Татьяна Полякова - Охотницы за привидениями

— Девушка, вы сами-то сегодня сколько выпили? — вздохнул дежурный.

— Да вы что? — сатанея, крикнула я. — У нас тут четверо отравленных, один труп, киллер, говорит, что мент, старуха, которая труп стащила, и еще псих, а нам до утра дожить надо.

— Какие отравленные, какой труп?

— Труп хозяина дома Илларионова Льва Николаевича, а отравленные — его охрана, есть еще псих, то есть адвокат, утверждает, что невменяемый…

— Что вы за чепуху болтаете? — услышали мы гневный окрик, обернулись и увидели Олимпиаду, она стояла в трех шагах от нас, сложив руки на груди и сверкая глазами, и под этим взглядом я, как под гипнозом, повесила трубку.

— Никакая не чепуха, — рявкнула Женька. — Льва Николаевича убили.

— Да вы спятили, — развела руками старуха. — Я только что от него. В доме бардак, охрана перепилась, и вы орете, точно у вас на закорках черти танцуют.

— Лев Николаевич жив? — растерялась Женька, глядя на меня и как будто ища поддержки.

— Конечно. С чего бы ему умереть?

— Ведьма врет, — ахнула Женька, я кивнула, а Олимпиада, нахмурившись, сказала:

— Все точно с ума посходили.

— Где Лев Николаевич? — пискнула я.

— У себя. Спит, приболел немного.

— Приболел?

— Да, температура поднялась с вечера. А вас где носило? Почему на ужине не были?

— Мы… — начала я и бросилась по коридору, Женька за мной, а за ней Олимпиада, кряхтя и охая.

Я первой ворвалась в спальню — горел ночник, халат валялся в кресле, а на кровати лежал Лев Николаевич. Бледный, постаревший, с обмотанной платком шеей, в нелепом колпаке, но живой, вне всякого сомнения, потому что при нашем появлении открыл глаза и даже поднял голову с подушки.

— Что случилось? — сонно щурясь, спросил он. Внутри у меня что-то булькнуло, и я ухватилась за Женьку, чтобы не грохнуться в обморок.

— Вы живы? — брякнула подружка.

— Да, — удивился он, голос был хриплый и какой-то неживой.

— А что у вас с горлом?

— Должно быть, ангина.

— Ангина? — пятясь, пробормотала подружка. — Теперь это так называется? — И нас из спальни точно ветром сдуло.

Олимпиада вышла и плотно закрыла дверь.

— Шли бы вы спать, — проворчала она.

— У нас есть киллер, — вспомнила Женька и добавила с ужасом: — Или мент…

— Какой киллер? — насторожилась старуха, но мы уже неслись в кабинет, и старая ведьма с нами. Юра сидел, примотанный к столу.

— Где вас носит? — спросил он с обидой.

— Слава богу, хоть этот на месте, — причитала Женька и, рухнув перед ним на колени, взмолилась: — Скажи правду, ты мент?

— Конечно, — вытаращил он глаза, а старуха спросила:

— Кто это?

— Мы его в коридоре поймали.

— Хотел что-то украсть? — она тяжело вздохнула, опускаясь в кресло, и как-то разом обмякла, точно из нее воздух выпустили.

— Я сотрудник уголовного розыска. У меня удостоверение в куртке, скажите им, чтоб меня развязали.

— Что делается-то, — заревела Женька и вновь протянула руку с намерением его распеленать.

— Стой, — взвизгнула я. — Помнишь, как мы в Питере встретились?

— Что? — не понял Юра.

— Не переспрашивай. Ты угнал машину, убив ее хозяина.

— Вот-вот, — обрадовалась Женька. — Нас не проведешь.

— Да вы с ума сошли!

— Мы с Сашкой разговаривали. Это ты ему по башке треснул, ты Мстислава шантажировал… — В этом месте мы замолчали и торопливо переглянулись.

— Мстислав, — пробормотала я.

— Точно, — кивнула Женька. — Давай за ним.

Я бросилась в комнату адвоката — невменяемый все еще сидел в шкафу.

— Ну что, убедились? — весело приветствовал он меня. — Я говорил, он бессмертен.

— А ну-ка иди сюда. Мы твоего дружка поймали. Сейчас милиция приедет.

— Вот приедет, тогда и выйду, — заявил этот гад. Я схватила его за шиворот и попыталась вытащить из шкафа.

— Вставай, симулянт.

— Вы не имеете права так со мной обращаться.

Тут я схватила настольную лампу:

— Вылазь, или я тебя…

— Ладно, — поморщился он. — Но имейте в виду, о ваших противоправных действиях я сообщу в соответствующие инстанции.

— Сообщишь, если я тебя раньше не укокошу. — Я поволокла его по коридору, а когда мы вошли в кабинет, подтолкнула к Юре. — Это твой соучастник? Узнаешь?

— Я вообще никого не узнаю, — с достоинством сообщил Мстислав. — И прекратите тыкать меня в спину. Мне нужен покой.

— Это он тебе звонил? Он тебя шантажировал?

— Я невменяем, — строго сказал он и даже глаза закрыл.

— Не дури, — взмолилась Женька. — Тебе же послабление выйдет за помощь следствию. Скажи, это бывший шофер Льва Николаевича, который из тюрьмы сбежал?

— Лев Николаевич, — озарило меня. — Уж он-то знает своего шофера.

Услышав это, ведьма подняла голову, до сей поры она вроде бы дремала.

— Его нельзя беспокоить, — заявила она.

— Да вы что? — рявкнула я.

Старуха поднялась и кивнула:

— Хорошо, я схожу за ним.

— Вот вы дурака валяете, — обиделся Юра, — а настоящий киллер…

— Замолчи, сейчас придет Лев Николаевич, и мы все узнаем.

— Пожалуйста, пускай приходит, мне что…

Раздались шаги, затем вошел Лев Николаевич все в том же нелепом колпаке и синем халате.

— Что происходит? — спросил он растерянно. Юра смертельно побледнел, глядя на него, и вдруг заорал:

— Сука… Как же ты… не может быть… я же придушил тебя, подонок…

Милиция явилась только утром. Сначала приехала «Скорая помощь» и увезла охрану, а уж потом и менты пожаловали. Юру отвязали от стола и, сковав наручниками, увели. Лев Николаевич объяснил, что этой ночью его пытался убить бывший шофер, состоящий в преступном сговоре с адвокатом, тот, по его наущению, опоил охрану, и только благодаря нам Лев Николаевич остался жив.

Я несколько раз пыталась заговорить о трупе, то есть о Льве Николаевиче, но прикусывала язык, боясь, что нас с Женькой тут же отправят вместе с Мстиславом, который продолжал изображать невменяемого.

Когда все бумаги были подписаны и милиция наконец удалилась, Лев Николаевич пригласил нас к себе в кабинет. Чувствовал он себя неважно, говорил с трудом, был бледен до синевы, на голове его красовалась бейсболка, что было очень странно. Мне казалось, что Лев Николаевич гордился своей роскошной шевелюрой, и вдруг эта страсть к головным уборам. Я пригляделась и увидела, что из-под бейсболки выбиваются совершенно седые пряди, в ужасе попятилась и разговор слышала как в тумане.

— Евгения Петровна, — ласково сказал наш хозяин. — После того что произошло, я не вправе требовать от вас… Говоря откровенно, я и сам не в состоянии работать. Разумеется, ваш труд и ваше время будут должным образом компенсированы. Олимпиада Назаровна об этом позаботится. Если вы захотите уехать еще сегодня, катер в вашем распоряжении.

— Да-да, конечно, — промямлила Женька.

— И еще: огромное вам спасибо. Вы спасли мне жизнь. Я буду всегда помнить об этом. — Он отвернулся к окну, давая понять, что аудиенция окончена, мы вышли, и Олимпиада с нами.

— Вы не хотите вызвать врача? — шепнула ей Женька. — По-моему, Лев Николаевич выглядит очень плохо.

— Он поправится, — заверила ведьма. — Ему нужен покой, месяца через два он оживет, вот увидите.

— Оживет? — прошептала я.

— Да, это нервное, у него такое бывает. Вот вам деньги, — сказала она Женьке. — Пять тысяч. Если мало…

— Хватит, — мотнула головой подружка, с подозрением косясь на конверт, точно в руки ей сунули змею или жабу.

Пока мы собирали вещи, прибыл катер. Олимпиада отправилась нас провожать. Как только катер отошел от пристани, Женька достала конверт. Я едва успела перехватить ее руку — она собиралась выбросить деньги за борт.

— Ты что? — ахнула я.

— Не нужны мне эти упыриные деньги, — пробормотала Женька. — Еще заразишься.

— Не болтай глупости. Если они тебе не нужны, отдай в приют, еще куда-то, топить-то зачем?

— От этих денег одна морока будет, вот помяни мое слово. А ты в приют. Упырей к детям на пушечный выстрел подпускать нельзя.

— Что ты заладила, какие еще упыри?

— А что? Конечно, упыри. Олимпиада эта, и Левушка, и папаша его… Замок себе выстроил с подземельями, просто так? Ничего подобного.

— Женя, ты меня пугаешь, — сказала я. — То есть меня пугает твое душевное состояние.

— И меня оно пугает. Ведь мы видели его с удавкой на шее. Видели? И Олимпиада его по коридору тащила, а башка-то по полу стукалась… Как вспомню, дрожь берет. И вдруг… нате вам, жив… А через пару месяцев будет живее всех живых, ведьма так и сказала. Отлежится где-нибудь в подвале и опять здоров и весел. Не зря мне его замашки не нравились, с виду вроде молодой, а точно с древним старцем беседуешь.

— Прекрати, — зашипела я. — Не можешь ты всерьез в это верить.

— Я своим глазам верю. А ты своим нет?

— Конечно. Он сидел в кресле и вроде был мертвым. Может, он притворялся?