Маша Стрельцова - Помело для лысой красавицы

Неделя у меня была адская…

Боль даже через алкоголь находила меня, дробила позвоночник и выламывала руки и ноги. Трясущимися руками я наливала крепчайшее шестидесятиградусное виски, пила его как воду, и трезвела от боли прежде, чем организм успевал его переработать. Однажды я очнулась в кухне — оказывается я, скуля как собачонка, пыталась вылизать языком не очень чистую раковину. Я не понимала, зачем я это сделала — пока не вспомнила, что я сюда вылила зелье. Вот черт! Я уж и забыла — но мое жаждущее дозы тело помнило, и надеялось, что на стенках раковины остался высохший след, содержащий драгоценный кокаин…

Потом я плюнула, оделась и решила ехать за дозой сама. Мало знакомых наркоманов, что? Мигом объяснят, где можно взять!

Мысль о том, что этим я подписываюсь быть навсегда наркоманкой мне даже и в голову не пришла. Меня ЛОМАЛО — это было страшнее всего, что я пережила за свою жизнь. Я готова была сделать все что угодно, лишь бы получить освобождение от этой боли.

В общем, я оделась и поехала добывать дозу.

Вернее я хотела поехать. Но вот незадача — дверь была закрыта на замок. Ключи, разумеется, исчезли.

«Грицацуиха, тварь, с бабкой подстроили мне такую подлянку! » — с лютой злобой подумала я. Ну да ничего! Я ща все устрою!

Я кинулась к телефону, нашла трубку радиотелефона, попыталась набрать номер, но кнопочки мягко проваливались, не издавая при этом характерного писка. Я неверяще посмотрела на нее, понеслась наверх, где стояла база — там лежали только выдернутые провода. Сама база как испарилась.

— Ненавижу! — завизжала я. — Галоши старые, что б вам гореть в огне!

Не видя ничего из-за слез, я нашла кое-как сумку и полезла за сотовым. Я точно помню, как я его сюда ложила. Сотового не было.

Переведя взгляд, я посмотрела на пульт вызова охраны на стене.

Красный огонек не горел…

Я села на пол и громко, в голос завыла.

Твари!!!

Твари!!!

Что они наделали — я же тут помру, они же меня убивают!!! Кое-как я подползла к двери в подъезд и заколотила в нее.

«Господи, — молилась я. — Сделай так, чтобы кто — нибудь прошел и согласился мне помочь! Я бы вызвала ментов, спасателей, они бы срезали двери и я бы была свободна. Господи, помоги мне! Господи, не дай мне тут сдохнуть, пожалуйста, миленький Господь!»

Сосед сбоку иногда, раз в пару лет, но появлялся. Может мне все же повезет?

Так я сидела почти целый день. Выла, как раненая волчица, долбилась в дверь и перемешивала молитвы с проклятиями. А тело мое в это время перемалывала боль…

Пару раз я поднималась, шла в спальню и возвращалась с бутылкой из бара. Я глотала алкоголь прямо из горлышка, не чувствуя вкуса, руки тряслись, жидкость лилась мне по подбородку на грудь — мне на все было пофиг.

Однажды я проснулась и поняла — боль стала гораздо меньше. Она никуда не ушла, она просто снизила интенсивность, словно кто-то прикрутил пламень у газовой горелки. Я мутным взглядом обвела вокруг себя и подумала: «Господи, слава богу что Вишневский этого не видит».

Я лежала у порога на пыльном полу, свернувшись калачиком, вокруг были раскиданы пустые бутылки. Пахло чем-то гадким. Принюхавшись, я поняла — это из подмышек и рта. Моих собственных. Когда я мылась и чистила зубы в последний раз, я уже и не помнила.

Кое-как встав, я подошла к зеркалу. Белое платье, в которое я еле влезла несколько дней назад, теперь болталось на мне как на вешалке. Да и само оно мало походило на эксклюзивную шмотку от Тьерри Мюглера, стоимость 4200 у.е. Теперь им только пол мыть.

А лицо у меня было как у конченой наркоманки. Вы замечали, что есть что-то в лицах у них, позволяющее безошибочно определить это? То ли какой-то специфичный взгляд глубоко ввалившихся глаз, то ли особый цвет кожи, то ли еще что… Во всяком случае, повстречай я себя на улице, я бы сразу поняла что это наркоша.

«Господи, какое счастье что Вишневский меня не видит», — снова вяло подумала я и пошла наверх. Там я притащила из бара еще несколько бутылок, легла на постель как нормальный человек и принялась дальше напиваться. Теперь было легче. Теперь алкоголь заглушал боль.

Но Грицацуиха с бабкой все равно твари.

Выйду — покрошу в капусту старых куриц.

В последующие дни мне становилось все лучше и лучше. Боль уходила, отступая, из моего тела. У меня закончились продукты, остались только мороженые пельмени. Закусывать коньяк пельменями — это, знаете ли, нонсенс какой-то. Но я закусывала, и ничего.

В один из дней я проснулась — двери в спальню были не заперты, и отлично было слышен разговор в холле.

— Развела тут свинарник, тьфу! — глаза бы мои не глядели, — бубнила бабка.

— Тихо, Грапа, — цыкнула на нее Грицацуиха. — Молчи лучше да убирайся потихонечку, она сейчас проснется да задаст нам перцу!

— Перцу? — присмирела бабка. — А за что перцу? Ты ж говорила что она вылечится за неделю.

— Вылечится-то вылечится, да ты не забывай, с какого она перепою! Почитай неделю пила. Ты вон добрая после пьянки?

— Ой и не говори, кума! — воскликнула бабка. — Помню, как-то на майские праздники поспела у меня знатная бражка — пара кастрюлей десятиведерных да один тазик. Мы с дедкой как водится славно погуляли, все как у людев, да только потом-то ему на работу, а у меня отгулов помнится накопилось, вот я и осталась дома — бражку то не выливать же! Это ж считай сколько сахера да дрожжей пошло — удавиться можно!

Я спустила ноги с кровати, накинула халатик и пошла вниз. А бабка тем временем продолжала:

— Вот значится сижу я дома, бражечку-то приходую помаленьку, а дед как придет с работы, так и начинает зудеть — чо корова недоена, чо пол не метен, чо щи не сварены. И знаешь что, я ить так-то добрая баба, да однажды бражка-то кончилась, а тут дед пришел и опять за свое, а у меня голова болит, и похмелиться нечем. И такая, значится, меня злоба взяла — схватила я табуретку, да как дам деду промеж рогов!

Я остановилась на нижней ступени лестницы, посмотрела на ползающих по полу бабок — они, как заправские бомжихи собирали бутылки и складывали их в пакетики.

— Ну что, дорогие мои, вот мы и встретились! — нехорошим голосом сказала я.

Бабки синхронно вздрогнули и развернулись головами ко мне, к двери задами.

— Встала, красавица! — умильно воскликнула Грицацуиха.

— А я, Машенька, тебе блинчиков настряпала, — испуганно сказала бабка.

— Да похрен мне ваши блинчики!!! — заорала я. — Как вы вообще могли со мной так поступить??? Вы ж меня на верную смерть оставили, курицы старые!

Бабка побагровела, открыла рот еще шире меня, собираясь дать отпор, но тут Грицацуиха хорошенько толкнула ее в бок и умильно прощебетала:

— Прости нас, дур старых, по неразумию.

Она вскочила, сбегала в кухню и принесла мне стаканчик с водой:

— На, дитятко, выпей.

Я зло посмотрела на нее, но стакан взяла — сушняк давил по-зверски.

— Сгною! — с ненавистью посмотрела я на бабок.

— Машенька, солнышко, обязательно сгноишь, непременно сгноишь, — снова защебетала Грицацуиха. — Только вот сначала пошли на кухоньку, мы тебе блинчиков принесли, с пылу, с жару, молочко свое, не купленное, вареньице из лесной земляники — сама собирала, ты ж такое любишь, ну пошли, золотая моя…

И хитрая ведьма стала бочком-бочком подпихивать меня в сторону кухни. А я вдруг ощутила что совершенно не злюсь на нее. «Опоила, как пить дать успокоем опоила», — вяло подумала я.

Блинчики и правда были вкусными. Однако первым делом я подскочила к крану, схватила стакан и принялась хлестать холодную воду. Вода, слегка ржавая и мутная от хлорки была удивительно вкусной. Потом уже я подхватила блинчик и вот так, стоя, принялась его жевать.

Грицацуиха, видя что я отошла, принялась оправдываться:

— Ты Марья сама подумай, мы ж для твоей же пользы. Ты ведь забыла про все, как только тебя ломать начало, не так?

— Ну так, — нехотя признала я. Вспоминать мне не хотелось. Я вела себя как какое-то животное, а не человек.

— Ну вот, ты уехала, а я погодила чуток да поехала к Грапе. Давай, говорю, кума, Машку спасать будем. Да если б мы тебя не заперли — ты б не в жисть не удержалась! А второй раз такое не переделывают, ты уж прости, что так пришлось поступить с тобой.

— Ладно, — кивнула я. — Вы уж меня извините, что накричала на вас. Не в себе я была.

— Я так и поняла, — поджала губы моя бабулька и положила мне еще блинов на тарелку: — Ешь давай!

— Не, баб Грап, — помотала я головой. — Первым делом мне в ванную надо, отмочиться хорошенько, а то я бомж бомжом.

— Ну как знаешь, а мы тут уберемся пока, а то развела тут свинарник.

— Сама уберусь, — недовольно буркнула я.

— Иди уж, — махнула она рукой.

— Серега-то как? — максимально ровно спросила я, стараясь не сорваться на крик. Вот уж кому я уши оборву!

— Да кто его, поганца, знает, — как-то жалобно ответила бабка. — Пропал, как пить дать пропал…