Антонова Саша - Особенности брачной ночи или Миллион в швейцарском банке

В тот день господин Магнус появился в офисе раньше обычного, где-то в районе второй утренней чашки чая, вспугнул Вовку, хмуро потребовал кофе и уединился в кабинете. Я вкатила сервировочный столик с чашкой, кофейником, сахарницей и вазочкой диетического печенья — все, как обычно. Босс сидел за столом, левой ладонью массировал затылок, а правой держал сотовый телефон и гипнотизировал его взглядом.

— Ольга, ты любишь бриллианты? — внезапно спросило начальство, и я уронила ложечку.

— Да, конечно, — заверила я его. — Кто же их не любит, вон, реклама Де Бирса…

— Ольга, у тебя есть завещание? — перебил он меня, не дослушав сюжет рекламы о быстротечность жизни и бриллиантах, которые вечны.

— Нет, конечно… — от изумления я сыпанула в кофейник тройную, нет, четверную порцию кофе. Магнус ничего не сказал, он потыкал коротким пальцем в кнопки телефона. Вот и все. В тот роковой день мы с ним больше не обменялись ни единым словом.

Никаких намеков, никаких упоминаний вскользь. Да и о каких сокровищах может идти речь в рабочее время, в перерывах между составлением списка канцелярских товаров для бесперебойного функционирования консалтинговой компании и беготней на проходную за заказным конвертом?! Это не лезет ни в какие ворота. Это несерьезно. Это смешно.

— Нет, о сокровищах ни единого слова…

В удручении я понурилась и погладила облезлую шкуру медведя. Под вытертой шерстью проглядывали пролысины, морда напоминала расплющенную картонную маску, от ушей остались огрызки, и нос был сморщенный, потертый. Медведю срочно требовался новый кожаный нос…

Какие в Грюнштайне могут быть сокровища, если в девятнадцатом веке все перекопали во время прокладки водопровода, а алмазная корона никуда пропадала?!

— А корона Грюнштайнов… Она такая же, как на картине? — я сгорала от любопытства.

— Да, — улыбнулся Анри. — Почти такая же. Хочешь примерить?

— Примерить? — ахнула я. — Ты же говорил, что венец в музее, под стеклом!

— Настоящий — в музее, а здесь хранится копия. Для туристов.

Он поднялся и снял с каминной полки небольшой ящичек. Когда-то ларец украшали черепаховые пластины, несколько осколков все еще держались на деревянной крышке.

— Когда-то давным-давно, была такая традиция: маркграф возлагал алмазный венец на голову молодой маркграфине. После брачной ночи… Чтобы уже женой была. Мне бы хотелось продолжить эту традицию…

А уж как мне хотелось продолжить старинную традицию, тут и говорить нечего! Мне не терпелось откинуть крышку, я предвкушала прикосновение к национальной гордости Швейцарии. Пусть не настоящей, а символической, но как много она для меня значила: Анри сказал, что венец предназначался молодой маркгафине после брачной ночи, чтобы уже женой была. И если он сказал «женой»…

Я в нетерпении откинула крышку. Стразы на металлических зубцах полыхнули радужными искрами. Так вот она какая — корона Грюнштайнов, вся в переливах золотого, фиолетового, синего и алого, вся в огне и отблесках, а в навершии — круглый камень, величиной с голубиное яйцо. С него исходило сияние, сродни небесному, которое бывает в северных краях.

Мое сердце трепетало в сладком восторге. В благоговении я прикоснулась к венцу… и захлебнулась застрявшим в горле криком. Внутри обода короны, на вытертом бархате лежала, свернувшись спиралью, змея.

Ларец выпал из рук, упал на облысевшую медвежью шкуру и распался на части. Змея шлепнулась рядом, кольца тугого тела развернулись, превратившись в витой шелковый шнур с золотистой кисточкой на конце.

Тело сотрясал крупный озноб. Меня колотило, как припадочную. Я вжалась в Анри, обхватив его мертвой хваткой, и никак не могла унять икоту.

— Ш-ш-ш… — его губы легонько касались уха. — Все. Все прошло. Не бойся. Это всего лишь шелковый шнур. В старые времена такой шнур привешивался после свадьбы на древко с вымпелом маркграфини, а шкатулку с короной убирали в сокровищницу. Я не думал, что ты так испугаешься. Да, очень похоже на змею. Особенно в полумраке… Ольга, я, кажется, знаю, как умерла Оливия… Знаешь… Я должен сказать тебе правду… это я перенес тело Оливии к колодцу. Я нашел ее здесь, в опочивальне. Она лежала на полу, а на шелковом покрывале стоял ларец с откинутой крышкой. На белой руке темнели две засохшие капельки крови. Я испугался, что в ее смерти заподозрят меня… Это я перенес ее тело к колодцу, а ларец поставил на место.

От ледяной воды ломило зубы. Я отхлебывала альпийскую воду из коллекционного кубка маленькими глоточками, держала ее во рту, согревая и прислушиваясь к ощущениям: внутренняя дрожь затихала, съеживалась, распадалась на мелкую рябь. Шелковый шнур и обломки шкатулки сиротливо лежали на каминной полке. Анри пытался вручную вернуть короне первоначальный вид: два зубца погнулись при падении на пол. Стразы вспыхивали в его ладонях витражными стеклышками, разноцветные зайчики прыгали по стенам опочивальни.

— Ну вот. Почти как новая, — он протянул венец, но я отрицательно покачала головой.

Мне не хотелось надевать ее. Очарование легенды прошло, его стер ужас. До сих пор, стоило вспомнить матовые отблески на тугих кольцах спирали, по спине пробегал озноб.

Бедная Оливия, она умерла от страха. Вот так же она впервые приехала в Грюнштайн, оставила машину у ворот, по тропинке прошла мимо разрушенных стен, заглянула в безмолвные часовни, машинально перекрестившись и преклонив колени у распятия Христа с отбитыми ступнями, с облегчением покинула мрачные своды, пропитанные ароматы поминальных свечей, и завернула за угол. А там ее ожидала сказка в раннеготическом стиле: серые камни колодца, стрельчатые окна замка, оплывшие горгули на водостоках, гулкие коридоры, фамильные портреты, запах натертого воском старого дерева и призраки ушедших столетий.

Вот так же бродила Оливия по залам, и ее легкие шаги будили эхо. Тени водили хороводы, зазывая ее в чертоги, распахивая двери комнат и заманивая в опочивальню. Там, в опочивальне, ее взору представилась чудовищных размеров кровать под розовым балдахином, подстать ей резной шкаф и мутное зеркало в рост. Оливия не смогла сдержать порыва, распахнула дверцы и на короткое время вернулась в детство с костюмированными праздниками, мечтами и восторгами.

Устав от нарядов прежних хозяек Грюнштайна, она присела на краешек кровати. Ее внимание привлек старинный ящичек на каминной полке. Ящичек, в котором хранилась копия той знаменитой короны. Оливия сняла шкатулку с полки и поставила ее на шелковое покрывало. Она нетерпеливо откинула крышку, стразы заиграли почти настоящими бриллиантовыми всполохами. Оливия схватила венец, и в этот момент почувствовала легкий двойной укол между большим и указательным пальцами правой руки. Ее крик пронзил тишину замка стальной иглой. Змея, как шелковый шнур, выскользнула из ларца и исчезла. Оливия умерла почти мгновенно. Но на лице ее застыла маска непередаваемого ужаса.

— Да, ты, скорее всего, прав… — я почти воочию увидела, как умерла Оливия. — Но как змея могла забраться в шкатулку? Кто положил ее туда?

— Тот же человек, который убил Блума.

— Кто это? Ты знаешь? Скажи скорее!

Но Анри умолк. Он смотрел на огонь, покусывая нижнюю губу.

— Ольга, ты действительно хочешь услышать его имя? — Анри не повернул головы, но мне почудилось, что его лицо окаменело.

Мое сердце сжалось от дурного предчувствия. Почему он опять говорит таким голосом, как будто его придавил надгробный камень, как будто он уже одной ногой в могиле, как будто он прощается со мной?

— Да… Конечно… хочу… — но мне уже не хотелось слышать это имя, кем бы ни был загадочный убийца.

— Ну, что ж, каждого ждет своя битва у мельницы… — пробормотал Анри, а я не поняла, о какой мельнице он говорил, хотела переспросить, но он нащупал мои пальцы, сжал их и быстро заговорил:

— Ольга, вспомни, первая стрела вылетела из арбалета при льежских доспехах. Ты случайно нажала на спусковой крючок. Стрела вонзилась в гобелен, который висел на стене галереи. Галерея вела к тупику, где ты встретила переодетого в привидение Блума. Арбалет был нацелен на человека, который пройдет по галерее. Дальше… Вторая стрела попала в голову кабана, я стоял рядом… И наконец, третья стрела, которая убила Блума… Когда я появился в кухне, вы с Блумом отчаянно боролись из-за яблока. Я окликнул его, он отпустил тебя и подошел к столу. Мы все втроем стояли в удобной позиции. Убийца неторопливо прицелился и выстрелил. Ольга, он выстрелил, после того как я обратился к Блуму по имени. Убийца не знал, кто из нас Блум. Он собирался убить того, кто пройдет по галерее. Потом он пытался убить меня, думая, что я — Блум. Свою ошибку убийца исправил в кухне. Ольга, кто из тех, кто связан с Грюнштайном, не знал Блума в лицо?