Дарья Донцова - Жена моего мужа

Закусив губу от напряжения, я порулила за ней. К счастью, левак оказался аккуратным водителем, не лихачил, соблюдал правила, и мне удалось не потерять его из виду. Только когда Марина вышла у подъезда, я запоздало сообразила, что нахожусь перед домом Лени Бесчастного. Женщина вошла внутрь, я, забыв включить сигнализацию, ринулась за ней и услышала, как она крикнула:

– Открывай скорей!

Завизжали петли, и Бесчастный гнусаво спросил:

– Чего так рано?

– Да никого нет, – ответила женщина и захлопнула дверь.

Я села на ступеньку. Вот так новость! Марина – жена Лени! В разговоре со мной он пару раз называл жену по имени, но мне и в голову не пришло, что он имел в виду госпожу Мак. Ай да режиссер, ну и врун! Если кто и знает, где искать Антона и Яну, так это он.

Я вышла на улицу и села в машину. И что же теперь делать?

И тут зазвонил мобильный.

– Мусечка, – щебетала Маня, – мы купили чудесное платье, белое на розовом чехле с шлейфом, а пояс красный, по подолу нашиты цветы. А еще тебе звонил Макс Полянский и велел ждать его в шесть вечера в «Макдоналдсе» у метро «Тверская».

– Кого ждать?

– Макса?

– Его выпустили?

– Ну, Мулечка, ничего не знаю, – затарахтела Манюня, – он так быстро говорил, еле-еле поняла.

С ума сойти! Неужели Иван Михайлович умудрился освободить приятеля под подписку о невыезде? Просто не верится, хотя чего не бывает. Я взглянула на часы – пять! Поеду потихоньку на место встречи. Еще не так давно советские автомобилисты, стоявшие в очереди на покупку машины по нескольку лет, совершенно не понимали стонов западных водителей. В Париже всегда нужно иметь запас времени, если желаешь проехать по центру в час пик. А уж коли задумали припарковаться где-нибудь на Больших бульварах, полчаса проищете дырку, чтобы втиснуться.

Теперь такое же происходит и в Москве. Я безнадежно стояла в гигантской пробке на Мамонтовской улице, лишь изредка трогаясь с места. Посередине проезжей части прыгал одноногий парень на костылях. Грудь побирушки украшала табличка – «Ветеран афганской войны. Помогите на протез». «Ну, это он плохо придумал», – подумала я, подавая инвалиду деньги. На вид юноше около двадцати, а афганские ветераны ближе к моему возрасту. Но помогали охотно, мальчишка ловко скакал на одной ноге между стоящими машинами.

К Тверской я подъехала без пятнадцати шесть и влетела в переполненный, гудящий зал. Так, где прикажете ждать Макса? Впрочем, еще есть четверть часа, поем спокойно.

Пристроившись у окошка, принялась разворачивать хрустящую бумагу. Рот сразу наполнился слюной. «Дитя забегаловок» – так называет мать ласковый Аркадий. Ну, грешна, обожаю все эти гамбургеры, «биг-маки» и холестериновые картофельные хлопья. В нашей семье мою любовь к подобной еде разделяет только Манюня. Но, надеюсь, скоро подрастут близнецы, и армия любителей негодной пищи увеличится.

Я с наслаждением предавалась разврату, чувствуя, как с души слетает ужасное напряжение последних дней. Макс на свободе, слава богу! Пусть теперь сам разбирается со всеми проблемами: ищет сумасшедшую Яну, помогает Аде… Хватит, отныне это не мои заботы!

И тут я увидела вышагивающего через зал Полянского.

– Макс! – заорала я так, что сидевшая рядом парочка пролила кофе на столик. – Максик, иди сюда.

Бывший супруг быстро приблизился и прошипел:

– Кончай орать, люди смотрят.

– Господи, – принялась я причитать не хуже теток из тюремного двора, – господи, выпустили, счастье-то какое. Ай да Иван Михайлович, помог. Ну Иван Михайлович, ох, Иван Михайлович!

– Пошли отсюда, – опять прошипел Макс.

– Погоди, дай доесть.

– Некогда, нас ждут.

– Кто? – удивилась я.

– Иван Михайлович, – сообщил Полянский, – в машине, давай поторапливайся, нам еще ехать.

– Куда? – недоумевала я, запихивая в рот последний кусок котлеты.

– На природу, – усмехнулся бывший супруг, – шевелись.

Раньше Макс никогда не разговаривал со мной в подобном тоне, но, наверное, почти месяц, проведенный в Бутырской тюрьме, подействовал на мужчину не лучшим образом. Он выглядел излишне бледным, лицо блестело, словно Полянский намазался тональным кремом.

– Давай, давай, – торопил Полянский, в нетерпении откидывая с глаз белокурую прядь, – нехорошо заставлять Ивана Михайловича ждать.

Что-то в его волосах показалось мне странным, но я не насторожилась и покорно пошла к машине – сверкающему, глянцевому «БМВ». Задняя дверца моментально распахнулась. Я всунула голову в салон и увидела на сиденье черноволосую и черноглазую девушку. Макс пихнул меня в зад, я шлепнулась на сиденье, и он моментально захлопнул дверцу.

– Где Иван Михайлович? – глупо спросила я.

– Сигареты покупает, – ответил Макс, усаживаясь за руль.

– Вон там, у ларька стоит, – подтвердила девушка, – смотрите.

Я вытянула шею, пытаясь разглядеть в толпе среди зонтиков фигуру Круглого, и в этот самый момент мне на лицо шлепнулась остро пахнущая тряпка…

– Кажется, просыпается, – услышала я сквозь туман незнакомый голос.

– Подлей еще, только смотри, чтобы не сблевала, – ответил кто-то, – нажралась в «Макдоналдсе», все сиденья уделает, падла.

Запах усилился, настойчиво пополз в ноздри. Я попробовала не дышать, но долго продержаться не удалось. Сознание вновь начало мутиться, голова закружилась. Проваливаясь в сон, я краем ускользающего сознания внезапно поняла, какая странность была в прическе Макса. Видела его не так давно в следственной части Бутырки стриженного почти наголо. А сегодня он тряс длинной, почти до глаз челкой. Как успели волосы так быстро отрасти?

Сначала вернулся слух. Кто-то тихонько бубнил непонятные фразы, затем потянуло чем-то кислым, затхлым и довольно неприятным. Наконец раскрылись глаза. Вместо привычной лепнины взор наткнулся на гладкий беленый потолок.

Я попробовала сесть. Ужасно, просто катастрофически болела голова, во рту пересохло… Принять вертикальное положение никак не удавалось. Я извивалась на спине, словно новорожденный щенок, не понимая, почему тело отказывается повиноваться. Ответ пришел через пару секунд – руки скованы наручниками, причем, очевидно, уже давно, потому что запястья чуть опухли и сильно болели. У меня очень тонкая кожа, хрупкие сосуды, и любое надавливание моментально вызывает жуткие синяки.

Кое-как сгруппировавшись, села рывком на железной кровати и прислонилась к никелированной спинке.

Где я? Как сюда попала? В больные мозги медленно, медленно начали возвращаться воспоминания. Вот Макс впихивает довольно грубо в машину, вот шипит в «Макдоналдсе» злым тоном, вот встряхивает волосами. Боже, это был не он! Но кто? Антон Медведев? Хорошо помню, как все рассказывали о прозрачно-голубых глазах сына циркачки, а у Макса редкое сочетание: при белокурых волосах карие, почти черные очи. Хорошо, предположим, надел линзы. Но голос, отлично знакомый тембр Полянского – он слегка картавит, плохо выговаривает отдельные звуки, частенько проглатывает окончания слов…

Конечно, я довольно близорука, а очки из кокетства не ношу, предположим, в «Макдоналдсе» ко мне подошел человек невероятно, фантастически похожий на бывшего муженька. Я не разглядела подмены. Но голос! Вот тут извините! Как у всех преподавателей иностранного языка, мое ухо натренировано на то, чтобы отлавливать малейшие ошибки в произношении. И в отличие от глаз, со слухом в моем организме полный порядок. Разговаривал Макс в несвойственной ему манере, но своим голосом. Правда, Полянский ни за что не стал бы употреблять такие слова, как «шевелись», «валяй»… Хотя кто знает, как он изменился за этот месяц. И уж совсем не похоже на бывшего супружника дать пинка под зад женщине, пусть даже бывшей жене… Значит, все-таки не Макс, его двойник с такой же внешностью и идентичным голосом. А откуда он знает про Ивана Михайловича? Понятно, это Макс! Или не Макс? Да я же сама упомянула в «Макдоналдсе» про Круглого. Во всяком случае, третьего не дано – или Полянский, или его брат-близнец!

Ладно, оставим бесплодные размышления. Кем бы ни был данный субъект, он заковал меня в наручники и привез сюда. За что? Или зачем?

Я принялась обозревать пейзаж. Узкая темноватая комната по форме напоминала пенал. В длину – метров семь-восемь, в ширину – около двух. Во всяком случае, кровать занимала все пространство от стены до стены. На противоположной стороне – маленькое окошечко. Возле него примостилась еще одна кровать, аккуратно застеленная, с двумя цветастыми подушками. Тут и там вбиты гигантские ржавые гвозди. На них висят телогрейка, синий сатиновый халат, какие-то безразмерные тренировочные брюки. Под потолком на проводе болтается ничем не прикрытая электрическая лампочка. В углу кучка рванины, похоже на тряпки или на старое одеяло. Комната оклеена миленькими дешевыми обоями цвета детской невоздержанности. Кое-где бумага оборвалась, и видны бревенчатые стены.