Николай Шебуев - Дьяволица

Обшивка из холста с четко выведенным печатными буквами адресом указывала, что посылка отправлена с одной из станций приваршавских.

— Каким же это образом? Сама убийца здесь, в Питере. Она призналась в убийстве мужа. Любовник ее тоже арестован. Кто же послал эту… бррр… мертвую ногу из Варшавы?.. Значит, у Невзоровой был еще сообщник!.. Значит, он бежал в Варшаву, затем за границу и оттуда, по пути, чтобы замести следы, рассылает части трупа!.. А может быть, Невзорова убила не сама, а поручила убить мужа, когда он уехал в Варшаву… Да, несомненно, муж убит в Варшаве другим любовником этой предприимчивой дамы… Но откуда же тогда отпечаток кровавой руки в ее спальне на обоях?.. Ведь вот он уже снят и воспроизведен в газете… Ничего не понимаю!.. Откуда они взяли мой адрес?.. Теремовский… фамилия знакомая… я, кажется, встречался с ним в клубе… Во всяком случае, послано не без его ведома… Донести полиции!.. Но это значит втюриться в канительную историю… Будут таскать по следователям, по судам… Нет уж, благодарю покорно… В газеты попадешь… Станут трепать имя… бррр… Ясно одно, необходимо немедленно незаметно сплавить ящик, отпихнуть от себя… Хладнокровие, хладнокровие!.. Надо серьезно обдумать, кому и как послать. Куда?..

Первая мысль была отослать Ратнеру, жесточайшему конкуренту «Торгового дома Ландезен и Ландезен».

Но не сыграет ли Иван Петрович тем самым в руку молодой фирме Ратнера? Как-никак, а ведь реклама получится колоссальная: весь мир из газет завтра узнает, что существует на свете фирма «Яков Ратнер и К°».

А теперь кто о нем знает?

Другое дело, если поступить умненько и впутать Рат-нера в это грязное дело. Послать так, чтобы его немедленно арестовали.

Гениальная мысль осенила его.

«Ведь Теремовский, кажется, юрисконсульт Ратнеров! Ну да. В клубе говорили даже, что он в приятных отношениях с мадам Ратнер. Если ей адресовать лично. И вложить записку. Только два загадочных слова: «Спаси. Прости». Напечатать можно на машинке. Никто не узнает, кто писал… Все будут думать на Теремовского… Какой удар для Ратне-ра! Ведь он не догадывается, что его жена путается с адвокатом! Какой удар для мадам Ратнер! Ведь она не знает, что Теремовский любовник Невзоровой, этой женщины-убийцы!

Какая каша заварится! Какой скандал вокруг фирмы Ратнер!»

Всегда хладнокровный Иван Петрович чуть не подскочил от бурной радости.

— Надо уметь с пользой выйти из всякого положения! Конечно, со стороны Ивана Петровича не совсем корректно пользоваться подобными приемами. Но a la guerre comme a la guerre! На войне, как на войне! Разве сам Ратнер останавливается перед возможностями подставить ему ногу?!..

— Ну вот и я ему подставил ногу, да не простую, а, хе-хе-хе, мертвую.

И довольный своей циничной остротой Ландезен принялся за работу.

Следователь озадачил Георгия Петровича вопросом, который, казалось бы, не имеет никакого отношения к делу Лидии Львовны, по которому он арестован.

— В каких отношениях состояли вы с Анной Антоновной Ратнер?

— Я поверенный ее супруга Карла Вильгельмовича…

— Ну, а с его супругой не допускали ли вы интимных отношений?..

— Отношение Анны Антоновны ко мне было всегда самое сердечное… Но ничего особого… предосудительного в наших отношениях не было…

— Не называла ли вас г-жа Ратнер Жоржем?..

— Нет… Не помню… не думаю… Может быть, иногда, в шутку…

— Не был ли вами послан в день вашего ареста ей вот этот ящик, доставленный ей на следующий день?

— Этот ящик я вижу в первый раз и содержимое его мне неизвестно…

— Отвечайте прямо: вы не посылали ей этого ящика?

— Нет, не посылал.

— Не вами ли написана вот эта записка?…

— «Прости. Спаси. Жорж»… Нет… я не писал этого…

— У вас есть пишущая машинка?

— Да. Но шрифт ее не походит на этот…

— Вы не можете сказать, кто мог написать эту записку?..

— Это очевидная и наглая провокация, но я не могу назвать лицо, которому интересно было бы ее проделать!

— Не догадывался ли кто-нибудь из ваших близких или знакомых о вашей связи с г-жой Ратнер?

— Никто и не мог догадываться, потому что никаких связей и не было, и я вызвал бы на дуэль первого, кто осмелился бы про меня распустить эту клевету…

— А не могла ли об этом знать или догадываться Лидия Львовна Невзорова?

Краска смущения и тревоги залила лица Теремовского:

— Нет, тысячу раз нет… Я не могу допустить, чтобы она интересовалась грязными сплетнями…

— А не замечали ли вы со стороны г-жи Невзоровой… за последнее время… чтобы она вас ревновала к кому-нибудь больше обыкновенного…

— Позвольте! Я был другом ее мужа и — только! Никаких поводов и никакого смысла ревновать меня у нее не было!

— Вы не знаете, есть ли у нее в доме пишущая машинка?..

— Не считаете ли вы ее способной на такой подлый провокационный способ? Я не знаю, что было внутри этого ящика, но уже по записке вижу, что ничего доброго…

— В этом ящике находилась часть трупа!

— Какая часть!.. Какого трупа! Что вы говорите! Меня арестовали, но я до сих пор не знаю, за что… Я уверен, что все это дело немедленно разъяснится, что Лидия Львовна ничего общего ни с каким трупом не имеет!

— Вам будет предъявлена сейчас правая нога… Не признаете ли вы в ней ногу Петра Николаевича Невзорова?

У Теремовского опять закружилась голова:

— Уж не сплю ли я!

Следователь вынул фотографический снимок правой ноги, снятый в трех поворотах.

— Нет; клянусь, что эта нога не похожа на ногу Пьера. У Петра Николаевича тело худое, крепкое, а это жирное, дряблое… И потом, откуда вы взяли, что он убит! Он в Варшаве…

Долго мучил его судебный следователь.

Совсем разбитым вернулся Теремовский в дом предварительного заключения.

Грохнулся на кровать и до головной боли старался разобраться в том хаосе неожиданных новостей, которые услышал, о которых догадался из слов следователя.

«Извозчик… посыльный… записка… Лидия Львовна под арестом… Созналась в убийстве. Анна Антоновна близка к помешательству… Муж все узнал… Но кто же мог написать этот подлый донос… Чей это труп?.. Отчего так загадочно, припадочно было поведение Лидии Львовны в тот роковой вечер?!.. Почему она напилась… Почему отдалась?.. что говорила, о чем недоговаривала?..

Неужели эта кровавая рука имеет какую-нибудь связь с этим трупом… Немыслимо!.. Но чем же объяснить ее истерику… Ведь весь вечер и вся ночь были сплошной истерикой…»

Да, только теперь Теремовский понял, что она отдалась ему в истерике… Не любя…

— Не любя!…

— Как не любя?.. Но ведь даже судебный следователь заметил, что она его ревнует… Не ревнуя, разве можно послать такую подлую записку женщине, которую считаешь соперницей…

И вдруг дьявольская радость охватила его.

Ему так захотелось верить, что это так и есть, что следователь прав во всем, во всем…

— Ах, я идиот! Как это я не заметил, что Лидия Львовна любила и любит меня до самозабвения! Кто бы мог подумать, что из любви ко мне она пошла на такое преступление!..

Какое преступление — он еще хорошенько не знал.

Но он чувствовал, что его с Лидией связывает какое-то преступление. И ему радостно было сознавать это. И, ходя по камере одиночного заключения, он почти вслух повторял:

— Любовь и преступление! Любовь и преступление!..

Подозрение судебного следователя подтвердилось. Вторичный обыск показал, что в кабинете Невзорова есть пишущая машинка, шрифт которой совершенно подходит к шрифту записки: «Прости. Спаси. Жорж».

Значит, эти слова написала Лидия Львовна.

Когда следователь предъявил ей записку, она смутилась.

— Не можете ли вы сказать, кто написал эту записку?

— Могу… Ну, конечно, могу…

Но голос оборвался. Мысли кружились. Ей стало жалко Теремовского.

Ведь он же не виноват, что она ему отдалась… Она сама, сама напилась, как простая кухарка, обрадовавшаяся, что муж уехал, и бросилась на шею первого подвернувшегося мужчины… Каждый на месте Теремовского воспользовался бы такой легкой добычей… И вот он молит у нее же, у нее, которая впутала его в эту ужасную историю, прощения…

«Спаси»… Да, она обязана сделать все, чтобы его спасти… Она вспомнила, как накануне он клялся спасти ее, и вот теперь молит о спасении сам…

— Что же вы молчите? Я жду, чтобы вы назвали имя автора этой записки…

— Я нахожу это лишним… Раз вы мне передаете ее, значит, она написана тем, кто вам поручил это сделать…

— А кто мог поручить это сделать?