Дарья Донцова - Скелет из пробирки

Но сегодня, отчего-то испытывая чувство вины, я старательно возила куском масла по тефлоновому покрытию, когда зазвонил мой мобильный.

– Что случилось? – испуганно воскликнула я, хватая трубку, и обозлилась на самое себя.

Ну когда же я перестану воспринимать звонок на сотовый аппарат как предвестник несчастья!

– Позовите Виолу, – прошелестело из трубки.

– Я слушаю.

– Это Света.

– Кто?

– Света Сафонова из архива. Я уронила на поп кусок масла.

– Что произошло?

– Мне кажется, я знаю, какие ящики заинтересовали тогда в архиве Игоря. Вернее, даже уверена…

– Только не уходи домой! – заорала я, вылетая в коридор. – Еду к тебе.

Уже в метро я вспомнила про кастрюлю с тестом и тяжело вздохнула. Пропали блинчики!

В читальный зал я ворвалась без пятнадцати шесть. Около стойки, где восседала Света, стояло несколько человек с подшивками. Очевидно, архив собирался закрываться и люди сдавали документы. Наконец последний исследователь покинул помещение. Я налетела на Свету:

– Показывай документы!

– Они в хранилище.

– Ты уверена, что нашла нужное? Света кивнула.

– Лазила все ночное дежурство по стеллажам и обнаружила.

– Принеси сюда. Девушка покачала головой:

– Это невозможно.

– Почему?

– Внизу работают совсем другие люди, они получают бланки заказов, смотрят на шифр и ищут бумаги, – пустилась в объяснения Светлана. – Ящики с архивом из Горнгольца не зарегистрированы, как сделать заказ?

– Написать: «Архив концлагеря Горнгольц».

– Придет ответ: ищите шифр в каталоге, – усмехнулась Светлана.

– Но его же там нет, – я пошла по кругу.

– Значит, вручат листочек со словами: «Данных единиц хранения не обнаружено».

– Но ты же нашла! Принеси архив, – настаивала я. Света с жалостью глянула на меня.

– Как у тебя все просто! Кто же мне разрешит? Знаешь, сначала следует написать докладную записку о том, что обнаружила неучтенные экземпляры, потом документы начнут описывать. Пока все карточки не оформят, их в каталог не вставят.

– Когда же документы смогут попасть в мои руки?

– Ну, – заколебалась Света, – года через два, три… Только я не пойду рассказывать о находке.

– Да почему же? – закричала я.

– Тише, – шикнула Света, – я работаю в зале периодики. Как объяснить, что мне понадобилось в хранилище, да еще в той части, где лежит архив? А?

От злости у меня задрожали колени. Носом чую, что нахожусь в двух шагах от разгадки, и не могу узнать истину из-за глупых бюрократических препонов.

– Игоря ты впустила в хранилище!!! Света покраснела, но ничего не сказала.

– Неужели не хочешь, чтобы убийцы любимого человека были наказаны?

Девушка стала свекольно-бордовой.

– Игорь лежит в могиле, – лила я масло в огонь, – а те, кто лишил его жизни, преспокойно разгуливают на свободе, разве это справедливо? Между прочим, бумаги, изобличающие преступников, совсем рядом! Но тебе, видно, наплевать на парня, умер и умер…

Света резко встала.

– Погоди-ка тут.

– Ты куда?

– Сегодня Аня Мефодьева в ночь дежурная, она с утра по комнатам бегает, просит, чтобы ее подменили. У свекрови день рождения, только никто не согласился. Если Аня не передумала, предложу помочь.

Через полчаса, все время озираясь, Света довела меня до большого шкафа, распахнула дверцы и велела:

– Залезай сюда и сиди тихо. Запру тебя снаружи и опечатаю! После того как охрана обойдет здание, вернусь.

– А вдруг они меня обнаружат?

– Это невозможно.

– Запросто, распахнут дверцы, а я там!

– Да никогда, – успокоила меня Света, – тут не случается ничего экстраординарного. Наши секьюрити просто соблюдают формальность. Им и в голову не придет лазить в опечатанный шкаф, да и права у них такого нет. Сиди тихо, не кашляй, не шевелись, не чихай, и все будет отлично.

С этими словами она впихнула меня между ведром, на котором висела воняющая хлоркой мокрая тряпка, и шваброй. Я втиснулась в довольно узкое пространство и села на корточки. Через секунду «аромат» мешковины стал невыносимым и пришлось встать.

Где-то через час, когда я окончательно извелась от безделья, послышались тяжелые шаги и грубый бас:

– Да моя.., совсем.., орет, ровно…

– В рыло дай, – посоветовал баритон, – я своей пятак начищу, живо в себя приходит.

– Миром.., хотел, – вздохнул бас, – позавчера конфет купил, угадай, чего сказала?

– Ну.., блин?

– «Небось от бабы идешь, раз такой заботливый». Ну не.., ли?

– Все они… – разглагольствовал напарник, – пошли чаю хряпнем!

– Пивка бы сейчас.

– Да уж.., и к телику.

Шаги стали удаляться, и вскоре их звук затих. Я осторожно пошевелила затекшими ногами. Ну где же Света? Долго мне тут стоять?

Снаружи послышался легкий шорох. Дверцы приоткрылись.

– Вылезай, – прошептала Света, – и иди за мной, молча. Охранники теперь, правда, на первом этаже сидят, больше сюда не сунутся, но лучше перестраховаться.

Мы пробежались по коридорам, спустились в подвал, добрались до тяжелой свинцовой двери. Света с видимым усилием потянула ее на себя.

– Входи.

Я вступила внутрь и ахнула. От пола до потолка шли железные полки, тесно заставленные папками, коробками, ящиками. Невозможно было увидеть все помещение целиком. Проходы между стеллажами узкие, протиснуться между ними затруднительно даже мне. Под потолком горят тусклые лампы, и отчего-то не пахнет пылью и сыростью.

Света сняла с крючка темно-синий халат.

– На, надень, а то перемажешься. Я с радостью нацепила одеяние.

– Тут холодно!

– Специально поддерживается необходимая для лучшей сохранности документов температура, – пояснила Света, – в хранилище контролируются влажность и уровень шума. Иди за мной.

Вымолвив последнюю фразу, она легко заскользила между рядами. Я двинулась за ней, ощущая себя Ясоном, попавшим в лабиринт к Минотавру. Уже через пару секунд стало понятно: обратной дороги мне ни за что не найти. Хранилище напоминало по размеру футбольное поле, проходы изгибались под немыслимыми углами, но Света великолепно ориентировалась. Она уверенно поворачивала направо, налево, пролезала между железными стояками, шагала вперед. Наконец путь завершился.

– Нам туда, – сообщила она.

– Вверх? – изумилась я. Света кивнула.

– Смотри, полка семьдесят восемь "а".

– Это где?

– Ну там, под потолком.

– Как же туда влезть?

Света потянула за торчащий сбоку небольшой рычажок, с легким лязганьем вывалилась железная лесенка, с виду шаткая и совершенно ненадежная. Ловко перебирая руками и ногами, моя провожатая взобралась почти под потолок, вытащила довольно объемистый ящик, доставила его вниз, потом вновь вскарабкалась наверх. В результате у моих ног оказалось пять ящиков, очень напоминающих чемоданы из многослойного картона.

– Бери, – отдуваясь, велела Света, – и неси вон туда, видишь у стены стол?

Мы переволокли ящики, Светлана зажгла небольшую настольную лампу и заявила:

– Это архив Горнгольца, не весь, а только часть. Где остальное, не знаю, может, и не привозили вовсе, но Игорь изучал именно эти ящики.

– Точно знаешь? – с сомнением спросила я, оглядывая темно-желтую, покрытую пятнами крышку одного из «кофров».

– Во всяком случае, – Света пожала плечами, – он мне, выйдя отсюда, сказал: полка семьдесят восемь "а", места хранения с восьмого по четырнадцатое. Да открой же.

Я подняла кусок шершавого картона. Под ним оказался ящик, набитый папками. Я потащила одну за корешок. «Gorngolz. Achtung. Zimmer nummer vier» <Горнгольц. Внимание. Комната номер четыре.>. Естественно, все документы были на немецком, но почерк у писаря оказался четким, почти каллиграфическим. К тому же основная часть бумаг была напечатана на машинке. Моего знания немецкого языка вполне хватило на то, чтобы понять – перед глазами список несчастных, лежавших в четвертой палате. С немецкой педантичностью слева были написаны имена, фамилии, справа – день прибытия в лагерь, причина смерти и число, когда труп заключенного отправили в крематорий.

"1. Тадуеш Ковальский. 1920 год, Варшава – 2 сентября 1941 г. – 3 ноября 1943 г. – сердечная недостаточность.

2. Иван Ребриков. 1915 год, Курск – 18 октября 1943 г. – 20 октября 1943 г. – ишемический инсульт".

Внезапно мне стало страшно. Наверное, родственники Ковальского и Ребрикова получили в свое время официальные извещения с краткой информацией «Пропал без вести».

Увидеть подобную бумажку было намного хуже, чем стать обладателем похоронки. В нашем дворе жила тихая, серая, как осенний зайчик, Анна Михайловна. Тетя Нюра, как звали ее мы, дети, даже в семидесятые годы надеялась на то, что ее муж, Тихон Степанович, жив.

– Мне же не приносили похоронку, – с обескураживающей наивностью и робкой надеждой говорила она всем, – а «пропал без вести» – это еще не смерть. Может, и ходит где по свету мой Тишенька.