Нина Васина - Приданое для Царевны-лягушки

– Чего боялась?

– Позже объясню. Куда мне было девать такое наследство? Неимущему калеке – приживальцу без копейки за душой? Знаешь, что я сделал?

– Ш-што? – в ужасе прошептал Платон.

– Я это наследство в дом ребенка оформил и бросил пить. А в десять лет Василиса потребовала ее забрать из казенного дома. Стала жить самостоятельно.

– Василиса – это?..

– Это я, – отозвалась Илиса.

– У тебя в паспорте записано, что ты Илиса, – пробормотал Платон.

– У меня много паспортов. В загсе был с именем Илиса Квака.

– Это она так мою фамилию исковеркала себе на потеху, – ласково улыбнулся Гимнаст.

– Твою? – не понимает Платон.

– Я Квакшин. Стыдно, Платоша, не помнить фамилию человека, который золото на Олимпиаде брал и который с тобой уже столько лет живет. Теперь я могу с чистой душой отчитаться за все твои деньги, присвоенные мною. Ни копеечки даром не потрачено. Василиска оказалась умной и работящей. К четырнадцати годам уже окончила школу экстерном, начала сама зарабатывать. А теперь, любезная, пощупайте его пульс, – попросил Гимнаст врача.

– Не надо мне ничего щупать! – возмутился Платон, трясясь, как в лихорадке.

– И пощупаем, и сердечко послушаем, и укольчик сделаем успокоительный, – встала врач.

– Почему ты позволил ей выйти замуж за Федора? Он же ей братом приходился?

– А она захотела быть Омоловой. Буду, говорит, Омоловой, и все дела! – развел руками Гимнаст.

– Не спрашивай его, дед мне не указ, – сказала Илиса.

– Господи!.. – дед... – не может поверить Платон. – Что же мы теперь будем делать?..

– Жить будем, Платоша. Жить и радоваться, – успокаивающим тоном заметил Гимнаст.

– Да чему тут радоваться? Одно горе кругом...

– Заботы у тебя, Платон Матвеевич. Завтра нужно ехать в суд на слушание дела Авроры. Я надеюсь, ее выпустят. Ты ей расскажешь о Веньке и о бабе этой бешеной, которая его утопила.

– Нет! – замотал головой Платон.

– Ладно, пусть адвокат расскажет. За такие деньги можно иногда и морду дорогую под синяк подставить.

– Да зачем ей это рассказывать? – застыв, Платон покосился на иглу, которая входила в руку.

– Да затем, Платоша, что, во-первых, она и так когда-то узнает, а во-вторых – чем раньше, тем лучше. Аврора одна найдет эту монашенку. Никто кроме нее не найдет.

– Как это – найдет? – не понимает Платон. – А если она утонула?

– Такие, Платоша, не тонут, уж ты мне поверь. Таким Невскую Губу переплыть – как прогуляться. Вот тебе, любезная, за твои труды и понимание, – Гимнаст протянул деньги врачу, провожая. – Ты особого внимания не придавай тому, что здесь услышала.

– У всех свои болячки, – вздохнула та. – А к болячкам я отношусь, как велит заповедь врача.

– И правильно. Молчание в таком деле никогда не навредит.

Вернувшись, он кивнул Илисе. Та, ничего не спрашивая, принесла бутылку вина и бокалы. Платон пить отказался. Он жадно следил за каждым движением девочки, отмечая знакомые жесты.

– А теперь, Платоша, раз ты оказался здоровьем крепок и на нервы спокоен, я тебе расскажу, чего боялась Алевтина. Подставил я ее, Платоша. Я во всем виноват. Грех на мне большой.

– Я не хочу больше слышать слово «грех», – закрыл глаза Платон. – Меня от него мутит.

– А ты ляг на кровать, Платоша.

– Это чтобы я от твоих откровений не упал в обмороке на пол? – усмехнулся Платон.

– Это чтобы ты заснул через полчаса, и нам с Василиской не пришлось тебя тащить на кровать. Вот и молодец. Василиска, подложи ему побольше подушек, чтобы он нас видел, не напрягая шею. Прижал меня один человек из твоей Конторы, Платоша. Так прижал – не продохнуть. Был бы одинок, плюнул бы ему в морду розовую. Но я уже узнал о дочке, уже сердце в капкан сунул, вот и попался.

– Птах знал, что Алевтина – твоя дочь?! – сел Платон.

– Нет. Этого он не знал. У Славки свои связи были в милиции, ему по дружбе позвонили, что детдомовская девчонка ищет папу, а папа получается прописан по адресу его квартиры. Нет... Этого Птах не знал, иначе не слез бы с меня потом. Птах тогда был Цапель. И я ему иногда стучал по мелочам, а он сжег папочку по моим старым делам, что я накуролесил, когда пьянствовать начал после травмы. Он знал только, что в доме Славки появилась очередная домработница – совсем девчонка. И приказал мне тебя подсадить, Платоша.

– Меня?

– Тебя. Он сказал, что ты такую не пропустишь. Ты и не пропустил. А я на тебя за это сильно разозлился. Ты когда Альку первый раз посадил к себе на колени, я чуть башку твою не проломил графином. Вот я тебя, Платоша, от такого родственного помутнения в голове и подсадил на крючок. Я фотографии сделал, когда вы вместе были. И отдал их Цапелю. Не знаю, как об этом пронюхал Богуслав, но уже черед две недели после такого моего поступка он позвал Алевтину и все ей высказал. Все, что он думает о подставных шлюхах, которые проникают в дом приличного человека, соблазняют и снимают его камерой в интимные моменты близости. А потом относят фотографии в органы и заявляют о совращении малолетней. Он дал ей два часа на сборы. Алька кинулась ко мне. Я проклял себя в тот момент, но нужно было действовать. И так действовать, чтобы ни Славка, ни Цапель ее не нашли, пока все не утрясется.

– И где?.. куда ты ее отвез?

– Я ее увез из Москвы. Тогда дом в Репино стоял пустой. Месяц она там пряталась.

– В моем доме в Репино? Я чуть с ума не сошел, разыскивая ее... – Платон упал на подушки, не сдерживая слез.

– Ты-то просто разыскивал, а другие? Славка-то выгнать – выгнал, но хотел проконтролировать на всякий случай ее поведение. А девочка исчезла. Через три дня он нанял братков. Вот они рыли так рыли! Они с детского дома начали. А уж каких профессионалов на это дело закинул Цапель, сказать страшно. Его люди были в Репино. Засада сидела недели две. Зимой! Дом просвечивали на тепловое излучение. Но к тому времени мы с Алькой под соседским сараем вырыли землянку и проход к лесу оформили в буреломе. Она беду чуяла лучше меня. И чужих – по запаху на расстоянии, как собака. Месяца через два поутихло. Я сделал Альке документы, снял дачку в Лисьем Носу. Месяца за полтора до родов сказал Славке, что нужно отлучиться, поискать дочь. Он только махнул рукой – если уж его братва не нашла, куда мне. И намекнул: мол, от таких плохих дел, что она затеяла с компроматом на тебя, и тела ее могут никогда не найти.

– Почему ты не пришел ко мне, не рассказал все? – прошептал Платон, борясь со сном.

– Она не дала. Сказала, что в глаза тебе не сможет посмотреть. Ты прости, Платоша, я так и не сознался Алевтине, кто это все сделал. Сказал, что, наверное, камер у Славки понатыкано везде, вот нехороший человек этим и воспользовался.

– Да пошел ты... со своим прости...

Утром он проснулся с жуткой головной болью и сильным желанием увидеть Илису. Как только подумал о ней, Илиса вошла в комнату с подносом. Запахло кофе. – Я ушила тебе все брюки в поясе, – сказала она. – Что так смотришь? Накричать хочешь?

– Хочу таблетку от головной боли.

– Я тебе отвар приготовила. Все пройдет. Только нужно поесть. Его нельзя пить натощак.

– Ты звонила насчет Вени?

– Никаких известий. Ты, Платон Матвеевич, не звони. Его не найдут.

– Найдут – не найдут! Я сейчас не хочу с тобой разговаривать на эту тему. Я должен ехать в суд.

– Вот и не разговаривай, Платон Матвеевич.

Где-то в квартире звякнуло стекло.

– Кто это? – дернулся Платон.

– Я ничего не слышала, – Илиса отвела глаза.

– Кто-то в кухне разбил бокал! – он выбрался из кровати и почти побежал в кухню. Никого. Платон осмотрел столешницу, пол, обеденный стол. Никакого стекла. Вздохнув, он направился к ванной, но что-то заставило его, почти помимо воли, вернуться и открыть дверцу под раковиной.

В недавно заправленном полиэтилене мусорного ведра лежали осколки бокала. На одном из них – следы крови. Что же такое здесь происходит? Обежав всю квартиру, Платон ворвался в спальню и наткнулся на Илису, которая тотчас же ткнула ему почти в лицо порезанный средний палец на левой руке. Палец подтекал кровью.

– Все? – спросила она агрессивно. – Поиски привидения закончены? Еще вопросы будут или ты уже начнешь одеваться?

В машине Платон раз за разом заново мысленно обходил свою квартиру, выискивая потайные места, в которых мог запрятаться кто-то маленький и злой, изводивший его нервы и пахнущий странным запахом – Платон уловил этот запах в коридоре, когда выбежал из спальни.

В здании суда он околачивался в коридоре, чтобы не встречаться с адвокатом Авроры до заседания. Но Кока почти столкнулся с ним именно там, где он слонялся.

– Платон!.. – растерянно заметил он.

– Я, – кивнул тот, внимательно осматривая лицо Коки и его безупречно сидящий костюм. – Знаешь, в мужской одежде ты смотришься потрясающе.

– Не сейчас, Платон, пожалуйста.

– Женщины небось в таком виде тебе прохода не дают?

– Уймись, прошу.