Фроси. Владислав, провожая ее в аэропорту, обещал прилететь в Москву, как только сможет, она начала его ждать с того самого дня, когда они расстались. И вот уже столько времени прошло! Разум подсказывает, что он не приедет, иначе бы уже давно… и со страстью… сердце же продолжало ждать и страдать, обливаясь кровью. А тут еще и перевод таких душещипательных романов…

«Почему? За что? Зачем тогда обещал? Господи, что могло случиться? Второй раз бросил? Передумал? Встретил другую? Понял, что мы не сможем быть вместе? Что время упущено? Что же мне делать? Опять жить с чувством любви и обиды?» От бесконечных мысленных вопросов голова Фроси разрывалась еще больше, чем от переводимых любовных романов.

Мать Ефросиньи заметила, что с дочерью происходит неладное.

– Ты стала другая…

– Повзрослела?

– Господь с тобой! Ты давно повзрослела… Думаю, ты влюбилась, – констатировала Зинаида Федоровна.

– Так видно? То есть заметно?

– А то! Ты в таком состоянии только один раз в жизни ходила… со своим Владом…

– Тебе он не нравился? – спросила Ефросинья.

– Нравился. Но я почему-то чувствовала, что он принесет тебе горе и несчастье. Такого типа мужчины способны на это… Так и получилось. Фрося, ты что, встретилась с ним? И опять за старое?

– Без комментариев… – отвернулась Фрося.

– Горе мне! – покачала головой Зинаида Федоровна и оставила дочь в покое.

С горя Ефросинья завела собаку. И вот в один из тех же пасмурных дней девушка оторвалась от монитора компьютера (кстати, в работу она погружалась с головой все по той же причине – чтобы не сойти с ума от мыслей о Владиславе) и с воспаленными от работы глазами пошла гулять с Чапой.

А выйдя из подъезда, лоб в лоб столкнулась с высоким мужчиной с лучистыми глазами и самой прекрасной улыбкой на свете.

– Ты? – оторопела Фрося. И задала самый глупый вопрос, какой только можно придумать: – Ты чего здесь?

– Мимо проходил, – засмеялся Влад. И, заключив ее в объятия, поцеловал. – Как же я соскучился… Кто это лохматое чудовище?

– Чапа.

– Привет, Чапа, – потрепал болонку по голове Владислав.

– Ты нравишься даже ей… – удивилась Ефросинья. – Обычно она лает на чужих людей, причем так противно, визгливо.

– Я умею производить впечатление на женщин…

– Кто бы сомневался. И только ты умеешь сказать: «Я приеду к тебе, как только смогу» – и заявиться… через четыре месяца, когда я уже тут чуть с ума не сошла! – в слезах высказала она ему всю свою горечь, все еще не веря в свое счастье.